Погуляли, или хотели как лучше...

 Дело было в Варне, тогда ещё в той Болгарии, которая считалась нашей 16-ой республикой. Пришли мы накануне 8 марта. Я первый рейс делал старпомом. Для меня эта должность звучала как музыка, как песня. Вы только прислушайтесь: старший помощник капитана (его величества, капитана) транспортного рефрижератора «Еврейский лиман». Так его и называли... Потому что на нём ходили очень хитрые, приближенные люди к высокому начальству нашего дорогого (во всех смыслах) управления. Их ещё называли «волосатыми» или с «волосатой рукой», почему, не знал тогда.
  Судно ходило по таким странам и портам, что экипаж, кому было не лень и позволял оклад, могли купить в то дурное время суровых 90-х по авто, а то и два… Японских! Вот я и на него попал. И не какой я не «волосатый», хотя и лысым не назовёшь. Просто судно к тому, моему времени, стало старым, «поломатым», металлоломом… Все приближенные лихо свинтили на другие корабли. А тут я, выдвиженец… Короче заткнули дырку. Я мне что?
  Где вы видели, чтоб молодому начинающему «шохферу» дали новый ЗИЛ-130? Вот и я радовался. За какой-то месяц мы два раза смотались в Израиль за апельсинами, побывал у гроба Господнего в самом Иерусалиме, постоял у стены плача… со всеми своими просьбами. И вот я, счастливый «страшный» помощник, начальник и гроза общесудовой службы, по своей должности должен быть злым, как собака (а именно от меня и ожидал этого капитан), попал на международный праздник всех женщин в саму Болгарию. О палубной команде, куда входили матросы во главе с боцманом, говорить не интересно. Боцман-дракон, матросы-рогатые… Это все знают. Таков табель о рангах… Но вот женщины… И снова я вспоминаю слова одного мне знакомого мужчины, который сказал: «О, женщины, вам имя вероломство». Если вы не читали Шекспира в подлиннике, то и нечего вам делать на флоте без знания английского языка… Рейс был коротким, потому женщины, а их было пятеро, были разнокалиберными. Объясню, чтобы слабый пол не вздумали на меня обижаться.
  А ведь было время (на заре моей карьеры), когда женщин отбирали по определенным критериям. Вот такой пример. Я, практически делающий только второй рейс, стою в  помещении, где формируют экипажи. Есть специально обученные люди, которые этим и занимаются. Вот и я, стоя против своего инспектора, отвечаю на вопросы, записываюсь, прошусь  на судно. Рядом стоит командир, красавчик, в чёрной форме, при галунах. Он - первый помощник капитана. Я смотрю на него снизу вверх… Комсостав! Ну, тебе сам Киркоров и всё тут. Обсуждают с инспектором кандидатуру девушки, которая должна, по мнению инспектора, идти в рейс. «Иванова, 25 лет, на должность нижней буфетчицы», - говорит представитель отдела кадров. «Не пойдёт, молодая, рейс 8 месяцев, вернётся беременной», - гундосит комиссар. Это он ответственный за моральный образ советского человека за границей. А девушке так немного оставалось до покупки кооперативной квартиры… Инспектор продолжает: «Вот у меня ещё две штуки». Понял я отношение тогда к женщинам на флоте. А разнокалиберными их называли в зависимости от веса.
  А у нас: повариха, нижняя буфетчица, верхняя буфетчица и даже начальник юридического отдела. По возрасту молодых нет. Суровые 90-е… Они все съедены женской мафией в управлении. Ругались все, и даже матом, кроме юриста Арины Родионовны. Это её прозвище. Любят на флоте их присваивать, чтобы было понятно, с кем имеешь дело. Она - хохлушка-натюрель. Сыпала шутками-прибаутками налево и направо. Почему она стала няней Пушкина? Как-то вечером она пришла в каюткомпанию, святая святых, в которую даже в тапочках ни-ни, телик посмотреть. По-домашнему, в махровом добротном халате, тапочках–зайчиках и в шапочке (голову помыла). Что говорить, береговой человек. Мы её оказией доставляли к сыну на побывку, который жил в Аждоде, недалеко от Иерусалима. Ну, такая бабулечка, да ещё в очочках. А мы-то её привыкли видеть при параде. А тут тебе такая, «хочь до раны прыкладай».
  Верхняя буфетчица была Олимпиада Леопольдовна Ястрежембская… Язык сломать, не встать. Зато запомнил на всю жизнь. Прозвище дали ей ОЛЯ. Вы наверно догадались.
Еще её звали мамой Олей. Ей было за пятьдесят. Она из бывших преподов французского языка. Вся такая тонкая и возвышенная. Любила помузицировать на пианино в свободное от работы время.
  Нижняя буфетчица Ника Николаевна, фамилию забыл. Полная. Полная противоположность. Дочь знаменитых спортсменов, легкоатлетка-пятиборка в отставке… У неё прозвищ было много. Но называли шёпотом и за глаза. Потому что можно было у неё и отхватить, мама не горюй. Как её только не называли. И Николя, и Тумба Юхансон, и Ник в квадрате. Плечи 54-го размера. Рост богатырский. Верхняя её побаивалась. Шутка ли, во время шторма пианино опрокинулось навзничь. Мама Оля плачет-причитает. Вваливается Николя, на раз-два ставит «пианину» на место и тут же найтует, чтоб ненароком кого не прибило. Они почему-то жили в контрах. Не нравились мелодии, производимые конкуренткой по последней профессии. Вот же не даром говорят «Не хотел носить ноты, носи пианино».
  Повариху Варю звали просто Бабариха. Её практически не видно. Работа у неё такая.
  Капитан говорил, мол, это твоё хозяйство, делай что хочешь, а мир наведи. Да хоть спи с обоими.  И сам смеялся, старый проказник… Он, видите ли, представил. Во, кино.
  И было в тот день седьмое число, суббота. Мы пришли вечером, в конце рабочего дня. После оформления всех портовых формальностей я, попросив "блгрских другарей" подвезти до города. На судно я вернулся с букетом красных гвоздик, предварительно завернутых в бумагу. А чтобы никто не догадался, что я задумал операцию «Ы». Цветы поселил на мостике в ведре с водой. Ждали утра вместе со мной. Не думал, что меня в 6 часов утра, дремлющего в кресле, разбудит наша повариха. Раньше неё на судне просыпалась только моя вахта.
  Прибежала напуганная. Голос дрожит, сбивается. В их туалете на «улице 8 марта», так называли мы коридорчик–аппендикс с каютами, где жили все судовые женщины, сидит мужик и читает газету… Мне, как к чифу (а кому же ещё), нужно идти вникать в суть. Я успокоил, как мог Женщину (было уже 8 Марта), подарив цветок… И пошли мы разбираться с нарушителем спокойствия. В гальюне (по-моряцки туалет) сидел мужчина, что было видно по приспущенным на начищенные туфли брюкам. В белых перчатках с раскрытой газетой. Я на него смотрел две секунды… Схватил за штанину… Грохот двух лопат и швабры, крик шарахнувшейся поварихи.  Сюрприиз… Как сказали бы сейчас, подражая белозубым героям забугорных  фильмов. Но это там, у пиндосов. Матросы… Ну, кто же ещё мог такое чучело построить? - беззлобно подумал я. Ведь я был ещё добрым, совсем недавно ставшим начальником нашей службы, которая была и опасна и трудна, о чём я ещё не смел догадываться.
  Сегодня всех наших женщин как будто подменили. А подменили матросами двух буфетчиц (пущай отдохнут), повариху тоже, но после полудня, чтобы она успела приготовить праздничный обед… Помогали ей отчаянно всё те же матросы по моему приказу. Не сильно, видно, хотели, потому решили отомстить с утра… Ленивцы… Я их сразу вычислил. В честь праздника обедали все в столовой команды, места там было побольше. Мужики уже гремели ложками. Капитан держал праздничную речь.
  Нарисовалась опоздавшая верхняя буфетчица мама Оля.  «Проспала», - сказала она тоном Людмилы Прокопьевны из «Служебного романа». Капитан, усмехнувшись в усы, почему-то посмотрел на меня. Потом пришли нарисованные и сегодня особенно красивые «юристка» и повариха.
  А Николя не пришла… Ну, это её дело. Я, раздарив гвоздики, принял участие в праздничном поедании… холодца. Пока суть да дело, решил я сходить к нашей пятиборке с цветком в каюту. Мало ли что… «Меня терзали смутные сомнения»… Стучусь. Открываю дверь… Картина Репина «Не ждали», «Мамаево побоище», забыл, кто написал. Тут не забудешь… Стол, много еды, вчерашней… Пустые бутылки из-под водки (литровая!) и вина, две. Веер из пустых банок пива. В ящике два тела. Она… Огромна, ну просто «биг вумен», спортсменка, комсомолка... Я таких женщин не видел просто никогда. Во весь ящик… Это мы, моряки кровать-постель так называем. Раскинув руки, так что левая была согнута, половина была на переборке(это мы стенку так называем). На ней, на руке, мирно покоилась голова второго штурмана, ставшего таким маленьким и беззащитным на всём остальном фоне. И храп. Ну, как в кино "Операция Ы", когда герои нанюхались хлороформа... «Упс, я ничего не видел…» - сказав себе под нос, положил цветочек  на животик. Пусть думает, что это он ей подарил. И я пошёл скучать на мостик. Погуляли…