Падший ангел

23 сентября 2000 г. Начало 2-го курса педагогического.
    Рашид по причине пьянок и дебоширства «веселой» бабули съехал с квартиры, где он снимал комнату вместе с Сашей, и, не найдя другого варианта (все, якобы, требовали славянское происхождение квартиросъемщиков), снимает комнату, где живет Алекс, с разрешения тети Алисии и Алекса.
    Их дедушка постепенно деградирует: все реже выходит из своей комнаты, целыми днями сидит на диване, молча упулившись на противоположную сторону стены, где висела репродукция картины  Ивана Крамского «Неизвестная» и  стоял шкаф с книжками, посудой, старыми фотоальбомами, статуэтками и прочей никому ненужной  всячиной, которая хранила лишь память о прошлой бурной жизни родителей мамы Алисии.  Иногда к нему приходят 2 племянницы, ругают его за регресс, приготовят вкусную еду, заставят сходить искупаться, причешут, переоденут. Он радуется, как дитя, в шутку предлагает им выйти за него замуж. Родная дочь, тетя Алисии, тоже редко приходит. Наварит ему большую кастрюлю пшёнки и может неделю не появляться. Он часто стал ходить под себя, хотя утка стояла всегда возле кровати, поэтому из его комнаты шел амиачный смрад и старческое зловоние.
      Состояние Алисии было на тот момент депрессивным. Ей было ни до чего. К ней за это время ни разу не пришел в гости ее парень, и, решив, что у них все кончено, очень сильно переживала, не веря в это, ведь причин для разрыва она не видела.  Она никого и ничего не замечала, хотя легко маскировала свою боль под улыбкой. Приходя с университета,  она падала на диван, часами слушала Джо Досена, и, глотая слезы, разваливалась на части. Только дома она могла позволить своим эмоциям дать волю.  Рашид заметил ее состояние и, добавляя масло в огонь, говорил, что Саша  не достоин ее, что он еще слишком инфантильный, что это он ему давал деньги на подарки для Алисии, что он жадный хохол и т.д.т.п.   Наивная дуреха Алисия от этих слов еще больше страдала, впадая в истерику, и просила  передать Саше, что он козел, но она его все равно любит.  Но  Рашид, естественно, ничего этого ему не передавал, так как сам, положив на нее глаз, хотел добиться Алисии и  стал ежедневной жилеткой  и утешителем для нее.
     Будильник прозвенел  в 6.00. Алисия всегда легко вставала рано утром, но не сегодня. Она неслышно зевнула, потерла тонкими длинными пальцами глаза, медленно села, сгорбившись, на кровать, посидела так с минуту, и опять рухнула в нее, но на противоположную сторону. Железная сетка кровати, немного покачавшись, как волны, замерла в штиле. Солнечный луч из окна бил в закрытые  глаза Алисии. Ах, это розовое пылающее мерцание! Её это немного взбодрило, и она все-таки встала.  К тому же Алисия была слишком ответственна, чтобы пропускать пары. Да и быть в долгах она никогда не любила.
    Училась она в университете хорошо и сильно переживала из-за «тройки» на экзамене по английскому. Это была ее первая «тройка» в институте.
 В школе тоже, бывало, она получала тройки, но это были единичные случаи, 2 или 3 за весь период обучения в школе. Она хорошо помнила день, когда получила свою первую тройку по  русскому языку в третьем классе. В тот день была отвратительная пасмурная погода, на дорогах грязи - чуть ли не по колено, аж сапоги засасывало, хотя это был декабрь. Мать Алисии в то время послали учиться на месячные курсы, и Алисия по ней очень скучала. Отец был раздражительным, часто ругал ее  с братом за малейшую провинность. В этот же день у нее пропали ее сапоги (кто-то перепутал, забрал не свои, а дырявые оставил). Алисии нечего было делать, кроме как забрать похожую на ее обувь и идти домой в чужих.  Отец вечером мыл всем сапоги и, вдруг, увидел, что это сапоги не Алисии. И вместо того, чтобы попросить объяснить, в чем дело, начал орать, что она слепая тварь, свои сапоги не может отличить от чужих. Алисии было до горечи обидно, но она не смела и рта раскрыть, чтобы возмутиться и рассказать так, как все было.  Хорошо еще, что ремня  не схлопотала. И хотя ей было досадно, она понимала отца: ему ведь тоже было тяжело без мамы.  Приходилось и на работу ходить, и готовить, и стирать , а ведь тогда не было машинок-автоматов, а грязи… Пока дойдешь до школы – весь уделаешься по уши. Да и газа в то время в домах не было. Печку топить надо было как минимум 2 раза в день.  И купить новые сапоги негде было.. Не продавали их в магазинах вот так, как сейчас, свободно, в любое время года и даже суток. Это ж надо было ехать за тридевять земель  в город. В местных магазинах, если привозили товар, то его сначала сельский совет шел брать, а магазин закрывали «на разборку товара». И вот местные шишки выбирали, что им гоже, а что не гоже – то тогда уж всей остальной шелупони, если достанется, то хорошо, а нет, так говорили: «А что ж вы раньше-то не приходили, когда товар был?» Вот идут люди с работы, видят – очередь, значит что-то «выбросили» на продажу. И неважно, что! Стоишь и ждешь, достанется тебе или нет.
Но все же она больше не из-за тройки переживала, ее трясло от преподавателя, которая принимала экзамен. Ей было лет 50. Из-за ее очень строгого взгляда, казалось, она никогда не улыбалась, и, когда студент делал какую-то ошибку, она недовольно поджимала свои и так тонкие губы, и смотрела на него своими маленькими злющими глазками,  будто с отвращением. Хотя Алисия была хорошо подготовлена (ведь темы были известны, не известны были только тексты для пересказа), на экзамене  ее  трясло так, что она не могла вымолвить и пару слов. Во рту все высыхало моментально, белая кожа лица бледнела до зелени, а на шее и груди краснела пятнами -  стоило ей только взглянуть на преподавателя. В итоге, ей поставили «тройбан» и посоветовали пить перед экзаменом валерьянку.
    Алисия встала, кое-как достала из-под кровати тапочек (один из них почему-то всегда улетал далеко под кровать), обула их и поплелась в ванную, по дороге поставив на плиту чайник и яйца в кастрюльке (вход в ванную был через кухню). Аппетита у нее не было, но она с трудом затолкала в себя  яйцо и запила  сладким чаем. Позавтракав, она пошла одеваться. Она никогда с вечера заранее не готовила себе одежду и долго не выбирала, что надеть. Хватала первое, что лежит на полке, лишь бы подходило по стилю.
     В этот день она достала черную длинную юбку-карандаш, а к ней она любила надевать белую обтягивающую футболку с небольшим рукавом – регланом, и с трикотажными вставками-резинками по бокам на талии. Юбку надо было гладить. Она включила утюг, мысли ее были далеки от процесса глажки. Ее унесло в далекое детство, где было все так легко, понятно и просто.
Отец Алисии был многогранной личностью. Не смотря на то, что был неплохим профессиональным музыкантом, он хорошо разбирался и в технике, и в строительстве, даже сочинял стихи.  И любое дело, за которое он брался, всегда доводил до конца. Но его характер не многие могли вытерпеть. Он был очень вспыльчивый, нетерпеливый, но мог быть ласковым и нежным.  Бывало, наорет сначала на свою дочь, потом увидит слезы на ее глазах, сжалится, посадит на колени, вытянет губки трубочкой и жалеет, приговаривая: «У-ти, пу-ти, какой папка злой, да, доченька? Я ж не просто так ругаюсь» - и начинает оправдываться. Детей он любил, но требовал от них беспрекословного подчинения. Его команды не обсуждались, а выполнялись, и точка!
В Бога он не верил, но до тех пор, пока не произошел один случай. Однажды они с мамой управлялись по хозяйству. Свиней они кормили кашей из ячменя, чаще всего. Но прежде чем кормить, ее обязательно надо было остудить. Вот они выставили двухведерную кастрюлю во дворе и стали заходить в дом, поднимаясь по крылечку. Вдруг оба одновременно услышали какой-то шорох позади себя, оба обернулись и увидели след от летящей за ними каши. Каша была рассыпана от самой кастрюли и до крыльца, несколько зерен даже залетело в калоши. Удивленные, были в шоке! Ведь никого рядом не было! Это случилось на 40-й день после смерти бабушки Алисии. И мама тут вспомнила разговор со своей свекровью, о том, есть ли Бог и жизнь после смерти. Она сказала: «Когда я умру (я думаю, это будет раньше), я вам как-нибудь подам знак, я не знаю, как это будет возможно сделать там, но я постараюсь».  Обе посмеялись и забыли.
 И только после этого случая отец Алисии задумался о том, что действительно существует какая-то неведомая нам сила, и о том, что еще оочень многое человечеству не известно.
Алисия вспоминала, как ее радовало в детстве то, что у нее есть такая семья. Она подходила сзади к родителям и брату, когда те сидя на диване или на полу, смотрели телевизор, обхватывала маленькими ручонками всех, говорила: «Се мали» и тряслась от удовольствия и восторга. В ее памяти навсегда остались воспоминания об играх с папой. Они часто играли в жмурки или прятки. Особенно страшно было, когда папа своими огромными ручищами махал по всей комнате, а Алисия, затаив, дыхание, дрожала, не дыша, чтобы не попасть ему в руки. Ух! Мороз по коже пробегал, когда он подходил слишком близко!
 Однажды, играя в прятки, папа схоронил Алисию от брата, положив ее на шкаф. Алисия, как мышь, не шелохнувшись, пролежала под потолком, как ей казалось, целую вечность. Брат ее так бы и не нашел, если бы отец не давал ему подсказок.
Еще отец им показывал один фокус, и они долго не могли его разоблачить. Отец называл этот фокус «хары-бары». Он брал любую вещь, накрывал ее тряпкой и многократно произносил эти волшебные слова «хары-бары», в результате чего, вещь из рук отца чудесным образом исчезала. И лишь годам к десяти Алисия с братом догадались, как он это делал: он отвлекал внимание этими словами и тем, что смотреть нужно было только на тряпку, а сам прятал заветную вещь себе под пятую точку. А Алисии почему-то казалось, что он втирает эту вещь себе в руку.   Какое же было удивление наряду с разочарованием!
После  четвертой пары Алисия отправилась, как всегда, в читальный зал готовиться к занятиям на завтра. Сейчас молодежь не поймет (есть интернет), а в то время приходилось долгое время копаться сначала в каталогах, выбирая нужную карточку и переписывая библиографические данные каждой книги. Потом с этими записями подходить к библиотекарю, который выдавал тебе эту нужную книгу, потом часа  полтора выписывать из нее основные мысли, то бишь писать конспект. И это будет только подготовка к одному вопросу, хотя в одной книге, если повезет, можно найти ответ на несколько вопросов семинара. Но немного позже студенты стали делать ксерокопии книг и уже в ксерокопии выделять маркером основные мысли и тезисы. Ксерокопировальный бизнес в институте  стал процветать масштабно!
После посещения библиотеки Алисия пошла домой. Пройдя проходную, она спустилась по ступенькам величественного здания педагогического университета и, свернув налево за угол, побежала на станцию скоростного трамвая.
 Величество кузнице педагогов придавали мощные колонны с барельефными узорами. Конструкция университета делилась  на два корпуса: старый и новый. Главный (старый) четырехэтажный с паркетным полом, с давно отставшим от него лаком, некоторые его дощечки проваливались и приятно поскрипывали.  Просторный вестибюль, в центре которого с четырех сторон так же возвышались колонны, взмывал с двух сторон  широкими лестницами, обрамленными балюстрадами. В коридорах старого корпуса висели картины – работы студентов художественного отделения. Алисия никогда не могла пройти мимо этих работ, каждый раз она их пристально разглядывала, восхищаясь и наслаждаясь их творчеством. Факультет, на котором училась Алисия, располагался в новом 8-этажном корпусе, где не было всего великолепия старого. Обычные коридоры с голыми стенами, бетонные полы с мозаичными вкраплениями, обычные лестницы, обычные стеклянные двери, лишь на 4-м этаже, где учились художники, также висели их работы.
Дома Алисию встретил разъяренный брат:
- Ты чуть хату не спалила! – заорал он с ходу на нее.
- Как? Когда? В смысле?
-Утюг выключать надо!
Алисию, как кипятком, ошпарило. Она бегом помчалась в свою комнату. И увидела на месте утюга, который стоял на полу, большое обуглившееся черное  пятно.
- Хорошо, рядом не было никаких тряпок!  - продолжал отчитывать ее брат.
-Да-а-а – выдохнув, сказала Алисия.
-Ладно, пойдем, кушать!- смягчился Алекс,- Мы с Рашидом чудо-сосиски с пюрешечкой забульбенили!

***
Алисия легла спать, но слезы градом хлынули из ее глаз. Тут она услышала стук в дверь. И сквозь темную комнату просочился свет. Она увидела лицо Рашида. Немного испугавшись, перестав плакать, застыла.
- Это я, Рашид. Не спишь? – пройдя в комнату, спросил он.
- Нет еще.
- Опять плачешь? – присев на край кровати, поинтересовался он.
- Да, так… Ладно.… Не буду больше.
- Ты очень красивая!
- Ой, да ладно! – Алисия ухмыльнулась.
- Я серьезно.  И добрая… Да ты вообще золото… А хохол твой –говно!
- Давай не будем…. Всё… Забыли… Это уже перевернутая страница! – уверенно произнесла Алисия.
 -Хорошо, не буду, - прислоняясь ближе к Алисии, произнес Рашид. Тут он
прикоснулся своими губами к ее, а потом нырнул языком вглубь, чем вызвал чувство отвращения у Алисии. Она немного отстранилась и стиснула зубы. Он попросил ее открыть рот, но Алисия уперлась, и он продолжил целовать ей шею, постепенно приближаясь к груди – самому чувствительному месту ее плоти. Алисия вздрогнула и издала тихий звук, немного напоминающий  стон.
- Если хочешь, чтобы я продолжал, возьми из-под подушки презерватив и дай его мне - приторно сладким голосом произнес Рашид.
Алисия не была уверенна в правильности того, что  делает, кроме того, он ей был вообще безразличен, никаких чувств она к нему не испытывала, но, пойдя на поводу своих плотских желаний, все же протянула ему презерватив.
Вскоре она почувствовала, будто между ног ей вставили нож.
Алисия невольно повернула голову в сторону, где на шкафу висело зеркало в полный рост. Ох, уж эти до смеха неуклюжие поступательные движения! Рашид уже был на пике земного блаженства, а у Алисии было непреодолимое желание засадить ему в пах ногой, но она этого не сделала, а стиснув зубы еще крепче, продолжала терпеть, и вздохнув с облегчением, когда он, наконец, кончил, неслышно заплакала.

***
Рассказывая о своей первой брачной ночи, Вика фонтанировала своими эмоциями, мимикой, жестами. Она рассказывала, как они срывали друг с друга одежды, утопая в поцелуях и дерзких ласках, что она была на пике восторга и новых ощущений. Это был ее первый незабываемый секс. Алисия слушала ее с увеличивающимися в геометрической прогрессии глазами, мысленно вопрошая: «Что, серьезно?»