IX

Вы говорите: “жаль, времени так мало в круговерти роковой!” Чем бы дитя не тешилось до преткновенья савана… А я привык бояться далеко не смерти, а того, что бесконечность повторится заново. За изяны тела съев пуд соли отвечать раздобревшей головой. Именно тот один в поле не воин, кого непрочный мир откормил на убой. Химический анализ крови разнится монструозно между проб сердца или паха. Когда буду обратно проситься. Не церемонься. Прошу, пошли меня нахуй. Доступным языком. О ломаном натиске тленных буден. Я буду таков. От того, что всячески не будем. Извилистые дороги кончаются базами отдыха и дорожными сумками. Нагруженные руки для баланса. Атлетическая поясница. Мне двадцать лет. Шевелюра вылупилась из волосяных луковиц. Но я есть устойчивое непонимание происходящего зверинца. Последние данные. Утром я ем омлет с мукой и колбасой. Я ещё наивно верю в её мясной состав. Зарубцуются раны. Стань рок-звездой. Это самый простой способ заставить носить себя на руках. Ночью ложусь спать с левой стороны. Прекрасный выбор. Чуткий продавец мечт. Собака поводырь заводит молодых туда, где на сей раз он теряют речь. Два не безызвестных субъекта надели презерватив на нос моего нового пса. Эта собака с грустным взглядом на моё детство. Мы состоим в узах кровного родства. Но я вымываю принадлежность с каждым фильтром сердца. От зачатка сомнений озяб, что предыдущий пёс скончался естественной смертью. Во внимание взяв, что гробовщик наводит трупный лоск. Дабы осведомляли зевак лишь общие черты. Орлёнок. Летний лагерь. Прилив сил. Я абсолютно безграничен. Персона грата. Я не принюхивался к омбре горящих жевательных ризин. Но символ выдоха приобретённая утрата. И лопнувший налицо пузырь, как заплата в связи. Если Он взаправду есть, то когда он наяву грезит, я Его любимейший отпрыск в яме. Со дна ногами взбаламученная взвесь нелепиц прячет под слоями бассейных лестниц острый краеугольный камень. Следом кровь и боль - недосказанности реальней. Поза лотоса на общем фото. И мне не подвиг возбудить в памяти лица тех, кто ловил птиц без фотовспышек. Но с каждым годом становится гораздо затруднительней помнить, кого и за что я смертельно ненавижу. Вожатые. Легенда, что им по 42. Только если на двоих. Никудышных лгунов. Мне любопытно, на чём зиждется обман, вступивший в силу как изобилия рог и золотое руно.  Каплет холодный пот с некоторых пор. Пока я добываю из сакральных тайников гамму нот за секунду до. Голодное нутро, словно законодатель мод. Для жажды сути никогда ни цейтнот, а дистиллят купаж коньяков. Но материального мира шпаги наголо. За все видения, от заведения за счёт фантазии шезлонг, спасибо, что не мёртв. Единственно благодаря, что смертельным боем убеждён, что то, на мне, не моя кровь. Руки уполномоченные прикасаться к прекрасному мнут меня, как антистрессовую подушку. Ошеломляет, как одинаково по разному люди склонны предлагать одноразовую дружбу.  Победа в конкурсе с отрядом. Мы оставили позади себя больше трёх тысяч человек. Не придаёт значения отрада. Миру свершающейся судьбы должно навести порядок в беспричинный бег. Постфактум опереточных зуботычин. Я ещё не пробовал курить, но тогда мне это заочно претило. Ныне же килограммы табака на кубометры дыма. С нами навсегда минутная слабость пагубных привычек. О том, что я бросил курить не взатяг, ты узнаешь в девятичасовых новостях тысячу сигарет спустя. Пойманных с поличным. Теперь не так категоричен утверждая, что в этом весь я. Куда идти после универа? В мухоловку венеры. Но вот куда податься князьям пережившим импичмент? Я отвлёкся, насколько даю себе отчёт. Итак, далее. Температура. Лазарет. Госпиталь. Дни напролёт в бесцельном отуплении. Мой последний вздох уже сторожит койот. Радиоактивная авария. Подспудная оспина. Моим мясом насыть глав конкурентоспособных племён. Моего ожерелья вот тебе клык, станешь альфа-самцом. Зря я бросил тяжелый глаз на весы. Взвесить взор. Неожиданная встреча, через визуальный контакт. Испытующе лукавый. Ни лишённый смысловой нагрузки. Вечером нас пригласили из соседней палаты дамы. Но детского сада аркан, нас помиловал досрочно, и мы не успели захныкать не поделив игрушки. Стонет потерявшая герметичность оболочка. Пока выдох не перевоплотится в безвоздушный. Ведь для меня голубиная почта, одноимённая площадь, где запачканый в помёт Пушкин. Да вот,  только чувство времени целиком утрачено за давностью лет. Я набираю любой, ведь нельзя позабыть испорченный телефон. Даже если инкогнито абонент. Чего о чувстве несправедливости нельзя сказать. Приемлемости дозволенная роскошь. Предвзята вера в чудеса. 99 и 9 всё равно, что закрытый доступ птичьим языком замкнутых экосистем. Шкалу истинности не шелохнёт блистательно-сребролюбивая кривда. Проверь наличие ушей у стен. Принимает позу их патриотизма ген под аккорд национального гимна. Ровно столько плодотворных часов у суток, что начинает сезон цветения цикута. С самим собой говорю, словно повествует кровь от лица. Витают ухабы лепестка. Так через дамбу-бордюр. Оторванной пуговицей скачет весна. Сегодня не помнит, какой человек самодур закатанная в асфальт целина. С нахождением ответа, глаголит память автономно, что обычно для тебя - его не знать. Щекотливо лукавит покойник. Если жив согласно мненью большинства. Но кровати алчут хозяев, коим, денно неполнородным. Мнится обещание яви, что сны под присмотром. Но я не компетентен быть самим собой обе минуты подряд. Подтверждается недоказуемой неопровержимостью всего. В маске моральной смерти, солнце покоится на волдырях. Как на виду пейзажа из окна покоится стекло.