А я и не боюсь...

Аллочка Павлова 9-ти лет стоит рядом с женщинами в тёмных платочках и с лестовками в руках. Жарко горят свечи. На подсвечниках для всей свечей не хватает места и незажжённые свечи складываются  горкой тут же на табуретках.
1947 год. Димитровская Родительская... Каждая старообрядческая семья считает своим долгом в этот день помянуть в храме родных усопших. И приходят с Божьей помощью даже те, кто едва ноги переставляет. Небольшой храм, почти по-сельски тёплый и уютный, переполнен. Много незнакомых лиц видит Аллочка. Вон на лавке, опершись на палки, сидят совсем древние старушки. «Их, наверное, кто-то привёл, а как же они теперь домой доберутся?» -  думает девочка, представляя себе поздний тёмный вечер, ухабистые дороги и этих бабушек со своими палками, осторожно и медленно добирающихся к месту ночлега. В такие дни домики старообрядцев, живущих поблизости, до отказа набиваются приезжими и далеко живущими. Вот Зина Соловьёва, подружка, ставит свечку у своей баночки с кутьёй. Их дом совсем рядом с церковью. Так там все полы устилают одеялами, ряднами, рогожей, на которых потом счастливые гости «покотом» спят.
Аллочка пробралась вперёд и тоже сменила догорающую свечу у своей кружечки новой. Длинный, залитый огнём стол с кутьёй тянется через весь храм, почти полностью перегораживая мужскую половину. А там солидные бородатые мужики зорко следят, чтобы не нарушался благопристойный порядок. Андрей Иудович Соловьёв, Карп Лазаревич, Василий Лазаревич и Евстигней Лазаревич Стрелковы... Их не только Аллочка, их все побаиваются, до того они грамотные. А вот ещё Филипп Моргунов и Шилкин, его больше по фамилии зовут. Родители говорят, что все они входят в 20-ку. 20-ка, по представлению Аллочки, - это  какая-то огромная  и грозная власть.  Отец считает, что 20-ка – большая опора о.Петра. Видела она, как собрание вели эти бородатые мужики. О. Пётр мог сидеть в стороне и отдыхать после службы, после треб, после частых срочных или даже ночных вызовов к тяжело больным или умирающим. Все вопросы строго и скрупулёзно разбирала 20-ка. Народ спорил, шумел, кипятился, но всё в конце концов улаживалось. На службах тоже не дремлет 20-ка. Кто ошибётся при чтении – достанется от неё.
Аллочка поспешила вернуться к женщинам. Старушки потеснились, усадили девочку. Служба по родителям длинная. Часто клирос выходит, становится перед этим светящимся озером – столом с кутьёй. Читают, поминают поимённо усопших, павших на поле брани, поют. Батюшка с кадилом стол обходит... Любит пение клироса Аллочка. Ещё бы! Там же старший брат её Володя Павлов с друзьями Толиком Фёдоровым, Колей Стрелковым, Моргуновым Лёдиком.  Странное имя «Лёдик» - кусочек льда, что ли, но нетающий. Поют ребята – стены дрожат. Но сегодня нет их здесь, в школе на занятиях они.
Всё в храме родное для Аллочки. Сколько помнит себя – столько же и храм. 3 года назад, в 1944 году после освобождения Винницы вернулся из ссылки о.Исидор. В его отсутствие окормляли винничан священники из окрестных сёл. Встречали о.Исидора весной.  Стояла теплынь, деревья красовались свежей зеленью. 6-летняя Аллочка преподнесла о.Исидору огромный хлеб в виде парохода, испечённый мамой. О.Исидор на одной ноге (другую, деревянную, нажил в ссылке) погладил её по головке и спросил: « Чья же ты, девочка, такая?» - «Ксенина» - отвечали женщины.
Служба идёт, клирошане читают без запинки. Алла тоже попыталась учиться церковно-славянской грамоте у деда своего. Но Ианурий Потапович начал обучение со строгой присказки  «Смотри: «фета» и «ижица» - плётка к ... приблизится». Испугался такой перспективы ребёнок и на занятия больше не рискнул идти. Дед Ианурий имел суровый нрав. Он был единственным сыном у Потапия, остальные шестеро детей – дочери. Ианурий был первым помощником отцу, отсюда у него повышенное чувство ответственности и собственной значимости. Рассказывал, что семья Павловых во второй половине 19-ого века из-под Тихвинского монастыря перебралась в село Медвежье Ушко неподалёку от Винницы. Церкви старообрядческой там не было, приходилось на службы ездить в Винницу, куда в конце концов и перебрались, когда Ианурию было 9 лет. Поселились на улице, где жили сплошь старообрядцы. И храм свой тут, и кладбище недалеко. Душа радовалась – легко ей среди своих.
Давно уже за окнами стемнело. Служба всё идёт – пение, чтение, возгласы батюшки... Сбегали с Зиной воды попить, «подышать воздухом» и снова в храм. Но ножкам совсем тяжело стало.  Взобралась Аллочка на ступеньки звонницы, устроилась поудобнее. Звуки, доносящиеся  из храма, казались уже колыбельной. Крепко и сладко спала девочка час-другой. Проснулась – вокруг темно. Лампады, свечи погашены. В храме – никого. Двери закрыты. Села у окна высматривать, не идёт ли кто.
А дома суета – дела домашние, маленький братик. Отец после работы в сарае да в погребе возится. Часов нет. Время узнают по заводским гудкам. И загудел спиртзавод – начинается смена в 9.30. Всполошились – где же Алла? К Зине – Зина спит. Тогда бегом в церковь.
Аллочка через окошко видит – перелезают через забор и бегут к храму папа с дядей Исайей. Постучала в окно. Перепуганный отец подбежал: : «Аллочка, дочечка, не бойся!» - «А я и не боюсь» - отвечает дочка. До сих пор Алла Семёновна недоумевает, чего можно бояться в храме даже ночью среди намоленных икон. А тогда дождались пономаря Ивана Фёдоровича Чернолуцкого с ключами. Он и «освободил   пленницу», которая через 13 лет стала его невесткой. Всю ночь продежурил отец у постели спящей дочки. Всё боялся, что она могла перенести нервное потрясение. А дочь безмятежно спала и видела райские сны, навеянные долгим богослужением.