О стихах Ники Железниковой

(Полёт разборов 11.10.2020 - опубликовано в журнале Формаслов)

Как нередко случается, что с имени главного героя начинается произведение – с такой камертонной по нему поверки, – так же закономерно с имени поэта начинаются его стихи. Внутренней своей формой, фонетической механикой, визуальной структурой оно уже задаёт устойчивый ассоциативный ряд – и читатель подходит к воротам неизвестной поэтики, интуитивно догадываясь о том, какого свойства стихи обещают эти гербовые звери и вензеля вокруг надвратной эмблемы.

Ника Железникова – в этом имени уже гудит ряд ассоциаций, связанных мотивом победы, преодоления. Совсем уж поверхностно здесь и Ника Турбина как символ тревожной одарённости и «Чучело» Владимира Железникова с искрящим как оголённый провод образом Леночки Бессольцевой. Глубже слышится двойное «ник» как завязь начального «никто» – вероятно, лучшего из возможных начал для поэта. Но здесь же и другое – отзвуком мандельштамовского «железой поэзия в железе» – сродство к твёрдой звенящей магнитной неорганике «железа» и одновременной мягкой, органической, живой ткани «желёз».

Всё это было бы обманом, вымыслом, желаемым вместо действительного, но уже с первых шагов из разнородной ткани стихов густыми аллитерациями прорываются скрежет и кашель:


она слетит, и рябью пробежит
дробящей, дребезжащей, подребёрной,
и этой дрожью воздух обнажит,
и кашель будет в лилию обёрнут
и в ней изжит.


Вся строфа тверда – она ёжится и колет, но вот эта лилия, под конец, её органика оборачивает казалось бы чрезмерное, ученическое жонглёрство жёсткими согласными, разряжает нагромождение, снимая неконтролируемый порыв узнаваемых симптомов так, что укороченная последняя строка звучит уже на облегчённом выдохе. То же запечатано и в содержании – твёрдое и колкое разжижается и стекает во вторую строфу более мягкими сонорными литерами:


меняют перья вьюжные вьюрки,
и хныкает, и всхлипывает выпью
реки излучина в излучине руки.
я пью её, но вряд ли её выпью
к концу строки.

И здесь короткая строка действительно звучит уже несовершённым последним глотком, для которого не хватило дыхания. Только с двух строф угадываются «правила» поэта, движущая сила развернувшегося сюжета – это единство материи уже за пределами органики-неорганики – единство агрегатное. И вот третья строфа ассонансно-газообразна по форме, что вновь задваивается содержательно:


а дым над ней всё тоньше и бледней,
но я не знаю, кто она, и всё же
я в ней истлела, и плывёт над ней
ладь — я — задымленная, шаркая по коже,
сквозь накипь дней.

Строфа легка и воздымается к самому началу – к верхним строфам. Сначала предпоследняя строка дымной ладьёй проходит по второй разжиженной строфе, а затем и последняя строка просачивается сквозь первую твёрдую строфу. Чего теперь ожидать от четвёртой – какой внутренней структуре она будет подчиняться? Будет ли это сгорание в плазме, в предсмертном жаре? Нет – кажется, что это выход в область чистого духа, где спадает всякое напряжение формы, а принятый вначале закон отменяется вовсе:


мой йезекиль, навек меня покинь.
она уже во все четыре глотки
произнесла последнее аминь,
так пусть себе на днище дымной лодки
цветёт полынь.

Всё это только форма – но она поддерживает и расширяет расходящиеся волны смысла. Благодаря такой структуре суть стихотворения не исчерпывается одной фабулой – историей человека, сгорающего в жаре последней болезни. Форма расширяет онтологические пределы сюжета, раздвигает их – так в периферическое внимание включаются натурфилософия Шеллинга, мотив «Завещания» Заболоцкого. Угадывается и пастернаковское «Кончаясь в больничной постели» – вероятно, так действует акцент на полыни как на символе Божьего суда, что указывает на внутреннее примирение с кончиной – «произнесла последнее аминь». Упоминание пророка Иезекииля в четвёртой строфе содержательно обратной тягой расширяет символику числа четыре до четырёх лиц тетраморфа – человека, льва, быка и орла – апокалиптических существ, стражей четырёх углов Господнего трона. А значит, расширяются и границы трактовки больного – теперь он не конкретный человек, но человечество в целом, болезнь которого длится от начала начал и разрешится только Страшным судом.

Это только первое стихотворение в подборке – пусть оно служит иллюстрацией узнаваемых черт автора. В остальных стихах эти черты только подтверждаются: образный ряд тесен и узловат как металлическая решётка. Узлы вибрируют, подталкивают друг друга, заводят – и от этого возникает на редкость ровная тяга на протяжении огромных текстов. Вытягиваясь, они гудят как цельнометаллические прутья, резонируют, даже будто излучают радиацию – что-то сверхпроникающее. Этот стойкий мотив кашля, лёгочного недомогания, вовлечённость тела, органики – он везде, и растёт он из самых свойств авторского слова, из его проникающей способности и кинестетической убедительности. А что поэзия, если не радиация – невидимая болезнь, ослабляющая всё тело, сжигающая иммунную систему бытового автоматического мышления, которая одна только и способна противостоять всему внешнему, отвергая его на самом подступе.

Итак, Ника Железникова принадлежит, как мне кажется, к авторам предельно собранным, образованным многосторонне – она рассудочна при построении макроструктуры стихотворения и она свободна при наполнении этой структуры органическим, живым содержанием. Доля сознательного и бессознательного мне здесь видится настолько естественной, что стихи умеют удержаться в балансе между заданным им вопросом и полученным от них ответом. Над чем ей предстоит потрудиться в контексте традиции метареализма? Вероятно, над точностью метафоры, над густотой промежутков между точками соответствий сравниваемого и сравнимого, над постижением всего многообразия подходов и механизмов её построения. Но об этом стоит высказаться уже отдельно – на очном «Полёте разборов».

Начавшись с имени и преодолев все виражи драматургии становления, в итоге вся авторская поэтика снова сворачивается в одно только это имя – становится ясно, что по-другому и быть не могло, а эмблема над входом вдруг становится мелодическим разрешением – маяком выхода из мира автора, как исхода. Ника Железникова принадлежит к новому поколению, и, чувствую, это имя явно таит в себе ещё не одно драматургическое колено авторского становления. Мне лично не хотелось бы упускать из виду такого интересного поэта. С удовольствием буду наблюдать за его формированием и развитием.