Часть XI

Победа на вкус, как забродившее вино, если средь маслиничных игрищ, я обнаружил свой дом в скорлупе? Погибнет в зародыше выигрыш, как у везучего шулера в казино, оплодотворив теорию вероятности полумер. Но буйства прыжок через костёр. Через костёр, который даст импульс лесному пожару. И по огромному небу едкого дыма. В никуда. И всюду. На дрожжах тряпичных кукол в обряде вуду. Знает, где слезоточива зеница ока пирамида. Там мумии хоровода жизни бессимптомно возьмутся за руки в отару, и похвастать можно будет земному идеальной фигурой шару. И хаотичной геометрией настоящему этюду. Маня чаруют трелями цикады целую вечность к ряду. Таких длин не знает чудо. Красоты не урезонить магнитуду. Неподсильна смерть идеалов яду, съесть всю гадость - означало исконно спасти лошадок. Кто же отныне инспектирует глотки, когда жизнь берёт неподкупную ссуду. Но на пересохшее дно придётся смачно плюнуть, чтобы допить семьюпечатный осадок. И раскусить на голодный желудок с предсказаниями поплавки. Поиск истины и смысла в ней дерзнёт на своё начало и конец дороги кроме. Так самобытна, как пассионарий, но искренне печальна судьба причала, быть выброшенным в море. Слёз и крови. От прикосновений до крайности сыпуч, как остов мела и пепла, - дом сиротских кровель, сквозь водонапорные башни рассеянных тучь. В чаяний каноне по генетической карте надежда тщетна - найти от будущего скрипичный ключ. Жизнь узаконеная Мёрфи по синусоиде, местами себя саму мало напоминающая чем-то. Я смотрю снизу вверх. Если идентичный рост со мной станет вровень. И тогда честолюбия крен в узде и дефелировать под неразведённый мост. Буксиру болотной топи. Я чужероден игре для всех. Низкорослому проще лечь, и значит меньше репетировать квази погост. Под гиганта мысли же подводить базис и грех. Стало быть от неизлечимой образности речи живёт бесконечно колосс. Там, где на века, первым сдаётся век. Пока мы ищем под неподъёмным камнем счастье нас агрегатно уравняет горсть. А за вратами снисходительны предтечи. Постаревшие внуки повесят мой ошеломительный успех на гвоздь. Бубня под нос “Всего лишь человек”. Но сегодня я в мятую постель, как пьяный с балагана, под скрежет кошки настежь открытого секрета. Буду ждать непрошеных гостей, декодируя отголоски от надувательства интригана ветра. Пусть сквозь сон мой чутко тревожат слух, но ни в коем спящих не разбудят слуг. Споспешествующих злому божеству. Ведь я предоставляю на ваш строгий суд истца греховные недра. Временами, этого ветра, мерзавца, подмывает ударить, но он в разнузданной форме своей мне не конкурент, поэтому, сколько бы я зловещий план не клеил соплями, для боя по справедливости мы крайне редко витаем в одной поре. Аккуратней с желаниями, особливо если их тайнопись непереводимая игра слов. Размышления о высоком на низком старте, мы вечно вместе, как вдох и вздох. Обманчиво, как незатейливость в Архимедовом палимпсесте, гляди в жидкость для розжига сквозь дно. Трепещет близорукая тля об запотевшее окно. Часто новый виток обусловлен пустотой, как с обратной стороны смотреть в дверной глазок. И даже крутой кипяток, будучи тоже водой, тушит огонь. Но когда ожоги теплотой, значит время начать с азов. Береги пожар от леса, в городах гори. Хоть дымовая завеса, знать, их парик. Дым без огня, когда, как торфяники, горит внутри. Но не было дня, солнцестояния, чтоб раз и навсегда погасить ночник. И я не знаю, кто мой прадед, и не помню кто мой дед. Не уверен, чего ради мне на параде планет писать и улыбаться прогоркло самому себе эти письма - каждодневной отговоркой от самоубийства.