За воротами

         
 За нашими воротами огромная для меня деревня. Здесь при встрече все  здороваются, даже с незнакомыми.
 — Паренёк, ты чей? — спрашивают те редкие, кто меня ещё не знает.
 — Петин и Катин, — бодро отвечаю я.
 Моих родителей знают все местные.
  Ко взрослым у нас обращаются по имени-отчеству. Женщин в возрасте зовут по имени мужей: «Мишиха», «Саниха»,«Федиха» и никто их не путает. Молодёжь откликается на «Колькя», «Танькя» и на другие имена с таким же окончанием. Детей  зовут как обычно «Федя», «Люда», часто ещё уменьшительно и ласкательно.
         
                Помню сам.
 
 На другой стороне улицы, чуть левее от нас,  рядом с большим домом тёти Мони, широкий проход к реке между огородами. Тёплый летний день. Мне около четырёх лет. Иду к реке, никого не трогаю. На меня нападает огромный петух и клюёт меня в левое веко. Пух и перья, кровь на лице. Родители волнуются. С петухом разобрались. Меня вылечили. Шрам надолго.
 
 Между нашим и соседским справа домами на меже – травяной полосе между участками, растут черёмухи. Самые крупные и сладкие ягоды на самом верху. Лезу за ними, обрываюсь, попадаю животом на сухой крепкий сук. Огромная царапина. Течёт кровь. Меня несут домой. Лечат. Беспокойство матери, кроме многих других её забот. Шрам тоже надолго.
 
  Рядом с углом дома тети Мони растёт огромный тополь, одна из нижних толстенных ветвей почти лежит на крыше. Со двора по приставной лестнице залезаю на крышу, по ветке перелезаю к стволу тополя, дальше по веткам поднимаюсь к вершине. Видно далеко во все стороны. Нагляделся. Спускаюсь, пока  тонкие и почаще ветки. Смотрю вниз и дальше спускаться боюсь. Ложусь на ветку потолще, ноги свешиваю у ствола, прижимаюсь и держусь изо всех сил. Кричу. Отец и мать на работе. Народ подходит. Приносят лесенки, которые  есть  у каждого дома. Несут толстые верёвки. На дерево сразу влезает несколько человек разного возраста, ещё больше людей наблюдают снизу, задрав головы. Добираются до меня, закрепились и передают меня с рук на руки. Ставят на землю. Все рады. Долго помню каждую ветку тополя.
 
 Начало зимы. Прыжки в сугробы – любимое детское занятие. Забираюсь на конёк крыши с задней части дома. У дома высокая коса снега, нанесенного с поля за деревней. Смело прыгаю на её козырёк, пролетаю насквозь, попадаю на мёрзлую землю. Падаю на  левую ногу, она  подворачивается и оказывается подо мной, ступня у поясницы. Долгая ночь. Ногу мне правит тётя Моня, при этом она монотонно что-то говорит. Я сонный полусижу в деревянной бочке с тёплой водой, которая пахнет хмелем. Бочка стоит у нас в комнате рядом с печкой. У меня на груди на суровой нитке привязан пучок колючей ароматной травы. Всё обошлось. След на бедре остался.
 
 Зимний день. Лежу на кровати. Дома никого. Стучат часы-ходики. По потолку двигаются тени от проходящих и проезжающих за окном. Многих узнаю по походке или по голосу, когда они останавливаются поздороваться и поговорить рядом с нашими окнами. Снега так много, что тропинка у нашего дома проходит почти вровень с подоконником.
 К весне брат сделал мне небольшой костылик – палочку с перекладинкой и я хожу с ним по избе. Сижу на подоконнике и гляжу на улицу.
 
  Один дома. Брат в школе. Сестер уводит нянька. Под кроватью стоит ящик с коротенькими гвоздями для сколачивания посылочных ящиков. Молоток у нас трофейный, полностью металлический с рогатками-гвоздодёрами – один на противоположной от бойка стороне, другой на конце рукоятки. Самое ближнее и деревянное – подоконник окна во двор, толстый и широкий. Аккуратно друг за дружкой забиваю в него гвозди, пока есть свободное место. Ни у кого нет такого подоконника! Вечером после работы отец осаживает гвозди, чтобы никто не поцарапался. Приходящие к нам удивляются моему мастерству.   
 
   С поздней осени до ранней весны недалеко от нашего дома стоит трактор «Фордзон-Путиловец»  без кабины, с металлическими колёсами – большими задними и поменьше передними. На тракторе закреплён генератор. Он соединён со шкивом двигателя трактора  широким ремнём. По утрам и вечерам трактор работает и подаёт ток в дома. Постоянного снабжения электричеством нет.
В каждой избе висят лампы, а для освещения в сенях, хлевах и банях у всех есть переносные керосиновые фонари «Летучая мышь». 
 
  Летом почти посередине улицы устанавливаются в ряд новые столбы. Для этого копаются глубокие ямы со ступенькой и в глубокую часть заводится покрытый чёрной смолой низ столба. За привязанную к макушке верёвку, три человека ставят столб вертикально. Яма, с постоянной трамбовкой толстыми жердями, заполняется глиной. По столбам лезет монтёр. Он подтягивает толстые алюминиевые провода и такой же проволокой крепит их к изоляторам. Обрезки проволоки летят вниз – желанная добыча для нас. Мы гнём из неё фигурки птиц, рыбок, зайчиков и делаем разные крючки, нужные в хозяйстве.
 Быстро подали ток от «Вала ГЭС» – это название в деревне знают все от
мала до велика. Слушаем гудение проводов, прижавшись к свежеоструганным липким столбам. Старые столбы ещё стоят, только потемнели и ссутулились.
   
    Идём по улице с ребятами. Гремит гром. Посреди улицы на толстых чурбаках стоит свежий сруб. Пролезаем под сруб, встаём у стенок. Страшный грохот. Читаю молитву, которой научила бабушка. Помогает.

 — Лошадь в силосную яму упала! — кричат по деревне.
 Все бегут к конному двору, который расположен с другой  от Селино стороне Астраханово. Там уже много народа. Все стоят вокруг глубокой, обложенной красным кирпичом, круглой ямы и заглядывают в неё. На дне ямы мужики с верёвками, под ними, лежащая на боку среди остатков силоса, лошадь. Её обвязывают вожжами, к которым привязывают верёвки с частыми узлами-петлями на них. Верёвки привязаны к концам оглобель, каждую из которых держат в руках несколько человек.
 — Ещё, взяли! — командует один.
Лошадь повисает на обвязке. Медленно и осторожно, переводя концы оглобель по очереди с верхних в петли пониже, лошадь поднимают. У края ямы много рук  перехватывают ремни. Осторожно кладут её на землю и снимают путы. Ноги лошади дёргаются. Она вращает глазами, налитыми кровью.
 
 На Конном дворе стоит кузница – приземистая крепкая избушка с высокой трубой на крыше. Вокруг неё много разного металла в кучах, на полках и просто приставленного к стене. Под навесом у стены ларь с каменным углем. Изнутри почти без перерыва раздаётся звон. Близко к печи нас не пускают, но доверяют раздувать уголь, почти повисая на рычаге мехов. Кузнец работает легко, иногда с помощником.
   Рядом с кузницей стоит станок для подковывания  лошадей. В станок заводят лошадь, вставляют несколько деревянных перекладин, чтобы она не двигалась. Копыта по очереди поднимают на подставки, чистят и выравнивают большим напильником. Примеряют подкову, нагревают её в горне и поправляют на наковальне.
Той! — кричит кузнец, даже если лошадь не шевелится.
Горячая подкова прикладывается к копыту. Шипение, дымок, пахнет горелым. Подкова приваривается к копыту и прибивается плоскими гвоздями-ухналями.
   
   Рядом с кузницей кормозапарник для животных. В высокой избушке большая металлическая бочка с водой, под ней печка. Сверху на тросе через блок в круглой решётчатой корзине  в бочку опускается картошка. Варится она быстро. Решётка вынимается, парящая картошка вываливается в большое корыто. Нет ничего вкуснее этой обжигающей картошки, даже без соли.
 
  Очень интересным для нас большой амбар со множеством перегородок внутри. Попасть туда детям пяти-шести лет было также легко, как и кошкам. Чего там только не было, но нас всегда больше интересует горох. Наполняем карманы, ходим и едим.
 
       Дальше за деревней колхозный огород с огурцами. Его охраняет дед с ружьём – Миша Сошин. Патроны заряжены солью. Некоторые ребята постарше уже пробовали на себе меткость ружья сторожа и подолгу сиживали после этого в банных шайках с водой.
 
    Выборы в Верховный Совет шестнадцатого марта пятьдесят восьмого года. Все жители на улице в начале деревни со стороны Селино. Играет звонкая гармошка, когда подходишь к ней близко, то кажется, что музыка идёт прямо из груди. Все одеты нарядно. Ходит ряженый в вывернутом полушубке с плетёным из лыка коробом-«пестерём» за плечами, а в нём мороженая рыба. Он кланяется людям и рыба, в основном это крупные окуни, высыпается к ногам окружающих. По деревне мчится бодрая лошадка, в санях кучер в белом полушубке и две женщины в нарядных ш;лях возят красный ящик для голосования, под дугой – колокольчики, на дуге – цветные ленты.
   
  Весной на косогоре у первого лога ребята увеличительным стеклом от фонарика поджигают прошлогоднюю траву. Взрослые еле успевают её потушить уже рядом с домом, где живёт одинокая бабушка.
 
  На Пасху ходим с крашеными яйцами в руках и в карманах. Пробуем, у кого не разобьётся при ударе яйцом в яйцо. Те, кто постарше, катают яйца по лункам, выигрывают или проигрывают их.
 
     По деревне идёт  человек  с топором на одном и двуручной пилой на другом плече. Он всегда и со всеми здоровается. На его очень старом пиджаке вся грудь завешена самыми разными медалями и значками, которые звенят при малейшем его движении. Зовут его Серьга Лялешник. Он пилит и колет дрова, почти бесплатно, часто только за еду. Во время работы он громко поёт что-нибудь, не очень понятное, из самых разных песен.
 
   Напротив нас живёт большая семья. Отец где-то долго побывал, но не на фронте. К нему часто заходят не местные, видимо  его знакомые.  Играют в карты. Гости  быстро выигрывают  деньги и даже некоторые вещи. Хозяин замечает обман и коленом трубы от печки-буржуйки пробивает одному из гостей голову. Около дома, во дворе и в избе быстро собирается народ. Детишки помельче, и я тоже, пролезаем через толпу в избу. На полу лежит одетый в городскую одежду человек с продавленным почти на макушке внутрь головы кругляком в красноватой жиже. Приходит милиция в длинных тёмных шинелях. Соседа забирают. Вся семья ревёт в голос.
 
  Через деревню на лошади с огромной телегой под звон маленьких настойчивых колокольчиков проезжает бородатый старьёвщик. На телеге большой ящик, рядом ящички поменьше. В середине телеги  ворох разного тряпья и старых вещей. Приехавший  постоянно чего-то кричит с сильным татарским акцентом. Принимает всё – тряпки, шерсть, кожу, стекло, железо. Взрослые берут у него нужные в хозяйстве вещи: иголки, нитки, кухонную утварь. Детям интересны надувные шарики и пистоны к пистолету, часто за взятые тайком нужные ещё вещи.
Ой, больше не буду! — кричат менялы, уже с красными ушами.
   
   Рядом с логом живёт очень старый и большой дед с огромной кудрявой чёрно-седой бородой и такой же шевелюрой. Глаза большие, чёрные и внимательные. Дом, в котором он живёт один, постоянно открыт для всех. Лазим по всему дому. На чердаке лежат половинки гроба, выдолбленного из половинок ствола дерева, одна часть лежит на полу, а другая приставлена к треугольной стене под скатами крыши.
   Дед часто сидит на завалинке, при любой погоде в подшитых валенках. Он вынимает из кармана  блестящий коровий рог с деревянной пробкой в широкой части. Сбоку в роге есть небольшое отверстие, через которое дед высыпает на ладонь табак и щепоткой закладывает его в ноздри. Дети окружают дедушку, ждут, когда он чихнёт, как и другие любители нюхать табак. Он жмурится, хитро улыбается, но не чихает.
 
    Между Астрахановом и Селином над рекой берёзовый лесок. Около него на поле расположился табор цыган. Дети прибегают смотреть на их жизнь. Лошади, цветастые одежды женщин, бородатые старики и чумазые цыганята – всё для нас интересно. Мне около пяти лет. Когда они грузят всё на телеги, чтобы ехать в другое место, я оказываюсь рядом и они  прихватывают с собой и меня. Отец  быстро узнаёт об этом и обзванивает ближние деревни. Цыганам, видимо, сказали, что меня уже ищут. Я остаюсь  на дровах в какой-то деревне. Отец приезжает за мной на мотоцикле. После этого я боюсь всех незнакомых людей, которые чем-нибудь были похожи на цыган.
 — Бабушка, цыганы, цыганы! — кричу я, забегая  домой и запирая двери на крючок.
Об этом долго вспоминает бабушка, мать отца, которая гостила у нас вскоре после того случая.
 
  В том же берёзовом леске на деревьях  много вороньих гнёзд. Ребята постарше  набирают из гнёзд в фуражки яйца, а уже на земле выбираю и выбрасывают насиженные, а остальные тут же выпивают. Вороны поднимают большой шум и нападают даже на зрителей.
 
  Рядом с дорогой  в сторону Селино на опушке леса во время пахоты, сева и уборки стоят тракторы и комбайны МТС – машинно-тракторной станции. Когда они уезжают после завершения работ, то после них остаётся много разных деталей и поддоны двигателей прямо с маслом. Мы собираем всё, что можно унести домой. Ребята прямо у себя во дворе собирают кабины сельхозтехники. Сидения мягкие от трактора или металлические по форме пятой точки с небольшими круглыми отверстиями – от сенокосилок. Штурвалы от комбайнов закрепляются на вбитых в землю кольях, а педали тормоза и сцепления втыкаются в землю рядом и после каждого нажатия выдвигаются обратно двумя руками. Работа двигателя озвучивается голосом.
 
     У околицы деревни жердяная загородка для коров и лошадей. Там пусто, жерди загородки выдвинуты в стороны, короткие концы торчат над землёй. Я держусь за верхнюю жердь и качаюсь на нижней. Мне около  шести лет, вокруг стоят ребята постарше, кого-то ждём.
 — Сможешь сосчитать без запинки до ста? — спрашивает Колька Волынкин.
У него уже двухклассное образование. Я считаю, выговаривая все цифры. Он пытается меня путать и тогда я говорю медленнее.
  — Девяносто девять, сто! — заканчиваю считать я.               
Ребята предлагают Кольке самому посчитать и он пропускает уже «двенадцать», начинает снова и пропускает «одиннадцать». Все смеются.
 
   Идём в Селино, заходим на овощесушилку, стоящую на перед селом ближе к реке. Работники там все знакомые. Нам дают горячие свёклу, морковь, картошку, не совсем ещё высохшие. Наполняем карманы, едим и  идём в село.
 
   В Селинском сельском клубе сегодня кино. Нам, дошкольникам, бесплатно и мы приходим  задолго до начала сеанса. По стенам  в просторных сенях огромные цветные портреты, которые часто печатают, только чёрно-белыми, в газетах. Если народа много, а помалу никогда и не бывало, то мы, безбилетники, сидим на полу перед первым рядом сидений.
 Часто в клубе выступает колхозная самодеятельность. Приезжают к нам артисты и издалека. Особенно запомнился фокусник в блестящем чёрном фраке и цилиндре. Он закрывает добровольца в большом сундуке с несколькими замками. После этого сундук на верёвке поднимается почти под купол зала клуба – бывшей церкви. Фокусник поднимает в сторону сундука старинный пистолет и из него с громким хлопком разлетаются ярко-красные угольки в виде макаронин. Сундук по верёвке соскальзывает на сцену и полностью рассыпается по ней, а посаженый в сундук доброволец появляется в дверях позади зрителей.

  Ставшая деревенской легендой одна из моих встреч с председателем нашего колхоза  «Путь к коммунизму» Красновой Александрой Павловной.
  Почти все называли её по-военному – Краснова. Её «бобик» с открытым верхом постоянно был в движении. Вот и в тот раз я, шестилетний, встретил её в Астраханово.
   — Краснова, какое сегодня кино? —  спросил я.
   — Ой, а я и не заметила! — отвечает она.
   — Вертеть головой-то надо! —  выдал я.
 Правление колхоза в Селино было через стенку от клуба и перед ними на доске вывешивалась афиша очередного фильма.
 Наш разговор она передала отцу, начальнику почты – там она тоже бывала часто.
 Скоро об этом знал весь колхоз.
 
  В начале лета рядом с деревней между песчаной косой на половину реки, где все купались и галечником, откуда был взвоз для доставки  воды на ферму  бочками на телегах, утонул паренёк лет девяти-десяти. Собирается много народа. На берегу лежат сандалеты и фуражка. По старинному способу, чтобы найти утопшего, опускают на воду фуражку. Её почти сразу выносит на середину реки и её несёт  вниз по течению. За ней  плывут на трёх небольших лодках и быстро удаляются по реке, почти без поворотов в этом месте. Несколько человек на больших лодках баграми прощупывают дно ниже по течению. Постепенно все лодки уходят вниз по реке. Почти все очевидцы на берегу идут за ними, сначала по откосу из гальки, а чуть ниже по большим камням, которые по вёснам осыпаются с берега. Дальше начинается крутой берег из серого песчаника, отвесно уходящий в воду, с узенькими террасами и кустарником на них. Многие возвращаются. Мы, человек пять детей, идём  дальше. Пролезаем по кустам самое крутое место берега и выходим на участок с  узенькой полоской суши.
Прямо из берега тут и там бьют  родники, да и весь берег в нижней части сплошь сочится ледяной водой. На нашем пути  из лога течёт  ручей такой холодной воды и наши босые ноги мёрзнут, как зимой. Кроме того с берега свисают упавшие кусты и мешают нам идти.
 Лодок уже не  видно, да и нам уже не до них.
 Вот, наконец, берег становится положе и показываются  дома соседней
деревни Климино. Мы забегаем в ближайшую баню в надежде согреться. Там на полк; лежит утопленник, как будто спящий, только совсем белый. Поняв это, мы  бежим по тропинке к дому. Во дворе и на улице стоят люди. Немного постояв среди них, мы выходим со двора и быстро идём домой. День тёплый, но мы долго не можем согреться. Почти бежим от чего-то большого и страшного. Навстречу идут люди, расспрашивают нас об утопленнике. Мы отвечаем.
Вот и  наша деревня, но какая-то другая. Очень хочется спать, хотя ещё день.