Амалия. часть 2

Амалия смотрела на миску с куском хлеба из гороховой муки с отрубями. Следовало встать и превозмогая отвращение к запаху съесть это. Но пока гадливость была сильнее её убеждения, что она не может обходиться второй день без еды. Соседка по камере к своей порции также не проявляла никакого интереса, хотя явно в заточении находилась гораздо дольше. И запах от места лёжки был ничуть не лучше запаха от тюремной баланды. "Неужели старуху тоже тошнит, — удивилась девушка, — что же с нами теперь будет."

Пересиливая боль от каждого лишнего движения, младшая арестованная попыталась дотянуться до своей порции супа.

Старая ведьма что-то прикрикнула в своем мерзком углу. Девушка оглянулась. Костлявая рука подавала знак — не трогай. И хотя еда действительно пахла неприятно — есть хотелось всё равно. Проголодавшаяся вновь взглянула на колдунью-соседку:

— Я есть хочу, — голос то ли от недоедания, то ли от тюремного страха звучал как не свой.

Рука в углу опустилась. Девушка обессиленно закрыла глаза. Через некоторое время взглянув на ведьму, увидела что рука как бы протягивает ей что-то. Амалия достаточно долго колебалась, но превозмогла свой испуг и слабость — на коленках, чтоб не тратить силы на подъем, девушка переместилась к старухе.

Действительно, зрение не подвело младшую из арестанток, ведьма протягивала ей зажатый в грязноватой ладони какой-то суховатый то ли корешок, то ли стебель.

— Это можно есть? — вопрос был глупым, конечно.

Старуха кивнула, если девушке не показалось.

Амалия взяла корень и хотела переползти к себе, как ведьма подтолкнула в её сторону ногой часть соломы. "Решила поделиться",  — догадалась девушка. Она заметила, что привыкает к запаху грязного женского тела колдуньи. Спрятав корешок, которым явно не наесться, за отворот платья на груди, Амалия поднялась, собрала в охапку солому и перебралась к себе.

У своей части стены девушка устроила наконец-то лежанку, перестала остро ощущать холод и пронзительность каменного пола, достала, принюхиваясь, ведьмино снадобье. Если бы не все произошедшее за последние дни, никакими посулами Амалию было бы не убедить взять зелье из рук колдуньи, да еще и заточенной в тюрьме. Но сегодня многие запреты поутихли в её голове. "Хуже не будет", — уверила себя девушка, перекрестившись на бледный свет в окне. Куда уж хуже? Страшнее могло быть только обещанное ей вчера в комнате для допросов каленое железо, да костры на площади — где жгут монахи ведьм.

"Это ж если ты ведьма или колдунья", — девушка даже забыла за ночь слова, что кричали ей в ухо, обвиняя в смертных грехах против церкви и короля.

Теперь, откусив кусок странного, на удивление приятно пахнущего корня, Амалия чувствовала что её весь вчерашний ужас касаться не может. Мужчины в черном, которые схватили девушку по дороге на рынок — просто обознались. Другие, те, что угрожали пытками, наведут у дяди справки — дядя уважаемый человек и заступится за неё. Если придется заплатить, а ходили слухи, что помогавших, только помогавших, но не проводивших лично колдовские обряды, могли выпускать за большие откупные. Она будет день и ночь работать на дядю и обязательно вернет любую сумму денег или что попросят за её освобождение из этой каменной пещеры.

Настроение девушки заметно улучшалось. Когда пришли убирать тюремные миски — она попросила воды, напилась от души и уснула совершенно безмятежным сном, не забыв помолиться и защитить себя крестным знамением.

На второй допрос Амалия шла в полной уверенности, что сейчас сможет все рассказать и её отпустят домой.

В комнате для допросов сидел всего один человек, девушка не помнила был ли он тут вчера.

— Вы сказали деде что со мной — семья будет волноваться, — первое, что заметила абсолютно ровным и спокойным голосом девушка, когда ей показали на вчерашний стул.

Тюремный надзиратель, или кто был этот мужчина в черном — явно не монах, с интересом посмотрел девушке в глаза. Амалия сдержанно выдержала на себе взгляд серо-голубых, очень глубоких, глаз. Казалось, стражник пытался достать своим зорким оком до самых темных уголков её сердца — девушка прямо поежилась от холода, которым обдало тело внутри. Тюремщик как-то криво ухмыльнулся, чем вызвал подзабытый вчерашний страх — указал вновь на стул: сядь.

Девушка повиновалась. Молча. Так в тишине прошло некоторое время допроса. Но теперь Амалия опасалась глядеть в глаза этого человека. Где-то между лопаток на спине еще чувствовался холод от странных глаз мужчины по другую сторону стола. Даже когда тот что-то то ли сказал, то ли спросил, девушка еще не пришла в себя и ни слова не дошло до её сознания.

Тюремщик встал, обойдя широкий стол, перед Амалией почти вплотную. Теперь девушка, которая и сама была как и все в их роду довольно высокого роста — отчего другие мужчины зачастую доставали девушке только до плеча, поняла что надзиратель гораздо выше привычных для её мужчин. "Потому и табуреты здесь такие неудобные", — неожиданно стало ясно отчего её ноги все время болтаются как бы в воздухе без опоры.

— Ты красива, — прозвучало утверждение, о котором девушка знала и так.

Дядя собирался получить за красоту племянницы неплохую родственную выгодную партию.

— Ты смела, — второе утверждение было спорным, девушка очень боялась святой инквизиции.

— Посмотри мне еще раз в глаза, — уверенно приказал этот человек.

Девушка колебалась.

— Не бойся — я тебя не съем. Мне от тебя нужно другое, — тюремщик хотел будто бы взять её за плечо, но его твердая рука только скользнула почти не коснувшись тела.

Девушка вновь почувствовала что-то странное. Никогда её тело так не реагировало на другого человека. Амалия решилась поднять глаза — лицо мужчины было очень близко. Он не был красавцем: высокий бледный лоб, орлиный нос, худые, даже впалые, лишенные румянца щеки, будто бы вообще не знающие солнца. Улыбка, появившаяся неожиданно на губах, приоткрыла ровный ряд жемчужно-белых зубов. "Зубы  — первый признак здоровья плоти", — утверждал дядя. Стражник был абсолютно здоров. Амалия взглянула еще раз в его льдистые глаза и ей, как она и предполагала, стало страшно.

— Сюда таких как ты приводят не для любования, — тюремщик вернулся на место.

У девушки отлегло на сердце, когда их вновь стал разделять дубовый грубо сколоченный стол.

— Хотя такие красотки как ты могут воспользоваться телом, чтобы получить свободу.

Девушка носила пару раз из аптечной мастерской лекарства от кровотечений выпущенным из тюрьмы женщинам. Кажется, ни одна не выжила — разве же это свобода? Деньгами было бы надежнее.

Будто прочитав её мысли, тюремщик добавил, что святая инквизиция наслышана про лечение падших женщин, выпущенных из тюрьмы под обет отказа от чародейства. А что лекарства им не помогают — на все воля Господа нашего Бога. Ибо от женщин идет первородный грех от сотворения нашего мира. А от красивых женщин идет двойной грех — совращения мужской плоти и дьявольского завлечения верующих в козни сатаны.

"А я красивая", — мученически поняла Амалия, дважды виновная.

(продолжение следует)