В портовом кабачке

Один япона-рыба-моря-чок
О макарони, безутешно, флотски-по, мечтал
Так на своём языке, что как цьпок тонок, 
Макароны те, не итальяно, а русские
Что придумали моряки, по-их обычаю, у нас
Макацоцы по-цоци, хитро, по-своему
Тот захудалый, чок моря, назвал

После вахт многотрудных своих
В русских, трактиры, портов
Приходилось ему заходить
Ни в одном, к сожалению, из них
Ничего так и не научившись заказывать
Не умел с половыми он общаться на равных
Позабыв о мечтах, макаронных, главных
Чаю мог лишь, подать попросить


Одно лишь слово, по-русски - цьай
Могна слух он  им передать
Поплотней же покушать, когда он желал
"Рус-Япон" мутный и странный
Барьерами звуков гортанных и жильных
Обрушивался фаталистически
В плотный не понимай

Все матросики-здоровячки, русские, в зиму, летом
Внимательный японец замечал, при этом
То было всегда ему очень завидно
Вкушали, когда, с особым аппетитом, сытное блюдо это

Ему ж, по способностям, увы, его
Как не плавал он много по свету
Как ни завидно было счастье матросское
Мыло пробовать оставалось, лишь, в гальюне
Ведь схоже, с макаронами, оно по цвету

Ничегошеньки с произношением поделать не мог
Повинен был будто, в том Токио смог
В таком положении, умопомрачительном, почти идиотском
Ворона белая, будто, упитанных средь кабака моряков
Герой наш худющий, мать его, страдалец он япона
Всегда пытался на стол себе в избытке
По-флотски, расчудеснейшие, сытные макароны
Покушать, поесть, потрескать, почавкать попросить

Вот, в который раз уже
Заказывает он, а сам опять в сомнении
Ну пожалуйста, - макацоцы по-цоцы дайте мне, наконец
Вдвойне цаплацу, ца ца ца, ца нихь
Но до трактирщика, по-прежнему, ничего не доходит
От токийца, половой он наш, русский, в недоумении

Японец наш настолько к беде уж своей привык
Повизгивает уж, поросёнок как, в отчаянии: Цьай!
Лядно, халёций ты, даракой, тавай,
Хьлен с тапой, ты афисьянт, моца и глюхой
Неси мне хоца бы сакреца, цуть цоб
Харяценьий, цьёрный, крепкий с цьакаром, Цьай!