Красная планета

Эпиграф: Коммунисты должны знать, что будущее во всяком случае принадлежит им.

В.И. Ленин

***

Плечо к плечу. Ко флагу флаг алеет,
где серп на шёлке, словно лунный серп:
- А правда раньше люди были злее?
- Жесток был мир их, очень мал и сер.

За пядь земли устраивали войны.
Магнаты в бой толкали и цари.
- И люди были этому довольны?
- Дурные, внучка.
- И не говори.

- Одни делили рынки и ресурсы,
другие граммы выпущенных пуль,
а кто был против — назывался трусом.
- Они и правда глупые, бабуль.

Сестра уже читает "Гнева грозди",
мы проходили Горького "На дне".
- Не слишком ли мала для этой прозы? —
старушка наклоняется над ней

и вытирая сопельки платочком,
девчушке подаёт помытый фрукт.
- Я не мала! Я не мала, и точка!
- На косяках дверных отметки врут?

- И что отметки? Мама меньше брата,
но Фрол — школяр, а мамочка доцент.
- Спечём шарлотку как придём с парада? —
и внучка изменяется в лице.

- Спечём пирог и поиграю в куклы.
Я девочка, не бойся, но истфак
в себя сам не поступит, — рдели скулы,
играя алым, развевался флаг.

- Тебе всего-то десять и до ВУЗ-а,
как от моей веранды до Земли.
- Кто пионер Советского Союза,
тому девиз готовым быть велит.

- Ты октябрёнок, милая, пока что.
- И что? И что?! Вступлю и в комсомол,
об этом разве не мечтает каждый?
Об это ли не грезилось самой?

Прости. Я знаю в ваше время были
совсем иные низкие мечты,
что наш учитель называет пылью
но не сердись, виновна в них не ты.

- Я понимаю, кроха, — по головке
погладила старушечьей рукой.
- Прости, бабуль, и правда мне неловко,
что прозвучало это, как в укор.

Но в самом деле грезили о чём вы?
О паре пачек скомканных купюр?
- Был в наше время только труд дешёвым.
Мечтала что на домик накоплю

и помогу отцу отдать кредиты,
в которых он безвыходно увяз.
Он был хорошим, но невзрачным с виду:
ходил в спецовке с надписью "Промсвязь".

В карманах пусто, мелочь на сберкнижке,
спасибо что не голоден и гол.
Работу в захолустном городишке
найти случалось, правда нелегко.

Тем утешался, что его мозоли
нам не давали по миру пойти
и скромный стол был полон хлебом-солью.
Здоровьем он за это уплатил.

Не то, что твой отец, что и не знает
насколько беспросветна нищета
тогдашняя дремучая, земная,
что пряталась в просроченных счетах.

Покуда кто-то в захолустье квасил,
безвыходность вливая в самогон,
взялась я мыть подъезды, вскоре в классе
смеяться стали. Стыд мне не знаком.

Пускай краснеет кто висел на шее
у мам и пап, купюрами соря,
а я пошла помочь семье в лишеньях.
Семье в цеха идущей чуть заря.

Без сил под вечер каждый чуть не падал
напуганный квитками за жильё,
всё повышалось, только не зарплата.
Непросто было жить, мы не жульё.

Свободный рынок — выгода и риски:
кто наживался, кто беднел и гиб.
И если кто заболевал из близких,
хоть вешайся, а хоть влезай в долги.

Одним билет в круиз на личной яхте
и дивиденды с множеством нулей,
другим обморожение на вахте
и тосты "за отчаянье налей".

Меж классов пропасть ширилась пред крахом
и было видно всех: кто под, кто над,
но в час беды по зову олигархов
за власть их толпы шли в военкомат.

"У нас одна отчизна" — говорили
лоббистами проплаченные СМИ
и у солдат отращивались крылья,
чтоб не могли в дурмане уяснить,

что Родина не пятнышко на карте
и что трудяге нувориш не брат,
но словолживцы буржуазных партий
безбожно врали с целью обобрать.

В своих сюжетах Стейнбек прав и Горький,
в своих поступках Ленин прав и Че,
а седовласый фюрер Ельцин Борька
второй Иуда, с бесом на плече.

Немолода, но многое припомню:
глава страны по телеку был брав,
и как сосед от гепатита помер
на курс таблеток так и не набрав.

В соцсеть зайдёшь, а там повсюду пафос —
увидь, завидуй, после обозлись.
Порой, гремя стеклом, будил с утра нас
бродяга ветхий. Гнил капитализм.

И чтобы, как и он, не стать бездомным,
рабочие порой без отпусков
с утра шагали, сквозь нытьё и стоны,
пахать, как на убой шагает скот.

В толпе и в мыслях власть ругали грубо,
инфляцию готовые проклясть,
а где-то силиконовые губы
чиновников лобзали в шеи всласть.

Тех, у кого не шесть на девять морды,
желудок и нужда идти зовёт
вдоль постеров рекламных и билбордов
на градообразующий завод,

который год какой дышал на ладан,
грозя банкротством тысячам семей,
и если город вымрет, ну и ладно.
Не зря на баксах красовался змей.

Твой прадед, Глаша, жил бы многим лучше,
родись в столице отпрыском чинуш,
но разве всех удача будет слушать?
Он прожил тяжко, в крепких путах нужд.

Раз не сумел на вышке отучиться,
успешным, как не бился, а не стал.
Отец рабочий, мама продавщица,
да кончились бюджетные места.

Семья моя иллюзии питала
недолго, с бедных просто сбить апломб,
когда ни связей нет, ни капитала,
то бесполезен будет и диплом.

Привык давно к своей скромнейшей доле.
Концы с концами главное свести,
но даже и тому кто трудоголик
ещё сильнее стало не везти.

Казалось, что ужаснее банкротства?
И к маминым глазам прильнул платок.
Считала — папа добрый, не дерётся,
у папочки характер золотой.

Узнали что бывает и на взводе,
когда инвестор рискам вопреки
провёл апгрейд на папином заводе
и не у дел остались старики.

И что ни вечер — поселялась ругань
в коморке ипотечной. Мат и шум.
"Развод?! И как мы будем друг без друга?
В кредитах я итак едва дышу.

Мне сорок, Маша. И куда податься?
Пособия на бирже сущий смех.
Судьба игрок, а мы мишени в дартсе.
Лукавил поп — сверх сил не будет. Сверх!

У мамы пенсия мала, а я опорой
и вам-то быть не в силах. Наша дочь
оканчивает школу очень скоро
К экзаменам готовиться помочь

за штуку в час наймётся репетитор,
а мой карман лишь мелочью гремит.
Решила бросить, стерва! Да иди ты!!!"
и хлопали картонными дверьми.

Конечно, это всё простые нервы
и не к кому податься было им.
Козлом звала его, её он — стервой,
с того, что комом вышел каждый блин.

Ещё быстрее кубарем катились
с дороги к счастью прямиков в кювет,
а если в ямину упал — попробуй вылезь?
Тут и петля заговорит: "привет".

С чего такие беды? Версий массу
нагуглил папа, слёзы чтоб умыть,
но мы тогда и не читали Маркса,
а бытие влияет на умы.

В итоге с ползавода сократили,
на роботов их труд переведя,
и зажил папа ржавчиной в утиле,
с которой люди знаться не хотят.

Завидовала — кто-то вечно в дамках,
не литры пота и ни слёз не льёт.
В конце концов за ним пришли из банка
и суд постановил изъять жильё.

Из городка семье пришлось уехать
снимать коморку где работа есть,
и верить перестали. Кто-то сверху
смотрел на горе и не рвался влезть.

На слёзы мамы, крики "посети нас!"
глядел Никто и хмурил облака,
мы лучше бы копили десятины
на чёрный день, что стался днём сурка.

Пришлось учёбу бросить и по тропам
отца и матери пойти. Я продавец
в пивном ларьке, мне двадцать было. Злоба
ещё сильнее набирала вес.

Когда не в силах накопить на терем
и ужин, хоть пресвитеров зови,
то вера есть — ничто среди материй.
Утратил крест позиции свои.

И лбом об пол, и хоть рыдай с иконкой —
так и не стать одним из сытых морд
и как-то папа пару Библий скомкал,
крича: "Всё сказки!" Одурачил чёрт? 

На патриарха в золочённой ризе
отец теперь смотрел, как на лжеца.
Последней каплей разыгрался кризис,
что выловил буржуев на живца.

Им прибылей хотелось и побольше:
"Уволен! Робот лучше, а не ты."
и у людей переводились гроши,
и падал спрос, и полнились склады.

В год обернулось диким биржевоем
сдувание кредитных пузырей.
Тогда магнаты учинили войны:
"делите поросёночка скорей,

что похудел, а так же голодны мы" —
перекромсать хотели старый мир
и этим под него зарыли мину.
На спекулянтов алчных и проныр

готовы были чуть не с камнем выйти.
На стороне рабочих перевес...
Кондуктор мама, а отец водитель,
но не поверишь — алчность и прогресс

в конце концов и от таких профессий
избавились, поставив жирный фиг.
И по миру пошли мы, хоть убейся,
хоть изойдись на слёзы и на крик.

Переучить? Пособия дать? Нет уж.
Не сдохнет сильный — рынок порешал.
И тут же окровавилась планета,
народный гнев скатился, словно шар,

и раздавил на бойню их толкавших,
живущих на Рублёвках упырей,
а дальше ты итак всё знаешь, Глаша.
Закончу об ужаснейшей поре, —

и бабушка, на прошлое ругаясь,
ворчала внучке:
- Так и не пойму
зачем тебе всё это, дорогая?
Буржуев нет, вам не грозит хомут.

Ни пот ни кровь отныне не прольются
на благо самых страшных в жизни бед.
Эпоха величайших революций
нам принесла уверенность в себе.

Живи и будь счастливою, родная!
Мы ради вас достроим коммунизм!
- По знаниям, бабуля, голодна я.
Чтоб не сорваться нужно знать где низ.

Поэтому, прошу, о всём о всём мне
что довелось увидеть на веку
поведай и я это сберегу,
и расскажу другим, как был спасён мир.

Про каждое магнатово злодейство
и про покорность угнетённых стад.
- Зачем же ты растрачиваешь детство?
Успеется ещё серьёзной стать.

- На "будь готов" — "всегда готов" ответить
и обмануть? Ну нет уж. Я хочу
учить детей истории и дети,
поверь, не возражали бы ничуть.

Поузнавала у подружек в классе, —
казалась Глаша гордою такой.
- В тебя я верю. Так же и старайся,
получится толковый педагог.

Ведь поспеваешь по зубрёжке знаний?
- Отличница.
- А брат?
- Едва-едва.
С того его и не пустили с нами.
- Смотри мне, лени волю не давай.

- Я чтобы взять каникулы зубрила
и днём и ночью, и теперь на год
почти свободна. Космолёта крылья
нас унесли до Марса самого,

но в криосне по встроенным модемам
дистанционно посещала класс.
Жаль связь в пути плохая. С новой темой
учитель не всегда знакомил нас.

Да ничего, вернусь и наверстаю.
Большой тебе от Фролушки привет.
- Какими вы уже большими стали.
- Бабуль, большими?
- Да.
- Перепроверь. 

- На этот раз о чём ещё поведать?
Задумалась:
- О быте их и об
героях революции и бедах
толкнувших на восстанье лбом об лоб

услышала сегодня и немало.
И расскажу об этом средь ребят, —
и бабушку за пояс обнимала,
как будто бы жалея и скорбя.

Одобрила задумку баба Настя,
в напутствие добавив:
- Средь мякин
как мудрой станешь, то не зазнавайся
и будут уважать ученики.

А про былое варварское время,
хоть что-нибудь ещё да расскажу.
Был сад у нас, мы делали варенье
и сыпали на булочки кунжут.

Малина в чай, когда болеешь гриппом
сгоняет хвори кочегарный пыл.
С отцом порой удить ходили рыбу,
а осенью ещё и по грибы.

И помню на реке нашли мы камень
красивый, как луна. И оберег
я сделала своими же руками.
Озябли, дело было в ноябре.

Зима округу ставила на лыжи.
Вернуться в детство бы всего на миг,
где папа называл меня малышкой.
И лаял пёс наш Бимка — баловник.

Скажи-ка мне, ты пробовала щавель?
Трясла неспелых яблок урожай?
Спечём шарлотку как и обещали,
придя с парада? И не возражай.

Не всё ужасно было раньше, Глаша,
а только власть магнатов и чинуш.
Иди ко мне, по волосам поглажу.
И проклинать былое ни к чему.

Что было, то прошло и будь что будет.
Чему вас учат в школе-то ещё?
- Нас учат, что мы братья все — все люди.
И что любой вид рабства запрещён.

Хорошим быть, ответственным и смелым,
за слабых заступаться, не щадя
ни сил своих, ни жизни ради дела,
что символ нашей крови алый стяг.

Что нужно относиться друг ко другу
безалчно по-товарищески, но
ни жать ни контре, ни злодеям руку,
вставать за человечество стеной.

Несправедливость ярость вызывает.
Никто её не терпит в наши дни,
а ранее душонка не живая
была у всех? Терпели зло они.

Прислуга у господ, а господами
считали тех, кто более урвал
и против них не поднимал восстаний
почти никто?
- Ты, милая, права.

Дремотой спали человечьи души,
их превратить пытались в малахит,
что и красив, и холоден, но нужно
понять что были времена плохи,

с того их жертвы превращались в мразей
(прошу, простить за грубые слова).
- Им не хотелось быть добрее разве?
- Эпоха — почва, люди же — трава.

Понять непросто тем, кто очень молод,
что бытие характеры куёт.
И равенство родивший Серп и Молот
влияет на мышление твоё.

- Добро и зло есть. Так ведь? Или, или?
- Даю ответ по марксову перу.
Скажи, вы с мамой хоть за что платили?
- Платили? А зачем? Хочу — беру.

Попользовалась — тут же возвращаю.
Всё общее, а значит и моё.
И, да, бабуль, я пробовала щавель,
и выходила на коньках на лёд,

когда погода чуть заноябрится
с подружками востримся на лыжню.
- Читаешь сказки про прекрасных принцев?
- Да у меня на эти сказки нюх.

Бывает завалюсь с планшетом на бок
и хоть глаза краснеющие прячь,
и по секрету: от неспелых яблок
ходила, а докуда... знает врач.

И, кстати, я умею печь печенье.
- Не отравился папа?
- Вроде цел.
- Перебрала немало увлечений.
- Развитие талантов — чем не цель?

Рыбачим... по грибы... и нянчу кукол.
- Скорее собираемся, пора.
Над городом висел прозрачный купол,
на площади готовился парад.

А внучка всё хвалилась и хвалилась,
хотелось ей бабулю впечатлить.
И первый космолёт на площадь вылез,
под фейерверковых дежурных: "пли".

Ильич людей с треть миллиона выскреб
на праздник Октября? Пройти стеклось.
Над куполом забагровели искры
и гимна трубный гвалт стучал в стекло.

Ладонь в ладонь и спрашивает внучка:
- Бабуль, а ты когда к нам прилетишь? —
и будто что-то начинает мучить,
и повисает в гвалте трубном тишь.

Во взгляде взгляд и отошли в сторонку.
- Ты взрослая почти что, ты поймёшь.
На позднем сроке выявили онко
и говорят идти под кибернож.

У нас вполне хорошая больница,
от пустяков никто в ней не зачах.
Пока чего в конец не воспалится
и не хожу дурёха по врачам.

Нельзя тянуть, как понимаешь — риски.
Потом известно будет про прилёт, —
и помрачнели фейерверков брызги,
от новости никто не окрылён.

И шея от испуга вжалась в плечи,
развеялась и праздничная блажь.
- На днях вживят искусственную печень,
пока моя клонируется, Глаш.

Раз прилетели в гости, то хотела
сперва родню увидеть, позже лечь.
Глаза на мокром месте? То и дело
гляжу меня ты хочешь пожалеть.

Почти полвека как я не землянка
и тут недурно, но Земля и мы —
как небоскрёбы сравнивать с землянкой,
хотя и здесь помогут. Брошу ныть.

Как не крути, бабуле сто семнадцать
(по внешности едва за шестьдесят).
Нервозность. Школьный фартучек сминался,
глядели с кофты парочка лисят

и внучка обняла, чуть не заплакав:
- Ты только выздоравливай скорей! —
и под глазами размокрела слякоть,
салюту помешавшая сгореть.

Слетело с губ фраз восемь или девять.
ворчала о болезнях сгоряча:
- И матушка твоя давно не дева,
хоть иногда пусть ходит по врачам.

В конце концов и ты на свете этом
благодаря науке и ЭКО, —
Настасье Николаевной беседа
как никогда давалась нелегко.

- Чего о грустном. Хочешь сладкой ваты?
- И чтобы прилетала в гости ты.
И глянула на внучку виновато:
- Теперь я знаю что такое стыд.

Поток времён в умах промоет русло,
в себя зарыв, как в гору одеял,
и кто вчера казался заскорузлым
изменится, по воле бытия.

Пришёл и вечер, и пришли с парада.
Семья уселась за овальный стол,
и бабушка, и мама были рады.
Отец Глафиры наливал по сто.

Их разведёт на днях судьба злодейка
на год и больше. Кто же скажет речь
пока в печи готовится индейка?
- Спеклась шарлотка. Что её беречь.

А вот семью беречь, конечно, нужно.
У нас бывайте чаще, я прошу, —
сказал глава семейства, сев за ужин.
Толстяк. На нём футболка-парашют.

- И лезет же в него так много, — бабка
подумала беззвучно. От чего ж
не любит зятя пьяного, загадка.
В пирог входил, как в масло, острый нож.

- На рейс уже заказаны билеты?
Жаль, поселились в разные дома.
- И вы к нам прилетайте этим летом.
О вас дочурка очень просит, мам.

- Когда молила дочь лететь со мною,
то кто-то ей нашёптывал "женюсь",
а вот и внучка что, скучая, ноет.
Кому доложить персиковый мусс?

Что нужно вместе жить вам говорила,
но каждый хочет жить умом своим.
Ты дочь мою украл, тупой горилла!
Слезу утёрла:
- В муссе есть слои.

Не лезьте пальцем, надо кушать ложкой.
Скажи-ка, Глаша, сладко или нет? —
и девочка доела всё до крошки,
пока язвили чей язык длинней.

- Настасья Николаевна за что так?!
Я внук банкира, но не я банкир! —
павлином шёл по тоненькой из жёрдок,
на "мам" старухин взгляд острей секир.

- Не выйдет нас повторно раскулачить,
поскольку я не мой покойный дед.
Как искупить? Стать тягловою клячей?
Но коммунизм. Мне как ярмо надеть?

Имейте уважение к сединам,
я тоже не парнишечка давно,
а так взглянули, будто на кретина, —
вбурлило в спор креплёное вино.

И тут супруга вскрикнула (ему ли?):
- Угомонишься, чёртовый дурак!!!
Прошу ко мне переезжай, мамуля.
- Приеду, если одолею рак, —

и разрыдалась ветхая старуха.
из носа слёзы капали и слизь,
но хоть в клозетах и в умах разруха
и помирились все и обнялись.

На Марсе ночь наполнена тревогой,
но и надеждой тусклою на то,
что в их семейном гнёздышке за Волгой
они знакомы станут с теснотой.

- Побудем с тёщей, милая? Прости, а,
за выходку и правда: я — дурак.
Здоровой будь, то нас бы навестила?
- А как работа и студенты как?

У них дипломы выдаются в мае.
Нельзя остаться и нельзя лететь.
Сопя, супруг супругу обнимает,
душой её пытаясь овладеть:

- Светуль, у нас-то умненькая дочка.
Бабулю любит, но не влезала в спор,
подобным в глупой ссоре ставя точку.
- А для тебя, гляжу я, ругань — спорт?

- Не начинай, ведь я же извинился.
И жаль, что так и не отведал мусс.
- Но лучше бы ты, Вася, изменился.
- Да изменюсь я. Правда, изменюсь.

Смирюсь что злится на меня она и
звать мамою не буду, вот те крест!
- Я повторюсь: быть нужно дома в мае.
Она прибудет позже.
- Хочешь, грезь.

Смотрели ввысь на купол, там где Фобос
и Демос лунобродят в небесах,
такие виды, что и глядя в оба с
подзорною трубой не описать.

Как хорошо, что торжествует мудрость.
Шумел полночи милицейский дрон.
Позавтракав отправились на утро
гурьбой на близлежащий космодром.

Сопливой вышла сцена пред разлукой,
но свидеться, конечно же, должны.
Друг другу с теплотой махали руки
бабули, дочки, мужа и жены.

И слёзный дождь по-тихому закрапал
и на лисят на синей кофте стрейч.
Осталась у откинутого трапа
одна из самых ценных в жизни встреч.

Блестел на солнце звёздный крейсер мирный,
готовый в сопла бурями задуть
и хоть почётной грамотой премируй
конструкторов за эту красоту.

Науки созидательную силу 
и гордое величие труда
в себя в сверхсовременного вместил он. 
Забыты войны и купи-продай.

Друг другу каждый — брат, хороший принцип. 
Рабочий класс единым стал и вот
нет ни магнатов, ни господ, ни принцев,
никто себя слугой не назовёт.

В иллюминатор щурили гримасы,
сверкал рассветный марсианский Курск,
второй пилот полдня читавший Маркса
сказал другим: "на Землю держим курс".

И хоть скафандры неудобны в носке
гагаринской улыбкой Человек
сиял, ведь по путёвке комсомольской
он вёз людей с мечтами в голове:

кто инженером станет, кто рабочим,
а кто-то просто к дому от родни.
Летя вдоль галактических обочин,
шептал покой: "мы в мире не одни".

Задул огонь ветрами прямо в сопла,
на фюзеляже надпись "Калита".
В бантах девчушка изошла на сопли:
- Не будем от бабули улетать!

- Не плачь. До лета распрощались, Глаша! —
утёрла дочке слёзы:
- Холосо! —
в глазёнках синь и золото в кудряшках,
и ангельский звенящий голосок.

Ей тюбик бы, где шоколад Алёнка,
и сразу грусть отпустит. Разве нет?
Закрылись водородные заслонки
и что-то стихло, перестав звенеть.

Зубрила инструктаж бортпроводница,
о том, что нужно пассажирам знать
на случай, если в море приводнимся,
на случай, если... Сплюньте! Добрый знак.

Расскажет сказку про медведей в спячке
малышке мама добрая и в сон.
- Ты посмотри: она уже не плачет.
Галактика свернулась в колесо.

Чудовищ вмиг истории прогнали, —   
заговорил семью обнявший муж, —
и ты смыкай глаза свои, родная.
Домой летим, вгрызаясь в тишину. 

И побегут неделя за неделей,
сквозь миллиард несделанных шагов,
где не устанем даже, но на деле
сойдём на Землю светом из-за гор.

На лунной базе принимают роды,
а на Плутоне зачинают жизнь.
За многосильность тяги водородной
дымящимися соплами держись.

Летят во тьму, опустошая баки.
- И в зимней стуже помни о весне.
Мы в матрице, а в ней сегодня баги?
С чего ещё не спится в криосне?

(Пилот очнётся раза три за ходку
и будет мятный чай глушить из туб
и возвратится сон, как волк с охоты,
увидев незнакомую звезду.

Зевнёт, завоет: "уа" и потянет
ладони вверх, пищит автопилот,
в котором схемы, карты с городами).
- Февраль. В Москве сейчас белым бело.

На Землю в срок вернёмся, к Первомаю, —
подумал и о том насколько мал.
Соляревые ванны принимаем,
а принимать бы радиосигнал.

Сквозь вихревой поток протуберанцев,
что колобродит солнечную пыль,
по радиоэфиру пробираться
всего парсек, собрав частот снопы.

Галлея — камень, тезка астронома —
искрит во тьме светящимся хвостом.
Забортный мир казавшийся огромным
собой не спящих приводил в восторг.


27 октября 2020 17:30