Облака

Облака-облака. Чёрно-бурая осень.
Иней. Банная плесень. Моча лошадей.
Снег и песок. Ветер стукает тростью
об обломанный бронзовый шпингалет.
Голой просекой день. Серый дым. Белый дым.
Бес еще колобродит песцовую стынь.
Подбородками снег. Твой нагулянный сын
в берестовой коре то ли мертв, то ли спит.
Паутина и прах над магнитом озер.
Деревянные весла над вечностью вод.
А отбилась от рук девушка козырем —
заложила ребенка в тайный чертовый ход.
Ты ее воспитай, педагог, твою мать,
в страхе перед иконой введи в божий храм,
проштудируй весь вред от любви танцевать,
из обреза пулять на рысях по горшкам.
Искалечь ей весь срам, дери кожу хлыстом,
вколоти ей в ушко пробку матерную.
Сам-то не захотел становиться отцом,
значит ей разрешил не быть матерью.
Глянь, у бога-отца ерунда, облака
над промозглой студеной отчизною.
На ветру — белый свет, сквозь марлевый карман
отстрелявшая дурь бренчит гильзами.
Сытно пареный жар стучит кровью в лицо
алебастром сырым в вес заплаканных щек.
Слышит вдруг за спиной кашель, смех-порошок.
Оглянулась и вздрогнула: никого.
Только сжалась зрачком на воде чья-то тень,
частой рябью пошла вдаль по озеру.
Как вернулась домой — а там оборотень:
на столе лежит сверток берестовый.
А там тихо сопит мальчик родненький.
Ручки маленькие, и весь тепленький.
Точно весь ее — как был, только вот
на изгибе локтя маленькая родинка.
Где-то летом в меду света августа
у нагретой к полудню солнцем красной сосны
облака корабельные тихим парусом
наяву хранят эти божьи сны.