Из верлибров поэтов Англии и США

1.

Осень. Из Томаса Э. Хьюма (1883 - 1917)

Объятый холодом осенней ночи,
Бродя окрест,
Увидел я луну, глядящую из-за плетня,
Как фермер краснолицый.
Не прерывая шаг, чтобы обмолвиться словами,
Я лишь кивнул… За нами наблюдали звёзды,
Задумчивые и бледнолицые, как городские дети.

© Перевод Вадима Розова, 2004
 

Траншеи, Сент-Элуа. Из Т. Э. Хьюма.
(Сокращённая часть беседы г-на Т.Э.Х.)*

По низким склонам Сент-Элуа**
Плотная стена из мешков с песком.
Ночь,
В тишине неприкаянные солдаты
Маячат у костерков, чистят свои котелки.
Вылезшие из траншей ходят
Туда-сюда, как на Пиккадилли,
В темноте пролагают пути,
Меж разбросанных трупов лошадей,
В обход утробы мёртвого бельгийца.

У немцев есть ракеты. У англичан нет ракет***.
За окопом сзади – пушка, спрятанная, в милях отсюда.
За окопом впереди – хаос.

Моя мысль – коридор. Мысли обо мне – коридоры.
Ничего не предлагается. Ничего не остаётся, только – держаться.

© Перевод и примечания Вадима Розова, 2016
 
* Авторской рукописи этого стихотворения не существует. Оно было записано Эзрой Паундом после встречи с Хьюмом и впервые опубликовано в 1915, в «Католической Антологии».

** Городок в центральном районе Франции, где в Первую мировую шли бои между войсками Антанты и Германии.

*** С ракетным оружием (ракеты Уильяма Конгрива) англичане были знакомы уже в начале 19 в. Правда, в 1880-х гг. с появлением нарезных орудий ракеты были сняты с вооружения. Но военная инженерия Германии, видимо, была более дальновидной. Известно, что в «траншейной войне» Первой мировой немцы активно использовали ракеты, в частности; для уничтожения заграждений из колючей проволоки. Однако Хьюм, говоря о «ракетах», вероятнее всего, имел в виду «окопные мортиры» (trench mortars) – мортиры-миномёты. Германская армия в 1914 г. оказалась единственной армией, имевшей на вооружении эти орудия навесного огня, стреляющие снарядами под высоким углом прицела.


Интерлюдия. Из Ричарда Олдингтона (1892 - 1962)

Однажды вечером, возвращаясь в бараки, я сбился с дороги.
В тёплом туманном сумраке
Нежно стрекотали кузнечики.
Из темноты призывно кивали папоротники,
Манили к себе своими изящными пальчиками.
Деревья по-божески благодушно шептались обо мне,
А издалека донеслось дружелюбное ворчание поезда.

Я почувствовал такое счастливое одиночество
И столь преисполнился любовью к огромной безмолвной земле,
Что опустился в траву и, прильнув к ней лицом,
Стал губами ласкать грубое сильное тело Земли —
Этой заботливой госпожи всех мучительно влюблённых.

© Перевод Вадима Розова, 2004


2.

Из Песни о себе. По Уолту Уитмену (1819 - 1892)
 
Думаю, я мог бы измениться и жить среди животных,
они такие самостоятельные и безмятежные.
Я часто и подолгу наблюдаю за ними.
Они не выходят из себя и не ноют из-за плохих условий.
Они не мучаются бессонницей и не льют слёзы по поводу своих грехов.
Они не заставляют меня судить и страдать об их долгах пред Богом.
Ни одно из них не знает разочарований и не сходит с ума от мании владеть вещами.
Ни одно из них не преклоняется ни перед другими,
ни себе подобными, жившими тысячи лет назад.
Ни одно из них не требует к себе почтения и не считает себя несчастным.

© Вадим Розов, 2004


Трава. Из Карла Сэндберга (1878 - 1967)
 
Сложите груду тел под Аустерлицем и Ватерлоо.
Закопайте их и дайте мне поработать –
        Я трава; я всё покрываю.
Сложите такую же груду под Геттисбергом
И такую же груду под Ипром и Верденом.
Закопайте их и дайте мне поработать.
Два года, десять лет – и пассажиры спросят проводника:
          Что это за место?
          Где мы сейчас?

          Я трава.
          Дайте мне поработать.

© Вадим Розов, 2004


Облака вечером. Из Робинсона Джефферса (1887- 1962)

До захода солнца громады облаков над Пойнт Лобос*
принимают формы
то горящих зданий в ночи во время бури,
то золотых пенящихся потоков, хлынувших в огненные ущелья,
то многочисленных воинов с крыльями ангелов.
Всё это — грёзы, забирающиеся в мозг земли —
в её разумные небеса — перед сном.
Бедная земля, неужели ты, как твои дети,
мучишься непомерными желаниями — мечтами?..
О бурях более неистовых, о войнах более великодушных,
о горах более высоких, о водах более хрустальных…
И о более неукротимых пожарах на невероятных мысах.
Так бедная девица в мечтах видит своего любовника
более рослым и более страстным, а себя — всю увешанную золотом,
ожидая в холодной постели наступления утренней зари
и мирской справедливости.
Мечты — это прекрасно; невольные причудливые очертания
тоже прекрасны; но я убеждён:
камень — более надёжная подушка, чем все мечты и видения.

* Мыс в Калифорнии.

© Вадим Розов, 2004


Январь. По Уильяму К. Уильямсу (1883 - 1963)

Я снова отвечаю трёхголосному ветру,
играющему насмешливую хроматическую квинту
за окном:
         Можешь и громче.
Тебе не добиться успеха. Чем настойчивей
ты требуешь следовать за тобой,
тем я ревнивее углубляюсь
в свои строчки.
               Но ветер
по-прежнему исполняет в совершенстве
свою музыкальную насмешку.

© Вадим Розов, 2004


Продаётся. Из Роберта Лоуэлла (1917 - 1977)

Жалкая глуповатая кукла,
напичканная злостью,
обретя жильё по месту работы,
прожила потом только год -
коттедж моего отца в Беверли-Фармс
был пущен в продажу
уже через месяц после его смерти.
Любимая мебель, голая и опустошённая,
казалось, на цыпочках ждёт дельца,
спешащего по пятам гробовщика.
Мать, охваченная страхом
прожить одинокой до восьмидесяти,
отрешённо смотрела в окно,
будто с поезда, проехавшего остановку,
где она должна была сойти.

© Вадим Розов, 2004