Часть VIII

Метро. Обезвоженное подземелье. Закаляет в умеренном неверии. Пищеводы эскалаторов. Оценивающий взгляд на слове “Давка”. Конвейер неподвижной тени. Спустился бы за вдохновением в эти гротескные штольни Кафка. Гудящая колея. Платформа. Станция. Зона комфорта. Штрафная санкция. Ради проформы улыбка грязного белья. Обморок от нашатыря.  Делаю хоть что-то. Птичьим гриппом не надышаться. Чем накликал ворона дымохода вентиляции. Кричишь в стену кулаком, который из вас “Я”? Но были только голуби и воробьи, и дарованная свобода через балкон, вскладчину гуманитарный пасьянс. Домовой, скорее злой, если он один на многоквартирный дом. Строптивы превратности бытия. Тараторю, как строительный материал, и молчу виновато в тишину зацементированным голосом потом. Занимаясь тем, что дышу ртом. Но не нужно целого человечества, чтобы в гомеопатических дозах, всё на примерах вкратце. Под женским началом диадема. Отчим, трудным взрослым читающий нотации. Игла во мне потеряла вену. Синяк, мой тёзка, о том, что наболело, иногда не может не распространяться. Его маскирует мой любимый свитер в красно-белую полоску. Мы много пережили вдвоём. Он нянчил моих монстров, а нынче порос быльём, когда им пришёлся уже не по росту среди полевых декораций. Игла в следующий раз ужалит напёрсток. Если бы не поддавались исчислению столбами вёрсты, я бы смекнул, что нужно теплее одеваться. И между гибельным льдом и теми, кто пока не замёрзли, я протяну брандспойтом намёк адаптации. Но вот шорох перелистывающихся газетных страниц. Достаточно потратить секунду. И посмотреть вниз, дабы глаза споткнуть о трупики птиц. Тормозной визг. Мне можно пульс прощупать через куртку, пока я тщусь безоглядно свернуть самокрутку. Остолбенела прострация в точку, проверь нет ли там чьего лица. Каждый мой день икает будоражим памятной ночью, и ночи этой полуобморочной нет конца. Пытаюсь, раскроить в страховочный трос арестантские сорочки, и как Рапунцель косу, спустить с тюрьмы с торца. Одиночная камера для ветра. Остановка первого вагона. Список дел на вечность: стать бессмертным и просидеть всю её дома. Захиревший повод пожилого. Ну а я-то вечен пока. Где ваша вечность укрывается от бомбардировок, в звоне златоимущего сундука? Здесь никогда не видели жизни, но смерть будет заметна, оттого, что до недоверчивости маловероятна. Сидит на перевёрнутых стульях вторая смена, а кому-то попали не в то горло семена дурмана. Жизнь не закончится и не продолжится. Качель на дереве без ветвей. Расписание неумолимо. Реконструкция мёртвой материи. Бог из людей. Я прохожего спросил о времени. Он пробормотал, что уже в дороге гильотина. С мимикой одержимого. И удалился мимо. Растворившись в толпе. Выводка выкидышей беременных. Метро - это лучший мавзолей. Говорю, в стенах города Ленина. Его давно нет на смертном одре. Напрасно порой стыжусь чужого поведения, особо подобострасного в ненатуральной среде. Мы сворачиваем горы, чтобы марш не оступился на поверхности брусчатки. Когда умрём. Нам чернозём присыплет норы. И асфальт автодороги нам наконец упрочит корень незыблемостей шатких. Экологический круговорот наше родство с природой. Ящик пандоры закрывающаяся изнутри. Просьба не беспокоить флагштоки триколора. Если так, то разрешите выбрать любые три. Взрослые игры в неодушевленном холоде. Друг на друге спят обузы в быте. Портрет отразится точнее в омуте. Табак и помыслить не мог, полноте, что созрел для богемных чаепитий. Эти стихи я посвящаю памяти. Памяти, что проходимцев гонит взашей. Чем по определению качаю маятник. И знакомлю друг с другом старых друзей. И не знаю до сих пор куда смотреть. Под ноги либо же по сторонам. Озарение близко, что без фона ноздрей. Немыслима красота. На втором плане бьют фонтаны киты, тогда как во-первых заложенный нос. Ничто на порядок важней, если ты воспринимаешь себя не всерьёз. Одинокий странник покинув дьявольские силки, кружит вокруг своей оси силясь укусить хвост кометы. Творческий диапазон. Мои непреложные стихи, как опреснитель морской воды, меня не научают в полной мере являться поэтом. Система орошений, как эфиры лимонной цедры, меня спугнули, когда я ступил на газон. У моей двери расхитители идей, но спешу вас разочаровать, здесь их не у кого красть. И лучше бы уж у меня открылась смертельная болезнь, чем сценарная одинаковость. А когда сновидения уводят за кордон я скатываюсь с кровати на кафельный пол утром воскресения. И неожиданно резко делаюсь внимательным, если своего дражайшего поколения сногсшибательный снежный ком теряю из поля зрения. Как попугай под флёром, это чувство просыпалось дважды, не скажу когда, а во-вторых, когда берусь дописывать ремарки в старых песнях. С целой фразой, схлестнулась в рукопашной отдельно взятая запятая. И как это часто присуще героям, изменила статус соседства. Чайки на озерце, из-под дождя на территории детсада. Через бетонных полметра Питер. На дальнобойный берёт прицел досада. Но повесть об отце вдали от эпицентра смрада, неизменным размером литер. Надеюсь, меня извиняет за расстроенный сон, мой драгоценный мертвец, мой родитель. Без твоей помощи не обойтись. Манифестировать всем, кто ушёл. Одно, коротко-ёмкое “спите”.