она

белая скатерть залита кровавым вином,
где пламя свечи обуяло весь воздух в глухой комнатушке,
происшествие случилось в часу так шестом:
нам оказалось не выбраться из этой свинцовой ловушки.

я тебе говорил: «собирайся, быстрее»,
но ты оказалась глупа, мне надо было быть едва грубее,
чтобы девица поняла: роковая смерть уже близка,
не дожидаясь поцелуя револьвера у виска.

не оскорблюсь, схвачу тебя за рукава,
порвутся лёгкие те кружева, что повязали тонкие запястья,
и в ухо прошепчу: «пойдем, родная, здесь ненастья», а ты
синоним красоты, что обнажается под светом в миг угасшим.

вдвоём нам не спастись, но я привык так отдаваться,
чиста та жертвенность, что шестью буквами заговорена —
самосжигание во имя чьей-то радости — не новизна,
в черных глазах твоих душа моя была готова разлагаться.

меня попросишь посидеть с тобой еще минуту и провести всю ночь,
я пальцами поймаю тишину, ведь и не знаю, чем тебе ещё могу помочь,
мне эта храбрость не сдалась, а ты зачем-то напряглась,
и связь, что крепла между нами, вдруг оборвалась.

все помрачнело, когда лунный отблеск в комнату пробрался,
на твоих устах он только на мгновенье задержался, и перед тем,
как сверкнуть, словно молния, пронзающая сердце,
ты приласкала черт знает кого, как своего младенца.

в этом письме винить тебя не стану, ведь знаю назубок, что жизнь сложна,
ты скажешь, «но мною словно правил Сатана», ну а в ответ лишь тишина,
ведь я тебя предупреждал, что будешь ты побеждена, когда
я молча отстранюсь, исчезнув из твоей жизни навсегда.