зной становился все нестерпимей

зной становился все нестерпимей.
Ни  облачка на опалово-синем

небе. Все живое от жгучих лучей
скрылось в прохладную тень.

Вокруг меня только
               полдневный жар солнца.
                Я, видимо, сбился с дороги,

и шел теперь наугад.
Тропинка, по которой я шел к тебе в сад,

незаметно исчезла, пропала:
вокруг меня одичавшие лавры
             
да  заросли  орешника...
Вокруг никого: ни земледельца,

ни охотника,
у которых бы было можно

спросить про дорогу.
Лишь кузнечики без умолку

стрекотали 
в прохладной тени олеандров...
                По глыбам камня,

сквозь кусты и вереск,
я спустился в поросшее лесом ущелье.


*

Тут можно было вздохнуть свободнее.
В ветвях ворковали дикие голуби.

На поляне рос дуб и несколько  тополей.
Меж них, сквозь кучу замшелых камней

струйками вытекал  родник,
полукругом его обрамлял тростник.

Ручеек, змеясь по зеленому лугу,
скрывался где-то там... в темной  запруде.

*

У родника я опустился
на цветы черных ирисов

и лиловых фиалок.
Сняв  шляпу,

я встал на колени и наклонился,
припал к воде, чтобы напиться,

и долго не мог оторваться
               от родниковой прохлады...
                Вдруг, мне показалось,

что в глубине родника что-то мелькнуло,
                вплеснулось...
               
и  затихло...
я оглянулся: кругом царило

молчание:
лишь кузнечики стрекотали,
   да трепетали

своими
    прозрачными крыльями

стрекозы, усевшись на травы.
Струйки воды тихо журчали,
 
и, вдруг, я снова
услышал шорох

и всплеск воды...
          но лишь круги

расходились по гладкой водной поверхности.
                Я встал на колени,

нагнулся... 
и на меня  - оттуда -

из глубины
       родниковой воды

смотрели с явным любопытством
                призрачные

два сине-зеленых глаза
                с  полупрозрачного

лица нимфы,
увенчанной черными ирисами.