Свобода или равенство и братство?

    Плотной шеренгой с надписью JE SUIS CHARLIE на груди дружно шагали ведущие европейские политики. Какое счастье, что их головы до сих пор на месте. Но это только в физическом смысле. Сказать, что это деятели действительно с головой, было бы опрометчиво. Выражая солидарность с несчастными журналистами, убитыми за надругательство над чужими святынями, они тем самым давали карт-бланш на дальнейшее глумление над чувствами верующих и вольно или невольно предопределили возможность той жуткой, по сути средневековой, расправы, которая постигла  французского учителя в Конфлан-Сент-Онорин.
    По экзальтированному убийце открыли огонь на поражение. За совершенное злодеяние он и не заслуживал другой участи. Однако скорее всего он и не страшился смерти и предвидел такой конец своей короткой жизни. Но предвидел ли свою трагическую гибель молодой наставник, так «толерантно» демонстрирующий своим ученикам карикатуру на пророка  чужой религии?
    Ужаснувшись этой кровавой драме, многие французы требуют выдворить чужаков, поначалу гостеприимно принятых, из пределов своей свободолюбивой республики. При этом  как-то запамятовали, что сами, бывало, без всякого приглашения вторгались в пределы других государств, не слишком считаясь со свободами аборигенов.
    Конечно, наследники вольнолюбивого Вольтера не могут поступиться свободой высказываний, свободой изображений, свободой слова. Свободой неограниченной.  Свободой всеохватной.  Неограниченной? Всеохватной? Ой ли? 
    Можно похихикать над утонувшим сирийским ребенком, выброшенным волной на берег. Можно зубоскалить над жертвами авиакатастрофы российского самолета. Но позволит ли себе Charlie Hebdo  надругаться над звездой Давида, изобразить в издевательской манере узника фашистского концлагеря? Навряд ли. Думаю, Закон Гейссо, принятый Парламентом Франции 13 июля 1990 года, сделать им этого не даст. И слава Богу! Всё-таки большой молодец Израиль: «Он уважать себя заставил, и лучше выдумать не мог. Его пример другим наука»... Встают парламенты, склонив головы в скорби по жертвам Холокоста. Не помню, чтобы они вставали почтить память умерщвленных белорусов или цыган, тем более в память о погибших русских. И уж совсем невозможно ожидать, что печальной минутой молчания будет отмечена гибель коммунистов-комиссаров, которых вешали рядом с евреями на тех же виселицах (а часто коммунист-комиссар и еврей был одним и тем же человеком). Очень избирательно европейское сопереживание! Как видим, и тематика свободного журналистского высказывания тоже весьма избирательна.
     Есть большой соблазн дикого убийцу-одиночку из Конфлан-Сент-Онорин, опьяненного желаньем мести за оскорбление пророка, объявить радикалом, террористом.
     И здесь мне почему-то вспомнились два кинофильма — «бывают странные сближенья»...
     Во-первых, наш «Ворошиловский стрелок»: почтенный старик, потрясенный тем унижением, которому подвергли его любимую внучку, не мог снести этого, не осужденного законом, поругания и наказал её обидчиков ни грозным словом, ни крепким кулаком, а пулей и огнем — жестокий самосуд над зарвавшимися «шутниками». Трое молодчиков-насильников присвоили себе право на свободу поступать с другими по своему усмотрению, смеясь над чужим достоинством, честью, представлениями о чистоте и любви. Осуждаем ли мы пожилого решительного мстителя? Должны бы. Но признаемся, что симпатии большинства зрителей оказались на его стороне. Был ли старик радикалом, террористом? Да нет же —  им руководило чувство нестерпимой боли за любимого человека, подвергшегося насилию и издевательству.
     Был ли радикальным исламистом герой фильма «Джокер», расстрелявший в метро трёх парней, насмехавшихся над беззащитной девушкой, а потом и над ним самим (Неважно, были ли все события, по замыслу автора, в фантазиях Артура или в реальности). Нет, Флек был лишь униженным, непрестанно попираемым человеком, который не справился с ролью изгоя и в конце концов вышел за пределы дозволенного, ни перед чем не останавливаясь в своей жестокости и вовлекая в нее все большее число сторонников.
     Унижение тебя самого или того, что тебе дорого, способно вызвать  неуправляемую агрессию, вплоть до мятежей и революций.
     В случае кошмара в Конфлан-Сент-Онорин мы имеем дело с человеком, столь неистово оберегающим свою веру от посягательства и унизительного уничижения циничными остряками, что мучительная смерть её осквернителя и собственная смерть, видимо, казались ему очистительной жертвой. Но один обезумевший и отчаянный фанатик — это всё-таки не террорист. А его вырвавшийся наружу фанатизм в том числе на совести тех, кто этот фанатизм подпитывает своими действиями.
     Вместо скорбной молчаливой процессии, вместо всеобщего горестного сожаления о загубленной молодой жизни — пафосные похороны, посмертные награды и возведение в ранг национального героя педагога, учившего своих воспитанников грубому неуважению к чужому образу мыслей.
     И глядя на всё это, кажется, что политикам с надписью JE SUIS CHARLIE на груди, а также тем, кто и на своей груди готов разместить эту надпись, следует потщательнее укутывать свое горло плотными непрошибаемыми шарфами.