Стреляное золотишко. Старательские были

А погода по весне — свежа, бог высморкал нос.
На реке лед гнилой, тени пьяные.
Небо плещется, как баба. Голубой купорос.
И березы у реки как нарумянили.
Васька Лось как сто лет гнивший сруб
пьет водичку из своей тарелки-горсти.
Капли льдинками спекаются в трещинках губ,
бороде и худобе от голодной тоски.
Встал и губы обтер рваным рукавом.
Дохромал до промывальщика и прохрипел:
«Ты б варехах не работал, запаяет ледком,
и без кожи отодрать потом будет — хрен».
И еще пробурчал: «Всё вас надо учить,
дураков залетных, беглое ворьё.
И свалился у сосны, что росла как штык
и размешивала в небе громкое вороньё.
«Слушай, Вася, мы ведь тут с зимы гниём,
а намыли таракашек трех, щепоть песка.
Мы ведь тут с тобой ни хрена не найдем.
Померещилась тебе золота баска».
А Василий в ответ, скручен в крепкий жгут,
говорит: «А ты, Борис, соловьем просвисти.
Больно горд ты, дружок, больно болью крут.
Больно ты у нас не широк в кости.
Любишь гладких баб, да жизнь шалавую,
итальянских арапок да козырну масть.
Только золото, оно, браток, шершавое.
Золотишко-то, оно, браток, любит грязь».
Повернулся на живот, скрутило голодом,
и блевота провернулась, будто ключ в замке,
и пошла плевком, прозрачная, соленая.
Старательская, значит. Колом на комке.
Разворачивай тряпьё ледяное с руки,
вместе с кожей отрывай белые ноготки.
Расхрустится в спине ледяной позвонок.
А ты согни хребет. Перебуторь песок.
«Все охочи вы до бешеного золота.
Суетитесь будто волки пескомольные.
Нет, чтоб щучкою залечь в заводь темную,
и по капельке сучить, по-окольному».
«Уж не я ли отвел твое золото?»
А Василий в ответ: «Сам набился, дурак».
«Ну как знаешь, Васёк. А я до дому — топ.
Неохота мне с тобою тут помирать».
А потом уже в стольном Шадринске
столбопромышленника своего повстречал.
А тот сыт, в усы ухмыляется:
«Всё ль собрали, дураки, что я вам настрелял?»
И по осени на речке отыскали труп.
На белой челюсти лежала борода пером.
Так что, вольный старатель, выпей за свой ум.
Вродь, как прав ты оказался, Борька, прав кругом.