Городской апгрейд

*  *  *

Осень. Смутное чувство утраты.
Погружение в светлый проём,
Где от книг и вещей пахнет мятой
И недавно прошедшим дождём.

Свет и ветер, желанная воля.
Только руки безмолвно раскинь –
Будет синее чистое поле
Уносить в бесконечную жизнь.

Но останутся тёплые крыши,
Те же улицы, почта, и сквер,
И трамвай, при апгрейде зависший,
И листва, и звезда на листве.


*  *  *

Какой-то дождик невесомый.
В нём капельною ворожбой
Дома, деревья – всё несомо
И над водой, и под водой.

И мы идём по переулку:
Прозрачна твердь, прозрачна высь,
Где в капле долгой, капле гулкой
И свет, и музыка слились.

А там, где сон ржавел вокзальный
И прятал слёзы под навес,
Вагон качается хрустальный
С живой царевной. Или без.


*  *  *

Отходного канона не будет.
Наступает пора лучших встреч,
И сквозь мир обнимаются люди,
Перейдя на безмолвную речь.

Где дрожат золотые мембраны
Голосами осенних аллей,
И живёт отголосок туманный
В кровеносной системе ветвей.

И ночами на улице шаткой,
Где никто никому не родня,
Он горит ледяной рукояткой
И торчит из спины у меня.


*  *  *

Не утомилась птица Жар,
И город в палехской шкатулке
Глядит с восьмого этажа
На золотые переулки,
Площадку детскую, и сквер,
На гаражи, пустырь за ними,
Чей неказистый экстерьер
Родней с годами и любимей,
Как будто есть такое в нём,
Что не купить и не потрогать:
Кошак, укушенный репьём,
Кошачьего склоняет бога,
И возле заднего моста,
Удачно стыренного где-то,
Как Божий Агнец у Креста,
Стоит пропойца, весь из света.


*  *  *

Сквозь мерный гул и всплески глины
Доносится со стороны
То птичий грай, то звон старинный,
То ощущенье белизны.

Но всё желто и постоянно:
Далёк от подвигов герой,
И дворник из Таджикистана
С утра орудует метлой.

Бутылки, мусор собирает,
Сметает битое стекло,
Когда воздушные спирали
Его цепляют за крыло.

Асфальт нахально скалит челюсть,
Чтоб за ногу его схватить.
Обычный день. Лёд на качели.
Тоска и скука во плоти.


*  *  *

Когда работают машины
И землю мёрзлую гребут,
Печаль нахлынет без причины
Как неизменный атрибут.

И – жест январского всевластья –
Уронит хлопья с вышины
Его особенное счастье
Неизъяснимой тишины.

А там опять пойдёт по кругу
Рычание железных львов:
Тот вырыл ногу, этот – руку,
Оставшуюся от веков.

И через сотни лет каких-то
Найдётся для потомков здесь
Железно-угольная шихта
И гофрированная жесть.


*  *  *

Дым идёт из трубы вертикально.
Будто небом растоплена печь,
И звучит в ней печальная тайна,
И горит в ней трескучая речь.

А за домом, немного поодаль,
Где обрубленный тополь стоит,
Золотые края небосвода
Затекают в земные слои.

И бегут по древесным сосудам,
По камням, по воде, а затем
Из земли поднимается чудо
И со мной говорит в темноте.


*  *  *

Сколько можно писать о туманах,
О тревожной холодной земле,
Если я никого не застану –
Только хлеб и стакан на столе.

Не замечу, и даже не вспомню,
Не расслышу за дверью шаги,
И моя петербургская повесть
Поплывёт по изгибам реки,

Постепенно меняя чернила
Мостовых и размокших газет,
И дома, где жила и любила, –
На сплошной нарастающий свет.