Ямагл5и6поКупринуАИ

5

-- Обедать, обедать, -- кричит экономка;
Плетутся на кухню, все – в нижнем белье;
И голос звучит по отелю так громко,
Чтоб было бы слышно в любом в нём гнезде.

Идут, не умывшись, с большой неохотой,
Без обуви, даже совсем босиком;
Обед – сытен и вкусен, с явной заботой,
Поскольку престижным считается дом.

От жизни сидячей и нет аппетита,
К тому же, у всех и неправильный сон,
Их жизнь постоянно работой разбита,
И от организма разносится стон.

Частенько себе аппетит отравляют
Покупкой орехов, халвы, огурцов,
Одна только Нина за всех всё глотает
И ест за троих без лишних всех слов.

Над ней они шутят и резко, обидно,
Мол, ест потому, что у Нины – глисты,
Но Нина сопит и так громко, невинно,
Отпор им даёт от своей простоты.

Что сами Оне все такие худые,
У вас потому, завелись червяки,
Плохой цвет лица, все, возможно, больные,
Все вы от здоровья совсем далеки.

Она – мала ростом, курноса, гнусава,
Она из деревни попала в отель,
Её обольстили, без всякого права
И продали даже в тот самый бордель.

-- Работать! – Уже раздаётся команда,
Наводят себе красоту и весь лоск,
По комнатам запах пылает нещадно
И мыла, духов и палёных волос.

6

Настали сумерки и снова
Швейцар отеля Симеон,
Зажёг фонарь – знак всё готово,
Он будто бы – церковный звон.

Фонарь тот – красный и – над входом,
А значит – дом уже открыт;
Так каждый день и год за годом
Гуляет по отелю быт.

Явился тапер, белобрысый,
Высокий, видный, молодой,
Наполовину он и – лысый,
Но он был музыки душой.

Он обучал игре Исая,
За каждый танец заказной
Платили им, как дань для чая,
Тем обижая их судьбой.

Уже одеты и готовы
К приёму жаждущих гостей,
Но каждый раз надежды – новы:
Кому – богач, кому – бедней.

Кто выберет ведь неизвестно,
А вдруг кому-то повезёт,
Всё это очень интересно,
Чем весь закончится поход.

Порой случались и событья,
Налёт полиции на дом,
Неординарны перипетьи,
Как будто грянул в доме гром.

На вид приличных и богатых,
Толкая в шею, брали в плен,
Бывало, и – не виноватых…
Ещё и много разных сцен.

Порой завязывались драки,
Летели стёкла, лилась кровь,
Уже не люди, а собаки
Играли в драках эту роль.

Случалось, приезжал артельщик,
Или какой-нибудь кассир,
Он вёл себя, как тот застрельщик,
Закатывая в доме пир.

Зарвавшийся в большой растрате,
Он торопился прокутить,
И в неминуемой расплате
Решает с блеском их пропить.

Закрылись в доме окна, двери,
Дом окунулся в темноту,
И пару дней его все дщери
Погрязнут просто в кутерьму.

Рождались «райские» в нём ночи
И с дикой оргией пиры,
Тела нагие, между прочим,
Шабаш – до утренней зари.

Довольны странными гостями:
Порою, цирковой атлет,
Следили жадными глазами,
Какой оставит он свой след.

С косой китаец в синей кофте
И в белых шёлковых чулках,
Да негр, в одежде ярких линий,
С бантами, лентой на ногах.

Все эти редкие там люди
Взрывали мысли местных львиц,
И возбуждали их о чуде
Искусством нестандартных лиц.

Был случай, гость явился странный
И человек он пожилой,
На вид – всем ликом очень страшный
И с грубой, чёрствою душой.

Любитель толстеньких фигурок,
На Катьку положил он глаз,
Увёл… и бросил, как окурок,
И всё в неполный даже час.

Швейцар таинственным всем видом
Успел всё рассказать о нём,
Гостей он знал и слыл, как гидом,
Ему родным был этот дом.

Он по фамилии – Дядченко,
И палача исполнил роль,
Пытал бунтовщиков в застенках,
В душе не чувствуя их боль.

Пленила зависть к толстой Катьке,
Вопросы потекли ручьём,
Как он в постели, как объятья,
Какой он применил приём?

-- Мужчина он, ну, как обычно,
Ничто не ново было с ним,
Всё шло у нас совсем привычно,
Но слишком быстрый был интим.

Когда узнала, кто был гостем,
То вдруг расплакалась она:
-- Был нежен, не ломал мне кости,
Но равнодушен к ней сполна.

Без ласки и с пренебреженьем,
Как будто я какой предмет,
С минутным взрывом вожделенья,
Ненужной стала я в момент.

Меня покинул слишком быстро,
Оставил мятый рубль мне,
Ему казалась я не чистой,
Доволен был он мной вполне.

Случалось и иное в доме,
Взболтавшее всю жизнь девиц,
Погрязших в грязной их истоме
И исказивших облик лиц.

Моменты ревности столь страстной,
Из револьвера да стрельба,
И с отравлением напрасным…
Любовь, бывало, расцвела.

В навозе диких, грязных будней,
С любимым покидая дом,
Избавившись от мерзких блудней,
Но, возвращавшихся потом.

Случалось жизнь вдруг зарождалась,
Во чреве бедных матерей,
Но жизнь недолго продолжалась,
На свет – не разрешалось ей.

Но каждый вечер в ожиданье
Каких-то светлых всех надежд,
Являлся новым оправданьем
Всей жизни женских их сердец.