Адам Мицкевич. Из Дзядов

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Правая сторона сцены. ДЕВИЦА в одиноком покое. Рядом с ней множество книг, фортепиано; слева окно с видом в поле, справа большое зеркало; на столе гаснущая свеча и открытая книга (роман «Valerie»).

ДЕВИЦА встаёт из-за стола.

Свеча недобрая! Погасла– я уснула б
не дочитав... в страницу мокрой скулой.
Валерия! Густав! Тебя я ангелом зову!
Вы грезитесь так часто наяву:
во сне мы вместе, знает Бог, доколе!
Печальна повесть: сладость не без соли!

Финал предвижу: встретятся весною...
Таким влюблённым тут (широкий жест рукой) дано ль иное?!
Валерия! Ты зависти достойна:
из дев одну обожествил влюблённый,
о коем те мечтают понапрасну,
чей образ скрасил мужескую расу,
чей голос ищут в новых голосах
прохладней измороси со снежком–
горгоны им, нискемицам при ком!

По вечерам от скучных будней прозы
я с книгой в одиночество и грёзы:
так выброшенный на безлюдный остров
повсюду бродит– ищет взором острым
живую душу, снова не находит–
и, возвратясь в пещеру, в сон уходит,
где видит ближних снова до утра.
Бесплодная, безумная игра!
Душе, по ближним гордостью гонимой,
в смиренье одиночество любимо.

Стань, наш приют вдоль жизни одинокий,
безвыходным, пока не вышли сроки.
Так в кельях ведуны изобретали
бальзамы, золото... нет, мы– едва ли:
чтоб насмерть отравить надежды, яды
из сердца гоним бытом безотрадным,
не умерщвляя плоть... что трудно, скучно–
в химерах поиска хороним души!

И нам таким пожалуй в утешенье
даётся в рай дорога к воскрешенью:
жильцам измышленного царства теней
довольно смерти света скукотени.
Узилища– не царства! Не бывало
такого роя в цитадели малой:
плоды воображения– их души, 
их образы– из пуха слов, воздушны?
Кормлю сама нетварную затею–
Творцу миров дерзить райком не смею.

Ополовинены, тела и души
стремятся целость воссоздать свою же:
гармонией соцветья и созвучья
попарно связан голосок и лучик;
в далёких далях странствует пылинка
чтоб сердце слить с исконной половинкой
Душе ль моей у тела на постое
судьба велит остаться сиротою?
Творец дал сердце мне– и в буднях людных
оно непонятое всеми– вечно, всюду.

Кто ждёт меня, надеется и верит
в свиданье наше, дивное без меры?
О, тучу разметав, да не одну ли,
мы б молнии сердец соприкоснули.
Души глухую, затхлую темницу
потоки слёз и радости зарницы
устроили б цветущим, светлым раем:
нашлась душа искомая, родная!
И к половинке мысли б устремились
неся ей в дар на искреннюю милость
весны любви дождавшейся приветы–
сокровищницы сердца самоцветы!
И ожило б былое настоящим,
и будущее радовало б слаще,
и в целости томительные врозьбы
сложились бы– и славно зажилось бы;
как две росинки на заре весенней
мы б воспарили в райское предсенье–
с земли сырой в небесную станицу–
звездой слиянной в небе засветиться.

Адам Мицкевич
перевод с польского Терджимана Кырымлы