Медалистка

МЕДАЛИСТКА


Десять лет мы  вместе учились. В классе  она всегда сидела впереди меня и всегда за одной и той же, второй, партой. Ее звали также, как меня – Татьяна, но мы были разные. Она – богатая, я – бедная. Она – круглая отличница, я – отличница, но не круглая. Ей светила, разумеется, золотая медаль, мне – только серебряная. И это было предопределено, сколько бы я ни старалась. А я старалась и  подражала «сопернице», исподтишка наблюдая за нею со спины, даже руку для ответа старалась тянуть также, как она, словно «подгоняла» свои ответы учителям под ее.
       У нее никогда не было четверок, все предметы она знала назубок. И как бы ни муштровал меня дома мой мучитель – муж моей бабушки, профессиональный педагог, лишенный права на профессию из-за репрессий, самой действенной муштрой для меня все-таки была именно Татьяна.
        Замечал ли кто-нибудь, что она была странной девочкой? Ее можно было бы назвать красивой, как ее мать, приветливая аптекарша тетя Нина, которая всех встречала и провожала с улыбкой и ни для кого не делала исключения в обслуживании. Но красоту этой девочки поглощала какая-то особая сдержанность, неулыбчивость, граничащая с угрюмостью. Однако меня все притягивало в ней: поразительная для подростка аккуратность, всегда иссиня белые воротнички и манжеты на скромном школьном платье, чистые волосы, будто она только что их вымыла особым шампунем. Из-за ее исключительной сдержанности едва ли кто из наших мальчишек был влюблен в эту отличницу, однако, все они восхищались ее умением в четырнадцать лет лихо водить папину машину по дороге вдоль дамбы.
       Сейчас я понимаю, что воспитание этой девочки было особенным – будто она училась не в рабочей поселковой школе, а в каком-то дворянском пансионе девятнадцатого века. Какая-то невидимая, но ощутимая граница отделяла ее от всех нас, и даже ее исключительная вежливость не позволяла переступать барьер и учителям, которые вели себя с нею очень осторожно. Мы, конечно, понимали, что у нашей одноклассницы есть все, но в каких условиях она живет в частном доме среди привилегированного населения поселка, не имели представления: Татьяна никогда никого не приглашала в гости, сама ни к кому из нас не заходила, у нее не было подруг.
         А у меня подруги были – девочки из обычных, то есть, бедных и по большей части маргинальных семей, которые жили в квартирах в центре поселка, чьи родители, в том числе, и матери, в свое время отсидели, освободились, но были в любой момент готовы пойти на правонарушение, например, украсть овощи с чужого огорода, кур из чужого сарая или какой-нибудь хозяйственный инструмент. Эти люди работали в руднике, главным инженером в котором был отец круглой отличницы Татьяны, Василий. У него была особенная фамилия, не могу ее назвать целиком, но начиналась она с Христо… Значит, после управляющего этот человек был главным начальником над  всем нашим поселком. В отличие от своей приветливой жены аптекарши этот Христо… никогда ни с кем не общался, и мы, дети, его и не знали, я даже лица его не запомнила, хотя видела несколько раз. Впрочем, и управляющий, и главный инженер, и начальники смен и даже рядовые инженеры из рудоуправления жили в особых условиях, на отшибе, не общались в быту с рабочими, считались небожителями, а народ местный отлично понимал, что эти «райские птицы» им брезгуют и не совался.
Но в десятом классе я все-таки попала в дом к главному инженеру. Случилось это в день рождения моего бой-френда, цыгана, сына местной продавщицы, отсидевшей во время денежной реформы в тюрьме и там родившей своего первенца, который вырос настоящим разбойником. Мне до сих пор непонятно, как нас с ним свела судьба, чтобы  одарить нас  необыкновенной любовью и тут же отнять ее самыми ужасным образом и разлучить навсегда.
         Дом этой продавщицы, тесно дружившей со всеми главными представителями местной Фемиды – от прокурора, судьи до рядовых милиционеров – стоял рядом с домом моей замечательной одноклассницы. И на этом дне рождения я вдруг  с удивлением обнаружила, что моего мальчика и Татьяну связывают весьма дружеские соседские отношения. Это меня чрезвычайно уязвило, и я с унынием подумала: «Неужели она метит за него замуж?» Меня же в этот время ужасно тошнило, я с трудом скрывала свое несчастное положение, а с любимым мы постоянно находились в тяжком размышлении: что же делать? До окончания школы оставалось каких-то два месяца, он уже работал, но его мать не скрывала, что в своих невестках меня видеть не собирается. А больше нее это старался показать отчим моего бой-френда, огромный толстый мужик, шофер рейсового автобуса, которого он с ненавистью  звал «пузо-три арбуза». Отчим, хотя и не узаконенный, рвался навсегда занять дом богатой продавщицы в качестве хозяина, и лишние люди в нем ему были не нужны.
        Мать накрыла праздничный стол и ушла, а отчим, наоборот, явился и начал приставать к пасынку. Никакого дня рождения не получилось. Потому что случилась жуткая драка – мой цыган, конечно, схватился за топор и принялся гоняться с ним за «пузом». Я побежала в дом к Татьяне, чтобы вызвать милицию, размышляя, что пусть уж лучше задержат цыгана за драку, чем посадят за убийство. Тогда я в первый и в последний раз увидела обстановку в этом доме. Она была изысканной: малиновые бархатные кресла и стулья в гостиной окружали коричневый полированный обеденный стол без скатерти. Мебели было мало, в комнатах - просторно и особенно чисто. Татьяна пригласила меня сесть, сама села во главе стола и протянула  мне шоколадку. Только взглянув на нее, я поняла, что она все знает про меня. Сидеть мне было трудно – все внутри болело от сильных переживаний. Я откинулась на спинку кресла и смотрела на одноклассницу, словно спрашивая – выдашь или нет? И понимала – ни за что не выдаст! Не знаю, что мне внушало эту уверенность, но передо мной сидела совсем не та девочка, которую я видела десять лет за партой впереди себя. Это была взрослая, уверенная в себе девушка, даже женщина, но равнодушная ко всему, что ее окружало. Я поняла – равнодушная, как камень…
        Мы ни о чем не говорили, но я словно слышала ее внутренний голос, который без каких-либо чувств сообщал мне, что  нужно бросить весь этот бедлам, мне здесь ничего не светит. Я поняла, что бы она мне сказала, если бы хотела говорить, только по ее виду. Поняла всю безнадежность моего положения и… приняла верное решение. Милицию я не стала вызывать, так как все быстро закончилось, «пузо» убежал, и мы с цыганом  тут же ушли. Навсегда, но по отдельности.
         Вся эта кутерьма с моим здоровьем дорого мне обошлась – я не получила свою серебряную медаль. А Татьяне вручили запланированную с первого класса золотую. И с нею она поехала в соседний областной город поступать вне конкурса в медицинский институт. А я отправилась в столицу поступать без медали в МГУ, поступать на бюджет по конкурсу в сто пятьдесят человек на место. Окончание этой школьной истории поразит любого: я поступила, а она – нет! Потому что сдала единственный экзамен – химию – на… двойку!
       Какая мысль приходит в голову? Да самая простая – Татьяна была «дутая» отличница. И мне хотелось бы так думать из-за грустных мыслей о той несправедливости,  которую  применили ко мне  учителя, «озабоченные» моим покачнувшимся на почве несвоевременной любви к мальчику здоровьем. Но что-то здесь было не так. Отрицать то,  что она была настоящей отличницей и знала все предметы назубок, было бы неправильно и непорядочно. Так почему же не сдала химию? Кстати говоря, мой любимый предмет, по которому у меня не было ни одной четверки за все годы его изучения, но именно четыре балла мне поставила на выпускном экзамене учительница и именно это решило судьбу серебряной медали – мораль превыше всего! Как будто учителю сделать подлость, занизив оценку на экзамене, менее аморально, чем подростку влюбиться в семнадцать лет с последствиями… В чем греха больше? Вопрос спорный, конечно. Но бесспорно одно: эта заниженная оценка могла мне искалечить жизнь больше, чем я сама себе ее искалечила.
         Постепенно я распутывала и распутывала  клубок судьбы отличницы Татьяны. А отправной точкой стало именно посещение ее дома в тот далекий год, когда мы праздновали день рождения моего цыгана. В нем было как-то странно пусто и чисто так, будто  никто не жил. А не жила в нем только мать, красивая и улыбчивая аптекарша Нина. Остальные все были на месте: Татьяна, ее отец и его младшая дочь Надежда. И именно Татьяна вела все хозяйство и растила сестру. До сих пор я так и не поняла – как со всем этим управлялась маленькая, худенькая, выхоленная школьница? Но где же была мать? А она сошла с ума и постоянно пребывала в психиатрической лечебнице. Я видела ее только однажды в то время – ее отпустили погостить дома. Была поздняя осень, выпал первый снег, мы с цыганом тайком пробрались в его дом, когда он был пуст, понятно зачем – праздновать начало зимы… Какое славное было время! Любви и радости, безмерного удовольствия! Жаль, что нас никто правильно не понял в этом треклятом поселке… И тут я ее и увидела – толстую, с ужасно изуродованным страданием лицом, коричневым, с отеками. Нина была в телогрейке и разговаривала совсем не так, как раньше, а по-простому, с хрипотцой. Мне она показалась совершенно нормальной. Но вскоре Нина умерла, и заботы о семье полностью легли на плечи Татьяны.
           Почему же счастливая жена и мать, красавица и сама добродетель опустилась вдруг в пучину тяжкого безумия и погибла, оставив детей сиротами? Вспомнились нехорошие слухи, которые ходили по поселку ( а в таких замкнутых пространства, где все друг про друга все знают, слухи – это почти правда), будто бы Василий Христо со товарищи с помощью жены отравил управляющего и занял его место. И еще будто бы они отравили кого-то из неугодных конкурентов. В общем, существовала какая-то темная история с этими отравлениями, в которую можно было и поверить, живя в таком гиблом месте, где практически все взрослые  жители поселка были бывшими уголовниками, высланными сюда на поселение, а их дети уже повторяли их судьбу и вместе с отцами были способны на любые преступления.
        Постепенно у меня прорисовывались совсем другие  версии позорного провала отличницы Татьяны на вступительных экзаменах в медицинский институт. А если она специально завалила этот экзамен по химии? Чтобы вернуться домой и продолжить самой воспитывать сестру, не доверяя ее отцу? Или… она не хотела идти по пути матери и после окончания вуза занимать ее место в аптеке и продолжать травить людей? Кто знает, какой преступный синдикат мог оказывать давление на Василия Христо… и его подельников? Это могла быть даже серьезная террористическая организация, одна из недобитых Сталиным в тридцатые-пятидесятые годы. А такие были и при Хрущеве, в них входили люди, подготовленные на химических факультетах советских институтов, я даже знала одного из них лично. Он прибыл с отсидки из Норильска и получил привилегированное положение на крупном металлургическом предприятии, куда поставлял свою продукцию как раз наш поселковый рудник. Тоже химик по образованию он не совершил теракта, а  был переквалифицирован в областные журналисты и крупно выступил уже на идеологическом террористическом фронте, разрушая СССР изнутри. Он прожил очень долго и умер лишь недавно, хоронили его с почестями.
         Много тайн существует в любом государстве, о которых простые люди даже не подозревают. Заговоры существовали в любые времена и в любых странах. Не был исключением и СССР. Кто знает, сама ли умница Татьяна сообразила, что ей лучше не вступать на порочный путь предательства и преступления, а, может, ей это подсказала гибнущая под неимоверным грузом страшной тайны мать, но мог все объяснить и отец. Кто знает, кто знает…
        Конечно, высшее образование Татьяна получила – вернувшись из чужого города, она тут же поступила со своей медалью в местный политехнический институт, где у рудоуправления все было схвачено, и стала, как отец, инженером. Скромно вышла замуж и уехала из поселка, оставив дом сестре. Следы ее затерялись в небольшом поселке на краю региона, где велись разработки еще в одном руднике.