33. Такой альков не шоу для аншлагов

 (предыдущий фрагмент главы из тома «Генриетта», роман «Миледи и все, все, все»
    «32. Хватался и за сердце, и за шпагу» http://stihi.ru/2020/09/20/6912

Кровь, слёзы – мутной жизни маринады.
Хлебнули горя, рады иль не рады,
по    краю    мук ползли или внахлёст,
но вникли даже все дегенераты:
надежды для страдающих – не латы,
а жизнь бьёт по    мозгам    нас, а не в кость,
пускай пройдём хоть сколько миль и вёрст…

…Милорд от игрищ жизни не в накладе,
поскольку сам в интригах был непрост.
Держась в огне нападок и проклятий
на нервах, он при всём дурном раскладе
привык встречать невзгоды в полный рост.
В милорде, в громовом почти раскате,
бабахнет не какой-то там невроз,
а древний воплотится мелех гроз,
который всех бодливей и рогатей.
– По новой пламя алых-белых роз
   зажечь не можно в нынешней… прохладе.
   Начать бы мне войну, но я – не Крёз.
   И мнительности, Патрик, мне и грёз
   достаточно! С утра я – мрак проклятий!
   Мечтательно всем скопом и поврозь
   врагов я в ад уже с утра довёз!
   Любую новость я приму к оплате!
   Отдам все деньги – стану жрать овёс!
   Когда б сейчас какой-нибудь сэр Фёст
   принёс мне весть о Джоне, я объятья
   для    чёрта   бы открыл, молясь о брате!
   А как иначе выжить средь стервоз?!
    И клял бы чёрт: «Погибнешь от    добра    ты».

Слуга язвил: – Когда идёт ложь в рост,
   что чёрт, что бес – заведомо прохвост.
   Начнём ли мы хоть с кем из них дебаты?
   Для них возможность спорить – вроде платы.
   Фиглярам дай хоть что-то! Речь про кость?
   Начав с неё, нас обглодают в пост!
– Фигляры бы не вышли на помост.
   Тут чёртовы отребья служат б***и,
   а мой зевок их козней тупо прост!
– Враги коварство сеют без борозд.
   Коварны в милосердии и блате,
   несносны при любом, увы, обряде.
   И с ними не возьмут вас на погост.
– Я свыкся с ведьмой.    Душу   ли     скоблят    ей
  молитвы тех, кто молится опрятней?
– Есть толк, – юлил слуга, – молить о брате
  как если б он сейчас – лишь чей-то гость…

– Кто волчьих ягод в рот большую горсть
   мне всыпал, тот питал не только злость.
   Нет, Патрик! Богу проще    отобрать   и
   внушить, что счастье недоступней звёзд.
   Умолкни, Патрик! Ты – не певчий дрозд!
    Мне самому помыслить дай о брате, –
от пота и дождя намокли пряди,
но герцог обругал отнюдь не дождь. –
  Я редкостно богат, а счастье хвост
  уклончиво суёт, издёвки ради.
  Я    Бога   прогневил! В роскошном платье
  я   нищего   несчастней! Ржавый гвоздь!
  Повсюду во хмелю иль на подряде
  мне льстиво дифирамбы шлют: «Ах, вождь
  английских моряков»! Лесть на параде!

  Жить стану по какой сегодня правде?!
  Пустыни не доставшись, высох дождь.
  Душа пуста – насквозь всё выжгла злость.
  Саму себя удвоит злость в награде,
  душе камнями выстелив постель.
  Но чуждых мне не нужно крепостей.

  Чертог берёг свой не за Христа ради.
  Удача мне в каком-то маскараде
  когда-то улыбалась, а теперь
  кошмары и невзгоды лихо дверь
  мне вышибли! Дверь – толика утраты.
  Кто знал, что я души не чаю в брате –
  тот дьявольски коварный изувер!
   Как если бы живьём драл кожу зверь!

– Хотя угроз бывало встарь несметно,
   всегда вас защищал господь заметно,
    а это посерьёзней, чем мушкет, –
смотрелись рассуждения не бледно,
но Патрик, в услужении аскет,
утешить лорда речью брался тщетно. –
   Рвать волосы с досады надо? Нет.
   Да лучше мне с обжорства   облысеть,   но
   один лишь   ужас   выпал на обед!
   Куда сейчас идёте в силу бед?
   Вам что, милорд, угодно знать предметно?
– Узнать, рисуя в мыслях силуэт,
   как скоро выдаст язва Генриетта
   сто бедствий с концентрацией брикета!
   Врагов себе    обрёл    я кодлу? Нет.
   А если да?.. Из мести мне, в дуэт
   вошли граф Сомерсет и Генриетта?
   Подлейшие мои, по всем приметам,
   завистники! И что? К исходу лет
   такой вражды ко мне… позволю    жить    им?!
   Сейчас я предъявлю счёт паразитам
   в лице лишь   Генриетты   –  этот след
   отчётливо угадан и просчитан.
   Но дай лишь срок – ответ дам нарочито
   и Сомерсету, подлому хлыщу!
    Пока что     королеву    навещу.
            *             *             *
«...Страсть Якова припомню и грустнею», –
так бывший фаворит длил свой скулёж.
Без допуска в постель – да и чёрт с нею –
враг Бекингема тихую траншею
вести не уставал: интриги, ложь –
всё в дело шло. Где власть, там и делёж.
Граф Сомерсет макушкой был по шею
верзиле Бекингемскому. Взять нож
да рост бы уровнять! Проблемы сплошь…
В интригах возле трона всяк на шельму
похож был по-английски в сонме рож.

И что граф Сомерсет по отношенью
к удачливому выскочке? На корж
сусальный вечной свежестью похож
досадно оказался дылда Джордж:

постель грел королю без внешних ахов.
Такой альков – не шоу для аншлагов
и яму хвастовством себе не рой.
До мата королю пройди ряд шахов
на шахматной доске, а в жизни роль
властителя по гроб несёт король.

Любовь мужчин известна разных знаков.
С отцом своим был Карл (восторг – на всхлип)
в делах интима вряд ли одинаков:
папаша-то влюблялся не в харит.
Как бывший королевский фаворит
(красавчиков любил покойный Яков)

на Бекингема зол был Сомерсет.
Джордж вытеснил предшественника – вслед
молодчику с тех пор питал граф ярость.
Но злоба Генриетты показалась
весомей по цинизму и свежей.
В Париж обратно выставить взашей
трудненько королеву – эка жалость!..
…Хоть был и удручён, не   обветшал   гость.
Он пышно выступал и без дрожжей,
блистал, но без улыбки до ушей.

На выбор варианты дрязг несметны.
Яриться можно долго, но не   все   дни.
Грозить судом ли, сталью, кулаком –
усилия при всём задоре тщетны,
пока враги стоят особняком.
Но гнев милорда им не зря знаком:

вельможа сам давил авторитеты
и шёл, куда хотелось, прямиком.
Влетел в апартаменты Генриетты,
открыв ногою дверь одним пинком,
озлобленный милорд: – Я все скелеты,

  все тайны ваши – разрази вас гром –
  вытаскивая, все шкафы открою!
  Устрою вам тотальный тут разгром!
  Шутить со мной бесчестною игрою,

  и   власти   угрожать моей порою,
  мадам, вам не позволю! Где мой брат?!
  Его свобод и жизни я – гарант!
  За Джона я   живьём   врага зарою!
– Ваш братец хуже, чем коллаборант!

  Записан Джон в убийцы чёрной краской.
  К нему король относится с опаской.
  К тому же, как заморский некий грант,
  он прибыл из Голландии испанской.
  Всплыл из болота ваш ква-ква гигант.

  Двойной изгой он и, как вариант,
  для сыска тип особенно приметный.
  Возможно, что уже он – арестант.
  Ему грозит арест одномоментный!
  Накличете чью смерть вы как педант?!
  Но главное… а где же    документ    мой?!
  Отдайте же, упрямый некромант,
  добытый на меня ваш компромат!

– Послушайте и крик не поднимайте.
  Мне дела нет до вас и ваших мантий.
  Я вовсе не похож на варнака.
  Когда отдам, каких от вас гарантий
  дождусь я, чтобы брат наверняка
  обрёл свободу в лучшем варианте?

– Да рвите вы хоть собственный вихор,
   хоть плачьте, хоть башкой о землю гряньте –
   не стану никаких давать гарантий!
   Отдайте документ и кончим спор!
   Упрямитесь вы тупо до сих пор?
   Я в области    забот    о вашем брате
   и всех его свобод – не кредитор.
    Не смейте мне навязывать сей вздор!
    Познанья    этикета    расширяйте!
Лорд Бекингем смягчил и тон, и взор:

– Вот подлинник. Взгляните, убедитесь.
– Спасибо, благороднейший мой витязь, –
усмешкой приглушила дама пыл.
– Так где же Джон – наивный мой дебил?
– Да в той же он таверне, где и был.

  Я по натуре – не из ненавистниц.
– Надеюсь, брат не в камере гниёт.
– Держу ли слово? Я не из капризниц.
  В груди моей тут сердце, а не лёд.
  Да, Тауэр – не славный Камелот
  для доблестных сердец. Не    торопись    ниц
  упасть, играя с Тауэром в близость.
  С чего это решили вы, милорд,
  что братопохищение – мой бизнес?!
– Коль слово – блеф, смертельно я обижусь!..

                (продолжение в http://stihi.ru/2020/10/09/2851)