Часть XII

Юности кровь парное молоко кислится. Язык вооружённый до зубов, когда снится ловец снов. Главенства моих подкорок десница. Будто дальтоник нераспробует любовь. Я мог бы охотно объясниться, выдавливая из себя сугубо междаметную провинцию. но боюсь тогда стихам не хватит слов. Зеркало корчит знатока голубых кровей, что ищет куда бы втихаря сблевать незаметно. Соннику ненаученному толковать галлюцинации прямей в дальнейшем диктует вендетта. Но намеренье мимолётно числом задним, случай однократный, как трофейный карабин. Своей бредовостью обязан показать нам, чего же, в самом деле, так нескладно, мы архитрепетно хотим. Вот и смотри, коль скоро, привереда глаз не притронулся к мелочам. Щепки в который раз жмутся к порубленным плечам. Зев улыбки определил восторг. Призраки - всполохи перемен. Сотрёт ухмылку не злобный рок, если припомнишь кто, преподал дурной пример. Вредно любить не тех, а тех смертельно и вот пилот. В амплитуде нестеровых петель, плашмя царапает потолок. И эти стихи не гарант того, что у наших детей мы воспитаем завышенный болевой порог. Ведь импонирует высокопарная дребедень частенько лишь жемчужине момента наутёк. Но произвол суждений скор. И вновь сор собрал лоном девственный лист. Я так отъявленно не люблю смотреть в упор на неприкрытый срам наготы страниц. Ведь кто то же должен. Я не нанастроен кичиться, выбора не было. Крюк напрямки. На запад ночью - догоняю зарницы. Орбиты пешей ходьбы вопреки. Как наэлектризованный ошейник. Это кто-то во мне, но куда как не я. День ото дня фотороботом тетрадь. Даёт мне по щепотке микробов его опознать, прежде, чем оригами салфеток непристойных предложений смежит края. И по почерку анализ чистовиков сырья. Компаньоны моих первых “я” познали раскол. Ядом пропитанный кляп. Посмертным молчаньем вчерашнего дня заполни флакон. Если я слышу в себе не свою тишину. Значит вахта на мне. Ведь. В сутки я тем дольше живу, чем раньше начинает темнеть. Без рецепта отпускаю ровненье на нестройный ряд. В естественных условиях распада. Как дармовые хлопья к завтраку снегопад и норы голодным теням эстакада. Шрапнелью чревато балует вспыльчивый вывод. Подлый бутерброд зачат на молочных усах. Огневая мощь сыновней любовью в чудеса. Улики в отверстие пули с вещами на выход. Я всё не торопясь успеваю, пока моя самая суетная спешка - это пристально немигая за часовой стрелкой слежка. И если ты ни тот, кто ты есть, то ты никто. Так я составляю созвездия, только пока весь вместе я. Третий вариант сервировки - щедро обдавая дно кипятком, вместо того, чтобы свариться или утонуть, в плавильном тигле суеверных подков, где масло в огонь подливает музы животрепещущая бестия. Рвёт фундамент головы ветер хитро сплетённым витком. Идолопоклонно с духом, близким телу, снова на вы. Я снова свой одному мне на себя не похожий клон. Заметно подтекст, как объёмный рисунок, только если в глазах двоится. И только так между собой поделенная единица даёт неоднозначную сумму. Я ищу, закон стихосложения поправ, непротореные воздушные коридоры для новой баллистики искр. Электорат мне свой, конечно, не отдаст предупредительный минздрав, у кого общий знаменатель стереотипность призм. Билет хочешь для входа, докажи, что я не прав, насчет тебя, запомни хоть что-то кроме слова онанизм. Так я бы предупредил, где голову беречь где грудь, прошитые пулями теперь. Спокоен йог, а нам невдомёк, где идеальнейше свернуть, чтоб без сопутствующих потерь, на всю дорогу впрок свой обновить паёк. Да и что беречь, кроме души лица, пойдёшь налево ты, направо ты, в основном остерегайся глупца с доказательствами правоты. Задержи дыханье, если таков не обыгранный сценарий и ты тонешь в лужах, дабы сэкономить жажды. Чтобы потерпев тоже бедствие в океане ты мог, отверстой скважины не хуже, выпить его однажды… Целая планета просроченной ренты, ради подражания уюту в захлопнувшемся капкане, а я, в свою очередь, хочу лишь быть полезным для вселенной, не омерзительным абсолюту, бесконечных вариантов миропонимания. Теперь предстало взору всё, как оно есть, будто открылся между этажами лифт. Буду эту колоть неразбавленной смесь, и в то же время, по курению с икотой, коих не счесть, узнавать непрошенность молитв. Буду к стыду ребёнком-сорванцом, мешать алое с лиловым освящая фонари. Которому говорят, если он не обделённый отцом, - “сынок, а ведь я же говорил”. Юный техник-рукодельник у кого-то. Самопально-парусная регата. Я же, пока обиду не держит в тесноте гаррота, буду поэтом-новатором, папа. А может выйду за ворота, да вернусь, вполоборота, лишь дохнув на ладан. Ведь нам вперёд на годы с позолотой поговорить о стольком надо.