Яма гл. 7

7

Плывут в заведеньи обычные будни,
Не зная на отдыхе деться куда,
В печёнках все въелись ночные их блудни,
Из плена не выбраться им никогда.

Вот Люба и Нюра в открытом окошке,
Все женские прелести сдав на показ,
Дурачатся обе, смеясь понарошку,
Им лишь бы себя показать в этот час.

Прохожих к себе привлекая вниманье,
Поют потихоньку известный мотив,
Про жизнь проститутскую для пониманья,
Для многих, услышавших этот курсив:

Понедельник наступает,
Мне на выписку идти,
Доктор Красов не пускает…

От сплетен и шуток довольны собою,
Ей Люба поведала тайну свою:
-- Тебе лишь, подруга, секрет я открою,
С Семёном жила целый год, как в бою.

Но он не любовник, подлец он и ирод,
Ходила я вся в синяках от битья,
Ни разу ему не давала я повод,
Когда была с ним – не давал мне житья.

Выкручивал руки, кусал он мне губы,
Дождётся уж плакать начну я когда,
Так зверем и кинется, всё слишком грубо…
И деньги мои забирал он всегда.

А Манька и Паша играют всё в карты…
Но к Паше – особый всегда интерес,
Её чаще всех выбирают с азарта,
В интимный момент возникает в ней стресс.

Она исступлённо, болезненно жадно
Всегда отдаётся любому в экстаз,
Подругам в их доме всем стало повадно,
С любовью ни в чём никому – не отказ.

О ней ходят слухи, что и не обманом
Попала она в этот мерзкий отель,
А лишь бы лечить свою вечную рану:
Инстинкт ненасытный – и с гостем в постель.

Над ней издеваются и презирают
За общей к мужчинам у них всех вражде,
И очень похоже ей на;поминают:
Все охи и стоны, и крики в себе.

Хозяйка и обе её экономки
С лихвой поощряют всю Пашину страсть,
Её охраняют от временной ломки
И, не позволяя здоровью упасть.

Безумная слабость у Паши к соитию
Способствует ей быть всегда нарасхват,
И от бедняков подвергают сокрытию
Богатым бы слыл её мужеский сват.

Доход, чем у всех, у неё много больше,
Таких постоянных богатых гостей,
Клиентами стали её даже дольше,
Уйти к ним из дома предложено ей.

Пошла бы за всякого, кто ни позвал бы,
Она же – пассивна во всём, ко всему,
И на содержанье иль мужем ей стал бы,
Её сладострастье мешает тому.

В лице миловидном сквозит и безумье,
Хмельной и улыбчивый, пошлый весь взгляд,
Порою впадает она в слабоумье,
Как будто от разума приняла яд.

При этом лицо всё сияет улыбкой
На томных и мягких, и мокрых губах,
Хотя для неё смех становится пыткой,
Как смех идиотки в неумных мозгах.         

Она – настоящая общества жертва,
Его темпераметра – секса, любви,
К подругам – нежна, она вовсе не стерва,
Она – добродушна и это – в крови.

Бессребница Паша и очень стыдится
Чрезмерною страстью к интимным делам,
С подругами любит она обниматься,
Постели делить с ними все пополам.

У Паши большая и нежная просьба:
-- Ты, Манечка, золотце, мне погадай,
Какие сегодня у нас будут гости?
И Маша гадает: «Сама угадай!»

-- Так вот что, в ближайшем, маячат свиданья,
Да в пиковом доме, с трефовым царём,
-- Леванчик мой это, блюдёт обещанья,
Конечно, Леванчик, нам чудно вдвоём.

Какой он хороший, какой он приятный,
Мне трудно его от себя оторвать,
Не жадный, весёлый и просто опрятный,
А знаете, что он успел мне сказать:

-- Как будешь ещё жить ты в этом отеле,
То сделаю я смэрть тэбэ и сэбэ!
-- Ты дура, влюбляться на самом-то деле, --
Накинулась Женя в словесной борьбе.

Влюбилась, наверное, всех-то ты любишь,
Не всё ли равно, ты в кого влюблена,
Кривого с кокардой ты тоже голубишь,
Бухгалтера Кольку, актёру верна?

В подрядчика тоже, в Антошку-Картошку?
Бесстыдница, Паша, ты – сука средь нас,
Напомнила мне ты влюблённую кошку,
Что жаждет любого кота каждый час.

Залилась слезами вся первая прима,
И Маня пытается ей возразить,
Но Женя с лицом, полным злобного грима,
Моралью пытается всех убедить:

-- Вы все хороши, где же женская гордость,
Приходит к нам хам, покупает тебя,
Как мяса кусок, как извозчика – подлость!
На час для любви, зов природы храня.

А тапер, скрипач заняты; репетицией,
За ними следит пара девичьих глаз,
Так пристально, будто как хищною птицею,
К рабочему вечеру катится час.

Наряды, косметика – всё для влеченья,
Любого забрать лишь в коммерческий плен,
И музыка, танцы, вино для веселья,
А дальше – любовь и базарный обмен.

А прыткая Нюра, так словно дозорный,
За улицей пристально Нюра следит,
Сидит на окошке и всё, что обзорно,
На улицу всю она часто кричит:

-- Ой, девочки, чудо… Да смерть мне на месте…
Пролётка новехонька к Треппелю дом,
Блестит свежим лаком, лихач на насесте,
Фонарики жёлтым светятся кругом.

Они не простые, с лектрическим светом,
Вот мне б прокатиться на ней с ветерком:
-- Эй, дяденька, слышь, прокатай меня с ветром,
Любовь ты получишь, конечно, потом…
 
Но голос начальницы, их экономки
Уже раздаётся на весь мирный дом:
-- К порядку, к порядку, пора уж, девчонки
Встречать и гостей чистым, светлым теплом.

Одна за другой подъезжают пролётки,
И в Яме горят уже все фонари,
Разносятся музыки яркие нотки,
Начался процесс бесконечной любви.

Одна за другою выходят все в залу:
Тамара… Весь торс у неё обнажён;
И толстая Катька – одно только сало,
Весь облик её с красной кожей рождён.

Курносая Нина, она – неуклюжа,
Зелёного цвета – на ней весь наряд,
И Манька-Большая на ящура схожа,
За нею – еврейка, замкнувшая ряд.

С лицом некрасивым и чуть темноватым,
Да с носом её чрезвычайно большим,
Всем телом, каким-то её; угловатым,
Всем видом своим, среди всех, как чужим.

И кличку она получила в заслугу,
За эту, её, «неземную красу»,
Её Сонька- Руль называют подруги,
За роль, очевидно, большому носу;.

Последним чудесным её украшеньем,
Большие прекрасные Сони глаза,
И кротким, печальным, горящим их зреньем
И взглядом их влажным, в них будто – слеза.