Дневник 178. Пушкинские шедевры и Первый снег П. А

  По меньшей мере, чувствуешь себя странным человеком, устраиваясь уютно в кровати в свете настольной лампы с академическим изданием Антиоха Кантемира или томиком Антона Дельвига. С улыбкой, невольно, испрашиваешь у пространства и времени: сколько же чудаков сейчас вот так же пробавляются чем-то подобным… М-да.
А хорошо. Уютно. Пусть, думаю я, давно открыт велосипед и я сейчас напоминаю себе платоновских героев «Чевенгура», – а когда раскупориваешь давно известное (только не тебе) сам, то и радость открытия только твоя, да и поделиться ей можно с подобными первобытными чевенгуровцами.
  Вот и сегодня странное счастье одиночки, залезшего в кровать и читающего того, кто «душу занять успел разговором Татьяне Лариной (уже «генераловой»!), кто вместил в себя «богатство, знатный род – с возвышенным умом и простодушие с язвительной улыбкой» (Пушкин).
  Чистый свет льётся от первородных, изначальных формул русской поэзии: «нежный баловень», «веют хладом», «мятежный бег», «светлая лазурь», «ветр скучной осени», «жизни младость», «природа бледная», «яркий бисер», «мглой волнистою»…
И что вы думаете, я смеюсь над ними?! Нет! Мне кажется, что ко мне вернулось счастливое детство, на меня пахнуло воскресающей чистотой первого снега, и я, стареющий человек, готов едва ли не повизгивать от благотворного общения с чистейшим младенчеством русской поэзии. Это можно сравнить с осознанным самостоятельным чтением первых сказок.
  «Первый снег» Петра Андреевича Вяземского! «Благодарю тебя за письмо, а не за стихи: мне в них не было нужды. «Первый снег» я читал ещё в 20 году и знаю его наизусть», – отвечает Пушкин Вяземскому, когда тот в 1823 году прислал ему экземпляр «Первого снега»…
  И вот первые чистые снега русской поэзии обволакивают меня, нижут в душе волшебный узор, я и с изумлением чевенгуровца обнаруживаю, какое мощное влияние всего одно (!) стихотворение Вяземского (очень, правда, большое) оказало на поэтику Пушкина, отозвалось в его гениальных вещах – прямо и косвенно! Вся зима «Евгения Онегина» пронизана нейтрино вяземского шедевра, переплавлена «солнцем русской поэзии» в ставшие классическими строки. Так приятно и легко ощущать за стихами Петра Андреевича пушкинское, известное наизусть едва ли не каждому россиянину в возрасте в той или иной мере!
  «Волшебницей зимой весь мир преобразован…» аукается в романе Пушкина – «и вот сама идёт волшебница зима» в седьмой главе.

Сбежались смельчаки с брегов толпой игривой
И, празднуя зимы ожиданный возврат,
По льду свистящему кружатся и скользят –

  переливается в пушкинское «мальчишек радостный народ //коньками звучно режет лёд».
  И первая же глава романа в стихах открывается прямой цитатой «Первого снега»:
«И жить торопится и чувствовать спешит!»
  К знаменитому, нетленному «Зимнему утру» Пушкина отправляют невольно нас такие строчки вяземского стихотворения:

Покинем, милый друг, темницы мрачный кров!

Ну вот же оно, дыхание «Первого снега» в пушкинском:

Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?

Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.

Но неутомимый и «завистливый» Александр Сергеевич продолжает инкрустировать находками друга и другие свои шедевры, в том числе и «Осень» (отрывки).

Украшен твой наряд лесов сибирских данью,
И соболь на тебе чернеет и блестит.
Презрев мороза гнев и тщетные угрозы,
Румяных щек твоих свежей алеют розы,
И лилия свежей белеет на челе.
Как лучшая весна, как лучшей жизни младость,
Ты улыбаешься утешенной земле,
О, пламенный восторг! В душе блеснула радость,
Как искры яркие на снежном хрустале.
Счастлив, кто испытал прогулки зимней сладость!
Кто в тесноте саней с красавицей младой,
Ревнивых не боясь, сидел нога с ногой,
Жал руку, нежную в самом сопротивленье,
И в сердце девственном впервой любви смятенья,
И думу первую, и первый вздох зажег,
В победе сей других побед прияв залог.

  Как тут не проступить лицу Пушкинского шедевра!

Люблю ее снега; в присутствии луны
Как легкий бег саней с подругой быстр и волен,
Когда под соболем, согрета и свежа,
Она вам руку жмет, пылая и дрожа!

  А сани, кони, их вольный бег у Вяземского, «счастливцев упоенье» снова возвращают к роману, в котором автор «забалтывается донельзя». Прочитав Вяземского, вы и сами легко вспомните знаменитые строфы гения:

Как вьюга легкая, их окриленный бег
Браздами ровными прорезывает снег
И, ярким облаком с земли его взвевая,
Сребристой пылию окидывает их.

  … И ведь не вершатся этими стихами сходства и параллели: вплывает в кадр сам Онегин с «морозной пылью серебрится его бобровый воротник» из первой главы романа.
  Вот такая богатейшая обжитость шедевров Пушкина (1819 год!) аллюзиями из «счастливого баловня» – Петра Андреевича Вяземского.