Окно Времени

Глава первая (ознакомительная)
Тайна старинной книги

ЧАСЫ на башне музея пробили полдень.
«Неужели опоздала? Наверное, квест уже начался!» — Даша взбежала по ступенькам и отворила входную дверь. Войдя в музей, она огляделась в поисках друзей-одноклассников. Кроме двух представительных мужчин в вестибюле никого не оказалось.
«Точно, опоздала! Надо узнать, где начало игры, там и догоню ребят».
Тем временем двое мужчин, которые о чём-то увлечённо разговаривали, замолчали и с интересом смотрели на девочку.
Один из них — статный и высокий, был в сюртуке с повязанным вместо галстука бантом. На переносице у него поблёскивали стёкла пенсне. Второй — коренастый мужчина, тоже в сюртуке, держал в руке трость. Оба были с бородой и усами.
«Наверное, артисты! Их пригласили поучаствовать в квесте», — подумала Даша.
— Здравствуйте! — поздоровалась девочка.
— Добрый день, юная леди! — с улыбкой ответил ей мужчина в пенсне. В голосе слышался иностранный акцент. — Чем могу быть полезен?
Дашу ещё никто не называл юной леди, и она смутилась, хотя такое уважительное обращение было ей приятно.
— Скажите, пожалуйста: вы артисты?
Мужчины переглянулись и вдруг оба рассмеялись. Даша стояла в растерянности, не понимая причины веселья, но смех незнакомцев был таким заразительным, что девочка тоже невольно улыбнулась.
— Прошу простить, сударыня, — извинился обладатель пенсне. — Забавно, что нас приняли за артистов. Очевидно, необходимо представиться. Меня зовут Густав. — Он поклонился.
— Густав, к вашим услугам! — учтиво склонил голову второй мужчина. В густом басистом голосе тоже слышался иностранный акцент.
Даша удивилась: мало того, что имена у обоих необычные, так ещё и одинаковые!
— Вас что — обоих зовут Густавами?
—;Совершенно верно, — подтвердил Густав в пенсне. — Я — Густав Альберс, а это мой компаньон — Густав Кунст. Позвольте узнать ваше имя, сударыня?
— Меня зовут Даша. — Представившись, девочка сделала реверанс. Она видела, как это делают актрисы в театре, и решила, что по отношению к этим чудаковатым господам реверанс будет уместен. В то же время ей показалось, что имена незнакомцев она уже где-то слышала, но не могла вспомнить, где и когда.
— Очень приятно, Даша, — слегка поклонился Густав Альберс. Видимо, он был наиболее общительным из двух компаньонов. — Итак, можем ли мы чем-нибудь помочь?
— Наверное, можете... Скажите, раз вы не артисты, то, наверное, работаете в музее? — предположила Даша. Она хотела попросить, чтобы её отвели к ребятам-одноклассникам.
Мужчины снова удивлённо переглянулись.
— Простите, милая Даша, но, видимо, тут какое-то недоразумение, — сказал Альберс. — Мы с компаньоном — владельцы этого магазина.
— Владельцы магазина? — растерянно повторила Даша.
— Ну да. Вы ведь пришли за покупками? Что вас интересует? Возможно, хотите присмотреть себе модную шляпку или новое платье? У вас такие красивые золотистые волосы, и вам очень подойдёт платье изумрудного цвета.
Услышав комплимент своим волосам, польщённая Даша слегка покраснела. Но ей показалось, что компаньоны разглядывают её платьице с каким-то недоумением, будто увидели в нём что-то необычное. Она невольно оглядела себя: да нет, всё вроде бы в порядке...
— Нет, я не за покупками... Я пришла в музей. Нам с ребятами обещали, что здесь будет квест. На тему истории Благовещенска, — уточнила она.
— Сударыня, здесь какая-то ошибка, это вовсе не музей. Извольте убедиться сами!
Альберс отступил на шаг — и перед Дашей, вместо знакомых ей музейных стендов с экспонатами, открылся вид на просторный, с расписными стенами и высоким потолком торговый зал, вдоль стен которого вытянулись прилавки с самыми разнообразными товарами.
«Куда я попала? — мысленно ахнула Даша. — Когда тут успели всё так изменить?»
— А этот «квест»... — продолжал Альберс. — Позвольте полюбопытствовать, что означает это слово?
— Ну... — Даша пожала плечами. Она решила, что эти актёры в старинных сюртуках хотят зачем-то устроить ей экзамен. — Это такая игра. В ней участники попадают в различные ситуации, и надо найти выход, чтобы пройти в следующий этап. Что-то вроде лабиринта с головоломками.
— Как интересно! — воскликнул Альберс и посмотрел на компаньона. — Густав, а ведь это неплохая идея! Что, если в нашем магазине сделать такой... квест? Пока дамы и господа занимаются покупками, их дети могут с пользой провести время, не мешая родителям.
— Согласен! — оживился до сей поры молчавший Кунст. — Надо обдумать, как это устроить. Может быть, мадемуазель Даша поможет нам?
«Здорово играют артисты! — подумала девочка. — А может, это и есть начало квеста? Только какое-то неожиданное начало...»
Она решила включиться в игру и весело воскликнула:
— С удовольствием помогу!
— Отлично! Для начала надо подобрать подходящее помещение, — Альберс оглянулся по сторонам. — Ники! Ники! — громко позвал он.
Из бокового коридора вышел мальчик в рубашке- косоворотке, коротких до щиколоток штанах и сандалиях на босу ногу. Даша с любопытством оглядела его: «Он точно не из нашей школы!»
— Ники, мы с Густавом уходим. Оставляем на твоё попечение нашу юную гостью, её зовут Даша.
Ники в косоворотке посмотрел на девочку и удивлённо приоткрыл рот.
«И что их всех так во мне удивляет?» — с досадой подумала Даша. Но мальчик тут же слегка поклонился ей и деловито спросил:
— Куда барышня желает? В кондитерский отдел или в галантерейный?
Даша улыбнулась — как её только сегодня не называли: и юная леди, и сударыня, и мадемуазель. А теперь вот и барышня!
— Нет, Ники, — пояснил Кунст, — ты проводишь барышню и покажешь новые помещения, где заканчивают отделочные работы. В одном из них мы устроим игровую залу для детей наших покупателей. Вот Даша и выберет подходящую комнату.
— Дело ясное! — бойко ответил Ники.
— Вот и хорошо. Подберёте помещение, а завтра... — Альберс посмотрел на свои карманные часы, — в это же время мы встретимся здесь, чтобы обсудить детали. Вы согласны? — обратился он к девочке.
— Согласна! — Даша уже уверилась, что всё происходящее сейчас — это и есть игра. Её удивляло только то, что сценарий игры такой необычный.
«Надо же! — подумала она. — Для квеста целый музей в магазин переделали!»
— Слушай, а почему тебя Ники зовут? — спросила девочка, когда Альберс и Кунст вышли на улицу. — Это сокращение от имени Никита?
— Никакой я не Ники. Это Густавы меня так зовут на свой немецкий манер.
— На немецкий? Теперь понятно, почему они стараются говорить с акцентом.
— С каким ещё акцентом?
— Ну... слова выговаривают, как будто иностранцы. А как тебя зовут на самом деле?
— Зови меня Колькой. По-взрослому я Николай Николаевич. Меня батяня в честь самого графа Муравьёва так назвал! И фамилия моя почти как у графа — Мурашов.
— Вот здорово! У меня одноклассница с такой же фамилией — Аня Мурашова. А о Муравьёве я тоже знаю. И читала о нём!
— А ты что, хорошо грамоте обучена?
— Конечно! Мне ведь уже восемь лет. А тебе сколько?
— Тоже восемь. В июле стукнет, — уточнил он.
— Здорово! Значит мы ровесники!
— Какие ещё ровесники? Просто одногодки.
— Это одно и то же! — пояснила Даша. — А ты в какой школе учишься?
— Ни в какой, — нахмурился Колька. — Читать немного умею, если печатными буквами написано. А учиться мне недосуг, это для барчуков занятие. Мамке моей тяжко в одиночку с хозяйством управляться, вечно денег не хватает. Вот я у немца Кунста в магазине и подсобляю. Хоть и платит Густав не густо, а всё одно — мамке подспорье.
— Густав не густо, — засмеялась Даша. — Прикольно! — Она с любопытством посмотрела на мальчика. «Вот ведь выдумщик! В школу, говорит, не ходит... А рассказывает о себе — прямо как настоящий артист! Наверное, занимается в детской театральной студии».
— И какие у тебя здесь обязанности?
— Да разные... Приказчикам помогаю. Иногда покупки господам на дом отношу.
— А кто это — приказчики?
— Как кто? Ну, которые покупателей обслуживают.
«Продавцы, значит! Видимо, в этом квесте всё по-старинному принято называть», — сделала вывод девочка.
— Ну, пойдём, покажу тебе новые комнаты, — сказал Колька. — Это там, дальше...
Они пошли через огромный торговый зал. Даша разглядывала товары, выложенные на прилавках. От одежды до утвари — всё было старинное, необыкновенное. Такое не встретишь в современных магазинах.
«Наверное, все эти вещи достали из музейного хранилища, — промелькнула догадка у девочки. — Но, если музей переделали в магазин, тогда почему здесь нет ни покупателей, ни этих самых приказчиков? И какую роль в квесте играет этот мальчик?»
Даша решила разговорить Кольку, чтобы побольше разузнать про игру.
— А почему ты говоришь, что маме одной тяжело? Папа твой где?
— Батя мой хворый, — насупился Колька. — Инвалид.
— А что с ним случилось? — У Даши вдруг появилось ощущение, что Колька совсем не играет роль, а говорит правду.
— Так то давно было. Аккурат в день, когда я родился, обстрел был. Вот бате моему ногу ядром и перебило. С той поры с культёй вместо ноги на костылях и ходит. Пить стал дюже крепко, — горестно вздохнул Колька.
— А где же он под обстрел попал?
Колька посмотрел на девочку.
— Как где? У дома на лавочке сидел, а тут — бах! — ядро китайское и прилетело.
— Это когда ж такое было? Что-то я не припомню...
— Так ты и не можешь помнить. Я и сам только по мамкиным рассказам всё знаю.
Даша остановилась и растерянно посмотрела на мальчика. Неужели...
— А скажи, в каком году это произошло?
— Так известное дело — в тысяча девятисотом. Китайцы за рекой бунтовали, всех чужеземцев у себя там перебили. Ну и по нам сдуру палить из пушек стали.
Изумлённая девочка начала кое-что понимать. Про события 1900-го года ей рассказывал папа. В Китае действительно тогда произошло восстание боксёров— папа именно так и сказал. Он говорил и про обстрел Благовещенска со стороны Китая, и про многодневную оборону города.
— Слушай, а ты где живёшь? — прервал её размышления Колька.
— На улице Ленина.
— Что-то не слыхал о такой.
— Ну как же! А сам-то где живёшь?
— Когда родился, жили тут поблизости, на Никольской. А теперь живём на Ремесленной, около собора, что купец Шадрин построил. Там, когда в большой колокол звонят, у нас в печи аж чугунки подпрыгивают, — улыбнулся Колька.
— Около Шадринского собора?.. — Даша знала, что этого собора давно уже нет: ведь, как рассказывал папа, его взорвали в годы советской власти. Она хотела было сказать об этом Кольке — но вдруг так и застыла с открытым ртом.
Невероятная догадка мелькнула в голове.
«Господи! Что же происходит? Почему музей внезапно превратился в магазин, который был в этом здании больше века назад? Да что там магазин! А как же люди — те, которые жили в Благовещенске в то самое время — Кунст, Альберс, Колька... Что это? Какой-то странный квест? Или... Да ну, не может быть... Этого просто не может быть!..»
Всё ещё отказываясь верить своей догадке, Даша повернулась, побежала назад, к выходу, и распахнула дверь. То, что она увидела, невозможно было представить! Перед ней открылся вид на улицу — точно такую, какую девочка видела на старинных фотографиях с изображениями Благовещенска столетней давности... Пыльная дорога без асфальта, за ней — площадь, телеги, лошади...
— Ничего себе квестик! — прошептала Даша. В голове замелькали нелепые вопросы: «Как они это всё устроили? И кто — они? Учителя? Музейщики?..»
Осознание того, что это не игра и что она, Даша, каким-то невероятным образом очутилась в прошлом времени, заставило её похолодеть от ужаса.
— Ты чего это убежала? — услышала она.
Колька, с удивлением глядя на побледневшее лицо Даши, взял её за руку, проводил в вестибюль и усадил на диванчик. Сев рядом, спросил: — Ты напугалась чего-то, что ли?..
Даша потрясённо смотрела на Кольку.
«Ему восемь лет, как и мне. Но сейчас... сейчас, выходит, самое начало двадцатого века? И этот Колька — он старше моего дедушки?.. А как же я... как же я сюда попала? И как я теперь вернусь туда — к маме и папе, к своим друзьям?..»
Она не помнила, сколько времени просидела как в тумане, ничего вокруг не видя и не слыша. Наконец прошептала: «Надо что-то делать!»
— Что ты сказала? — спросил Колька. Даша посмотрела на него, глубоко вздохнула и проговорила:
— Послушай, Коля, ты должен кое-что узнать...
Колька слушал Дашу, и ему казалось, что она просто дурачит его.
«Ишь, и сама одета чудн;... Не иначе — из богатеньких, — думал он, хмуро поглядывая на эту странную девочку. — Нашла себе забаву — над простачком смеяться».
Сначала слушал насторожённо, даже с обидой. Но постепенно сам себе признался, что на чудачку и выдумщицу Даша не похожа.
«Может, и взаправду она не из нашего времени? На других девчонок непохожа — говорит складно, слов у неё непонятных много...»
И тут Колька вспомнил, как бабка его, Параскева, перед смертью в горячке лежала. Бормотала всё в беспамятстве про какое-то «окно времени» — и ещё про какую-то книгу... Что за окно такое диковинное, тогда никто и не понял, подумали — бредит бабка. Ну а из книг в их доме, кроме потрёпанного молитвослова, только одна и была — сыскалась на самом дне бабкиного сундука. Батя с мамкой хоть и были мало-мальски грамоте обучены, но прочесть не смогли. Вроде и буквы нашенские, а всё одно — не разберёшь. Книга-то, видать, старинная, истёртая вся. Откуда она у бабки взялась — неведомо, а сама Параскева про то никому не говорила.
Мамка рассказала, что однажды бабка крепко осерчала на отца. Это аккурат в тот день было, когда у мамки роды начались. Бабка за повитухой побежала и книгу свою на столе оставила. Вот отец и вырвал из книжицы страницу — самокрутку из неё скрутить. От листа четвертинку оторвал, а остаток припрятал за околыш фуражки, про запас. На лавочке возле дома устроился, свернул цигарку из махорки, да и задымил, щурясь на солнышко. Тут-то и прилетело ядро китайское, что ногу перебило.
Может, это кара такая батьку постигла — за ту страничку вырванную? Уже потом бабка Параскева сыскала в его фуражке остаток странички, разгладила и на место в книжицу вложила. Всё причитала-вздыхала — в оторванной части что-то важное написано было. После бабкиной смерти мамка хотела книжицу ту отнести батюшке в церковь, но отец не позволил, велел сохранить. Видать, совесть его мучила, что зазря тогда страничку выдрал...
— Да ты меня совсем не слушаешь! — жалобно сказала Даша.
— Прости, Христа ради! Задумался! — Колька посмотрел на девочку. Сказать про книгу или не надо? А вдруг в той книге как раз и написано про «окно времени»? Не зря же бабка в бреду про что-то такое говорила. А вдруг через то окно чудесное и появилась здесь эта девочка?
«Надо сказать! — решил Колька. — Даша грамотная, — должно быть, сумеет буквы в книжице разобрать».
Даша выслушала рассказ мальчика, и робкая надежда шевельнулась в ней.
— Надо посмотреть, что это за книга! Можешь её принести?
— Могу. Только побудь за меня в магазине, а я пулей обернусь.
— А что, здесь больше никого кроме нас нет? Где же все продавцы?
— Приказчики, что ли? Так нынче Троицын день, — Колька перекрестился. — Густавы отпустили всех на службе побывать — в храме Шадринском престольный праздник. Только меня оставили на всякий случай. Мамка моя сейчас тоже в церкви, значит, смогу незаметно книжку из дома взять. Дверь запри за мной на щеколду, когда вернусь, постучу три раза...
Колька побежал, а Даша осталась одна в огромном помещении магазина. Девочка никак не могла привыкнуть к мысли, что она оказалась в далёком прошлом.
«Если Коля родился в тысяча девятисотом году и ему в июле исполнится восемь лет, то сейчас... сейчас, значит, тысяча девятьсот восьмой год! — Даша подсчитала, на сколько лет назад она перенеслась в прошлое — и ужаснулась: — На сто одиннадцать лет! Ничего себе!»
Слёзы навернулись ей на глаза, и, чтобы успокоиться, она побрела вдоль прилавков, разглядывая разложенные товары. А там было на что поглядеть! Около одного из отделов на металлической вывеске, свисающей на ажурных цепочках с потолка, красовалась надпись, выполненная витыми буквами: «Модные наряды для дамъ». Дашу восхитили пышные кружевные платья, надетые на проволочные каркасы, как на манекены. Тут же был огромный выбор самых разнообразных шляпок: и маленьких, как чепчики, и с широкими полями, с вуалью и без, украшенных цветами и атласными лентами. Даша вспомнила, как на День города в Благовещенске видела на центральной площади артистов, одетых в старинные наряды.
«А может, то были вовсе не артисты, а настоящие жители того, старого Благовещенска, и они попали на праздник через окно времени?» — вдруг подумалось Даше.
Она вздохнула и подошла к приоткрытому окну. Посмотрела в щёлку между штор на улицу. Из окна открылся вид на большую площадь, видимо, торговую. За площадью она увидела прекрасное, как дворец, здание, украшенное с фасада лепными изделиями, выпуклыми элементами из чеканки, изображающими львиные морды; по краю крыши стояли статуи и изящные вазы с широкими чашами. Даша безошибочно узнала в этом здании Центр эстетического воспитания, куда она ходила на занятия в один из кружков. Только никакого сквера перед этим зданием сейчас не было — ни одного дерева. Лишь телеги, лошади, торговые палатки. Девочка вспомнила рассказ мамы, что раньше в этом здании был универсальный магазин купца Чурина.
Где-то за ним должна стоять Триумфальная арка, построенная в честь посещения города цесаревичем Николаем — будущим императором России. Но из окна её видно не было. Из рассказов папы Даша знала, что, однажды, после сильного наводнения, основание арки сильно пострадало, и было решено разобрать её. Это уже гораздо позже, много лет спустя, жители города решили восстановить памятник и построили на том же месте новую арку.
 «Вот бы посмотреть, как она выглядела раньше!» — решив, что обязательно найдёт минутку, чтобы сбегать и посмотреть на арку, она продолжила изучать вид из окна.
Дашу удивило, что на улице почти не было людей. Прошёл бородатый мужчина в высоких сапогах, потом женщина в длинном до пят платье, да на краю площади дремал в повозке извозчик, видимо, в ожидании пассажиров. Колька правду сказал: народ весь, видимо, был в церкви по случаю праздника.
Вдруг тишину разорвал гулкий звон колокола. Извозчик, встрепенувшись, трижды перекрестился. И тут же вся округа наполнилась колокольным звоном. Праздничный перезвон больших и маленьких колоколов разлился над дремавшим от летнего зноя городом.
«В храме после окончания праздничной службы звонят!» — догадалась девочка.
А к колоколам, начавшим перезвон, присоединились и звоны из других храмов, — казалось, что их праздничное пение летит со всех сторон. Даша так заслушалась, что не сразу услышала, что кто-то стучится в дверь. Это вернулся Колька и уже трижды повторил условный стук.
— Ну как, принёс?
— А то! — выдохнул запыхавшийся от бега Колька. За пазухой у него топорщился какой-то свёрток. — Пойдём за мной...
Они прошли через торговый зал и по лестнице спустились в подвальное помещение. Протиснувшись между какими-то тюками и ящиками, оказались в крохотной комнатушке. Свет в неё попадал через небольшое окошко под потолком.
«Прямо как в каморке папы Карло», — подумалось девочке.
Она с любопытством осмотрелась. Холста с нарисованным очагом, как у папы Карло, здесь не было, зато имелась настоящая чугунная печурка, а также топчан, покрытый стёганым ватным одеялом, и небольшой стол, сколоченный из досок. На полке, прибитой над столом, стояли: закопчённый чайник, кружка, миска, небольшой кусок зеркальца и керосиновая лампа. Солнечный лучик, проникший через окошко, отразился от зеркальца и устроился светлым весёлым пятном на стоптанных сапогах, сиротливо стоявших в углу каморки.
— Мой кабинет! — с гордостью заявил Колька, и Даша невольно улыбнулась: нищенская обстановка «кабинета» разительно отличалась от великолепного убранства торгового зала наверху.
Колька вытащил из-за пазухи свёрток.
— Ну, показывай книгу! — с нетерпением воскликнула Даша.
— Погоди, рушник размотаю... Рушничок — он тоже бабкин, старинный.
Колька развернул холщовое, расшитое красными нитками полотенце и, смахнув со стола крошки, бережно положил книгу на стол.
Усевшись на топчане рядом с Колькой, Даша пододвинула книгу к себе. Она ощутила необъяснимое волнение. Таинственная книга манила и в то же время пугала. На потёртом кожаном переплёте не было ни имени автора, ни названия — это только придавало книге загадочности.
— Ну чего застыла? Открывай! — прервал размышления девочки Колька.
Даша вздрогнула, и, набравшись решимости, раскрыла книгу...

ВОЗОК на полозьях, влекомый каурой лошадкой, мягко скользил по заснеженной дороге, изредка подпрыгивая на скрытых под белым покровом ухабах. Митька, молодой послушник Киренского монастыря, уверенно правил возком — путь лежал в монастырскую обитель.
 Выехав спозаранку, Митька в спешке не успел даже перекусить, а теперь, голодный и продрогший от холодного мартовского ветра, предвкушал скорое возвращение. Ему уже мерещилась полная миска румяных промасленных блинов, испечённых монахами по случаю наступления сырной седмицы. Представив, как отправит в рот первый блин, Митька почти ощутил вкус и запах желанной еды и сглотнул слюну. Так и хотелось крикнуть: «Эх, залётная!..» и, лихо щёлкнув кнутом, пустить каурую вскачь, но вспомнив о седоке позади, сдержался.
«Что-то отец Гермоген нынче не в духе», — вздохнул Митька. И действительно, ещё поутру, когда настоятель вызвал его и велел запрягать возок, он уже выглядел хмурым и озабоченным. Гермогену стало известно, что воевода Лаврентий Обухов приехал из Илимского острога и остановился на одной из заимок в пяти верстах от монастыря.
 Усевшись в возок, Гермоген поторапливал Митьку: спешил застать воеводу, пока тот не уехал на Киренскую ярмарку. Когда прибыли на заимку, Митька, зная крутой нрав Обухова, в избу следом за Гермогеном не пошёл, а остался в санях. Устроившись поудобнее, укрылся от ветра овчинным тулупом и сидел, щурясь на тусклое мартовское солнце.
Пробыв у воеводы всего несколько минут, Гермоген вышел мрачнее тучи и теперь всю дорогу молчал, пребывая в раздумьях. А повод для раздумий был. Отец Гермоген уже давно собирался призвать к совести Обухова — отовсюду люди жаловались на него.
«И ладно, если бы просто был суров — начальнику и полагается быть таковым, дабы держать людей в подчинении, — сокрушался Гермоген. — Народ-то здесь тож непростой, всякие есть — и каторжники беглые, и разбойный люд, кто попал в эти края, спасаясь от наказания. Некоторые — так совсем ещё недавно лихими делами промышляли. Тут уж не до ласки, с такими держи ухо востро. Но и лютовать, как воевода, совсем не пристало. Тем более, что высшей властию поставлен сюда, в Илимское воеводство, не токмо для того, чтобы в узде народ держать, а и заступником ему быть».
Долго Гермоген сдерживался, надеялся, что воевода образумится. Но последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал слух, что однажды Обухов, подвыпив, силою увёз сестру казака Никифора Черниговского. Виданное ли это дело, чтобы девку похищали для увеселения, словно наложницу?!
И вот сегодня Гермоген в глаза высказал ему наболевшее:
— Что ж ты творишь, воевода? Али креста на тебе нет? Ведь за все злодеяния, за каждую душу, тобой обиженную, придётся ответ держать.
— Ты, что ли, судить меня собрался, чернец? — грозно сверкнул глазами Обухов. — Поди, позабыл, что это моей милостью тебе надел земли под строительство монастыря отвели? Али денег я на это не давал?
— Не забыл, помню. Но обитель та не для меня строится, а будет в ней дом Господа нашего, — отвечал Гермоген, крестясь, — чтобы люди могли в нём Христу-Богу помолиться, да в грехах покаяться. И тебе покаяние принести надобно за людей обиженных.
— А ты не учи меня! — с усмешкой отвечал воевода. — Люди что? Чем суровее с ними, тем больше порядку будет. Пущай боятся! А что до суда, так я сам здесь всем судья. Как говорится, царь далеко, Бог высоко. И посему вот что скажу... — Обухов встал в рост и опёрся руками о стол. — Пока не осерчал я на тебя, иди подобру-поздорову, а то не посмотрю, что ты духовного звания. О грехах моих печёшься? Вот и молись. И в дела мои не лезь!
«Что ж это за человек! — сокрушался по дороге Гермоген. — Али по грехам нашим наказание такое Господь попустил?»
Приехав в обитель, настоятель направился в свою келью, но по пути его остановил инок Амвросий.
— Отче, тебя тут странник дожидается, принять просит.
— После. Не до него, — снимая тулуп, отвечал Гермоген. — Приюти паломника, накорми. Скажи: завтра приму.
— Не может он завтра — поутру дорога его ждёт дальняя. Очень уж просил, хочет о чём-то важном сказывать.
— Что ж, коли так, приведёшь, как стемнеет, — вздохнул Гермоген.
Войдя в келью, старец перекрестился на образа, поправил фитилёк на лампадке под богородичной иконой «Слово плоть бысть» и раскрыл молитвослов.

— ЧТО Ж это всё значит? — растерянно сказала Даша, перелистывая страницы книги.
Страниц было не очень много, но написанные на них слова и строчки были составлены из какой-то непонятной мешанины букв. Причём некоторые из этих букв были обычными, а другие — повёрнуты в обратную сторону. И таких было большинство. Пробуешь читать — бессмыслица какая-то получается.
— Я же говорил, что книжица не простая! — ухмыльнулся Колька.
— Да... — согласилась девочка. — Но не зря же кто-то писал все эти буковки. Наверное, должен быть какой-то секрет. Понять бы, зачем они по-разному написаны!
Глядя на пляшущие буквы, Даша задумалась. Стоп! А что если...
— Слушай, у тебя есть карандаш и бумага?
— Наверху в конторе есть, могу принести. — Колька посмотрел на Дашу. — Ты придумала, как прочитать?
— Ещё не знаю, но есть идея, надо проверить.
Мальчик побежал за карандашом и бумагой, а Даша продолжила перелистывать книгу. В самом конце она нашла вложенный в книгу, на четверть оборванный листок. Видимо, это и была та страница, которую, по словам Кольки, вырвал из книги его отец.
— Держи! — Вернувшись, Колька положил на стол тетрадку и карандаш.
Даша снова раскрыла книгу с первой страницы. Она предположила, что на обычные буквы обращать внимания не надо: скорее всего, их написали как попало, для того, чтобы запутать. И решила переписать в ряд все остальные, развёрнутые зеркально. Переписала целую страницу из книги. Однако новая попытка прочитать снова оказалась неудачной.
— Ну как? — от нетерпения Колька даже привстал. — Получается?
— Ничего не понятно... — вздохнула девочка. Она так надеялась проникнуть в тайну книги, что не могла скрыть разочарования.
— Ну ладно. Ты побудь здесь, подумай, а я схожу наверх, посмотрю, всё ли в порядке. И сбегаю домой, принесу чего-нибудь поесть: проголодалась, наверное?
— Хорошо, — кивнула девочка: она действительно почувствовала, что голодна.
Колька снова убежал. А Дашу вдруг, как молния, поразила мысль: «А ведь дома не знают, куда я попала!»
Девочка так и застыла, потрясённо глядя перед собой. «А что, если я не смогу вернуться обратно в моё время?» Она представила, как плачет мама, как папа безуспешно пытается разыскать свою доченьку, и сама тихонько заплакала.
С трудом заставив себя успокоиться, решительно вытерла слёзы.
Надо искать выход! Надо прочесть книгу!
Даша снова стала вчитываться в переписанные в тетрадку строчки, пытаясь уловить ниточку, которая поможет понять содержание.
«Почему всё-таки буквы написаны в обратную сторону? — размышляла девочка. Она задумчиво посмотрела на противоположную стену, и взгляд упал на осколок зеркала на полке. — Зеркало... Зеркальные буквы... А если прочитать их наоборот, в зеркальном отражении?»
Даша пододвинула тетрадь и, водя пальцем по строкам справа налево, начала читать. С изумлением она обнаружила, что ранее непонятные буквы стали складываться в слова и предложения! Обрадованная успехом, девочка углубилась в чтение.
Постепенно стало ясно, что книга эта — что-то вроде пророческого послания, написанного в стихах. В ней говорилось о событиях, которые, как предсказывал древний автор, должны произойти в будущем. Многое было непонятно, и вообще читать было так трудно, что некоторые места Даша в нетерпении пропускала. Но кое в чём удалось разобраться. Речь шла о русских казаках на Амуре, об их сражении с какими-то богдойцами... Казаки защищали от них Албазин, битва была ужасная... Однако оставалось неясно: как всё это может помочь ей, Даше?
Уже дойдя почти до конца книги, девочка в отчаянии подумала: ну, может быть, хоть последняя часть послания касается именно её? Она с удвоенным вниманием стала одолевать «зеркальный» текст строчку за строчкой — и то, что удалось прочесть, переписала обычными буквами в принесённую Колькой тетрадь. И вот что у неё получилось:

Соединили свои воды
Амур и Зея — две реки.
Пройдут века, минуют годы,
Вернутся к этим землям казаки.
Здесь град заложен будет вскоре,
И даже станет стольным он,
Сей град по высшей царской воле
В честь Благовестья будет наречён.

«Это же про наш Благовещенск! — догадалась Даша. ­— Ну-ка, что там дальше?» Дальше шли предсказания о том, что в городе «воздвигнут Царские Врата», что «на брег сойдёт младой царевич»... Понятно: построят Триумфальную арку, прибудет в Благовещенск цесаревич Николай... Об этом им в школе рассказывали. Но это всё не то... Ага, а вот это уже интересно:

Через три века, тридцать лет, ещё три лета
Свершится чудо в граде этом:
На праздник Троицы Святой
Начнут часы на башне бой.
В сей миг, под этот перезвон
В чертог Хранителя Времён
Окно внезапно отворится,
В него войдёт отроковица.
Ей суждено издалека
Попасть в минувшие века...
Даша отложила карандаш и несколько раз прочла переписанное. Выходило, что пророческое послание написано 333 года назад. «Ничего себе! А «отроковица» — это кто? Девица какая-то? Непонятно... «На праздник Троицы святой...» Да, сегодня как раз Троица... «Начнут часы на башне бой...» Даша вспомнила, что в музей она вошла в ту минуту, когда часы на его башне пробили полдень. «Ну конечно! — «Чертог Хранителя Времён» — это музей! — догадалась она. — Ведь именно в музее хранятся экспонаты из далёкого прошлого...» Так неужели она, Даша, и есть та самая «отроковица»? И это она «в сей миг» вошла в какое-то «окно» — и попала «в минувшие века?» Похоже, что так оно и есть!..
Последние строчки были написаны на листке, вложенном в книгу:

Но чтоб назад ей возвратиться,
Должна решить отроковица,
Как дальше вглубь времён пройти,
Кого должна она спасти,
Кому должна она помочь...
Ей срок на то — лишь день, да ночь.
Успеть должна! Ведь в Духов день
Исчезнет в полдень солнца тень,
Часы начнут свой перезвон
И затворят Окно Времён...
Чтоб испытание пройти
Подсказку буду дать я рад:
........................................вести
........................................назад...
На этом месте от листка был оторван кусок. Даша снова и снова вчитывалась в переписанное — но так и не поняла, кого она должна «спасти», кому «помочь»... Ясно было одно: «Окно Времён», как назвал его неизвестный стихотворец-предсказатель, закроется в какой-то Духов день, и тогда ходу назад не будет. «Ей срок на то — лишь день да ночь...» Так он что — уже завтра наступит, этот Духов день? Может, она что-то не так поняла? Может, попозже всё-таки? Ну хотя бы послезавтра? Надо у Кольки спросить...
Но самым ужасным было то, что в оторванной части страницы содержалась подсказка — как следует поступить «отроковице», чтобы пройти испытание и вернуться домой. Только два слова — «вести» и «назад» — остались в последних строчках не оторванными. Но что они означали, о чём говорили?..
«Неужели я останусь здесь навсегда?» — При этой мысли девочка снова заплакала.

СТЕМНЕЛО. Едва Гермоген закончил молиться, в дверь постучали. В келью вошёл мужчина с заплатанной котомкой в руках.
— Благослови, отче! — сложив ладони одна на другую, попросил он.
— Божие благословение! — Гермоген осенил странника крестом. — Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь!
Жестом указав пришельцу сесть на скамью у стены, сам уселся напротив на сосновый чурбан у стола, служивший старцу стулом, и рассмотрел гостя. Тот был в поношенном тулупе, стоптанных от долгих странствий сапогах, в руках держал лохматую шапку — малахай. Из-под густых кустистых бровей на Гермогена смотрели ясные с лукавой искоркой глаза, говорящие о незаурядном уме гостя. Вероятно, страннику было лет сорок-пятьдесят, но из-за косматых волос и бороды выглядел он значительно старше.
— Так что привело в нашу обитель, мил человек? — начал разговор Гермоген. — Кто таков? Чем живёшь на земле, откуда и куда путь держишь?
— Иваном меня зовут. А сюда пришёл по стёжке-дорожке, — отвечал странник. — Хожу по земле-матушке, дорог-то на Руси — ходить, не переходить. А живу чем? Оно как придётся: кому по хозяйству помогу, кому советом. А много ли мне надобно? Хлеба кусок, да на ночлег в закуток.
— За куском хлеба и ночлегом дело не станет: накормим и приют дадим. А коли плотничать умеешь, али другими мастеровыми умениями обладаешь, то совсем оставайся. Сам, небось, видел, — обитель строится. Работы много, а рук не хватает.
— Я, отче, рад бы остаться, да дорога дальняя ждёт. Путь мой лежит встречь солнцу, к самому морю-окияну. Коли приютите на ночь, поутру и отправлюсь. А дабы кусок хлеба не задарма получить, так по-другому сгожусь. Может, и просьбу мою исполните, коли услужу.
— И о чём же просьба твоя?
— Пожалуй, не с просьбы начну, а с откровения... — Странник посмотрел на Гермогена. — Уж и сам не знаю: дар это Божий или искушение, да только видятся мне порой события дней и веков грядущих...
«Не одержимый ли? — мелькнула мысль у монаха. Он внимательно посмотрел на пришельца. — На бесноватого, вроде, не похож. Может, плут?»
— Предсказывать грядущее — дело нехитрое, — осторожно заметил Гермоген. — Проверить-то никто не сможет. Поди, узнай, как оно будет.
— Ты прав, отче, до далёких времён нам дожить не суждено. Тут уж только потомки скажут, есть правда в моих словах, али нет, — согласился Иван. — Но открыто мне и другое, что случится гораздо ранее.
— Ну, сказывай, чего ждать нам надобно, что уготовано? — полюбопытствовал Гермоген, хотя и был убеждён, что будущее от человеков сокрыто. Только изредка по промыслу Божьему через уста пророков приоткрывается завеса тайны о событиях времён грядущих. А на пророка странник Иван, по разумению настоятеля, не походил.
Тот прикрыл веки, помолчав с минуту, заговорил:
— Могу поведать, как ты, отче, в мир иной отойдёшь...
— И как же? — нахмурил брови старец. Он хотел было прекратить разговор, но в последнюю секунду передумал. Да и беседа со странником немного отвлекала от тягостных мыслей, оставшихся после разговора с воеводой.
— ...В путь отправишься к Спасителю прямиком из сей обители... — проговорил стихами Иван.
— Ну, это мне и так ведомо, — усмехнулся Гермоген. — Мне, как настоятелю, и полагается почить в этих стенах.
— Ты, отче, погоди, я ведь ещё не всё рассказал. Дело в том, что суждено тебе покинуть монастырь. Ждёт тебя дорога дальняя.
— Как же так? Сначала говоришь, что мне здесь начертано путь земной окончить, а теперь в путь-дорогу отправляешь? — Старец покачал головой. — Что-то нескладно получается, стихотворец!
— А ты не спеши с выводами. Придёт время, и воротишься в сию обитель.
— О каких таких странствиях дальних ты толкуешь? — возразил Гермоген. — Я никуда не собираюсь, монастырскую обитель достраивать надо. Какие уж тут могут быть разъезды?
— Сам знаешь, отче: пути Господни неисповедимы. А в путь-дорогу тебе предстоит отправиться весьма скоро. Сегодня сам обо всём и узнаешь.
— Это от кого же?
— Гость к тебе пожалует.
— Что за гость такой?
— Имени не скажу, неведомо оно мне, — Иван вздохнул. — Знаю только, обида крепкая гложет его.
— На меня? — удивился Гермоген.
— Нет, не на тебя, отче, — странник прищурил глаза, словно вглядываясь куда-то вдаль. — Имя обидчика от меня тоже сокрыто. Но вижу, что не далее, как нынче утром, ты с тем обидчиком беседовал.
Гермоген вздрогнул. С самого утра он общался только с послушником Митькой и воеводой Обуховым. Ясно дело, что на Митьку обиду вряд ли кто будет таить. Парень хоть и любит иной раз поозорничать, но чтобы обидеть кого — это уж вряд ли. А вот воевода — дело другое. На него всяк обиду затаить может: есть за что.
— Но обида — не главное, с чем к тебе гость пожалует, — продолжал Иван. — Руки у него у самого в крови... От наказания за содеянное бежать думает. Вот с ним-то и надлежит тебе бок о бок в странствие отправиться.
— Что-то уж совсем невероятное говоришь. Вовек тому не бывать!
— Не веришь? Погоди, сам увидишь. Всё будет, как сказываю. Вон на иконе что за слова начертаны? — странник указал глазами на богородичную икону.
— «Слово плоть бысть».
— А что они означают, отче?
— В Евангелии говорится: «И Слово стало плотию...» Иначе говоря, по слову сказанному и сбудется.
— Вот и я о том же: по слову и сбудется. Слово плоть бысть!
Гермоген задумчиво посмотрел на Ивана. Хоть и говорил тот о вещах невероятных, всё же в словах странника звучала такая уверенность, такая сила, словно точно знал, о чём сказывал.
— Так о чём же просьба твоя?
— Если богаты на чернила, хотел попросить немного.
— Чернил? — удивился Гермоген. — На что они тебе?
— Так для письма, для чего ж ещё!
Иван достал из котомки свёрток, развернув, протянул Гермогену книгу. Удивлённый монах взял её в руки, погладил ладонью по переплёту, обтянутому телячьей кожей. Раскрыв, обнаружил пожелтевшие листы, сшитые суровой вощёной ниткой. Часть листов оказалась исписана, остальные были чистыми.
— Ты, что ли, пишешь? И о чём же? — Гермоген вгляделся и увидел какие-то дикие строчки букв, написанных как попало, причём в основном повёрнутых в обратную сторону. — Так тут не понятно ничего!
— А это, отче, тайнопись, — ухмыльнувшись, пояснил Иван. — Чтобы не смог прочесть человек, кому сии слова не предназначены.
— Для кого же тогда ты пишешь, коли прочесть кроме тебя никто не может? Может, ты сюда колдовские заговоры записываешь? — нахмурился Гермоген.
— Господь с тобой! Какие заговоры? Я всё ж человек православный, — Иван перекрестился на образа. — А записываю для памяти — о тех событиях грядущих, что видятся мне. Да и не для себя — для потомков. Тем, кто в мой век живёт, я и на словах всё поведать могу, вот как тебе нынче. А кто после нас жить будет, так в книге всё и прочтёт.
— Как же прочтёт, коли тут сплошная тайнопись?
Иван погладил ладонью бороду и улыбнулся.
— Твоя правда, отче, прочесть непросто будет. Да уже наперёд знаю: что только тому это под силу, для кого сии слова предназначены.
— Что ж, — Гермоген вернул Ивану книгу и встал, давая понять, что беседа окончена. — За разговор душевный благодарствую, развлёк старика. Пойдём, распоряжусь, чтобы накормили тебя да на ночлег устроили.
— А как насчёт просьбы?
Гермоген задумался. Чернил ему жалко не было, только был уверен, что потрачены они будут на дело пустое, без пользы. Размышления его прервал звук спешных шагов в сенях. Без стука, распахнув дверь, в келью вбежал инок Амвросий.
— Батюшка, беда! Беда приключилась!
— Что такое?
— Воеводу Обухова убили!
— Кто? Когда?
— Никифор с казаками. Воевода ехал с Киренской ярмарки, а они его в дороге и подкараулили...
Пока Гермоген стоял неподвижно, потрясённый известием, снаружи снова послышались шаги, и в дверях показался казачий пятидесятник Никифор Черниговский. Он тяжело дышал, комкал в руках шапку, волосы на голове были взлохмачены.
Странник Иван, обойдя казака осторожными шажками, поспешил к выходу.
— Помни! — донеслись до Гермогена, как сквозь, сон, его слова. — Сказанное да сбудется! Слово плоть бысть...

— ВОТ, УГОЩАЙСЯ! — Колька поставил на стол корзинку. — Мамке сказал, что в ночь сторожить остаюсь, она и собрала поесть, — говорил он, выкладывая содержимое корзинки.
Следом за молодым картофелем, сваренным в кожуре, на столе оказались пупырчатые огурчики с огорода, краюха ароматного ржаного хлеба и бутыль с домашним квасом. Мальчик пошарил на полке, достал спичечный коробок с солью, отсыпал щепотку на листок бумаги и, усевшись на топчан рядом с Дашей, радушно повёл рукой:
— Извольте откушать! — И сам с хрустом надкусил огурец.
Проголодавшаяся Даша охотно набросилась на огурцы, картошку и хлеб, и ей казалось, будто она в жизни не ела ничего вкуснее. А за едой торопливо рассказала Кольке о том, что смогла прочитать в старинной книге.
— Коля, а Духов день будет завтра или послезавтра? — спросила она.
— Почему послезавтра? — Колька макнул очищенную картофелину в соль, откусил половину и, жуя, произнёс: — Завтра и будет. Сегодня — Троица, а завтра — Духов день.
— Да ты что? — Даша в ужасе вскочила с места. — Значит... Окно Времени закроется всё-таки завтра?.. И навсегда?..
Колька испуганно поглядел на неё и положил недоеденную картофелину на стол.
С минуту помолчав, Даша снова опустилась на топчан.
— Коленька, миленький! Я должна немедленно разгадать предсказание! Ты мне поможешь?
— Так я-то что... — растерянно пробормотал мальчик.
— Я всё думаю над последними словами: «вести» и «назад»... Что автор хотел ими сказать?
Колька подумал — и виновато пожал плечами.
— Тут ведь, понимаешь, смотря как прочитать, — продолжала Даша. — То ли «в;сти», то ли «вести». Если «в;сти», то это, наверное, какие-то известия мне надо получить? Но какие и от кого?
Колька снова молча пожал плечами.
— А если «вести», то мне, выходит, надо кого-то вести? Ну, в смысле, отвести или увести. Куда-то «назад»... Или меня саму кто-то должен отвести назад?..
— Эх! Вот если бы ты перелетела через Окно Времени ещё дальше в прошлое! Ну, туда, за триста лет назад! — задумчиво произнёс Колька.
— Это зачем? — изумлённо посмотрела на него Даша.
— Ты могла бы прямо у провидца того всё и разузнать!
— А-а!.. — поняв, протянула Даша. — Ты прав. Только как туда попасть? И где искать этого человека? Мы даже имени его не знаем.
— Да, — согласился мальчик. — Но попробовать не мешало бы.
— Конечно, я бы могла рискнуть. Но как это сделать?
Колька, ничего не сказав, разлил по кружкам квас из бутылки. Они молча пили холодный вкусный напиток.
— Вести, отвести... — поставив на стол пустую кружку, медленно забормотала Даша, — ...увести, завести, провести... перевести...
Колька вдруг встрепенулся.
— Слушай! Ты ведь прошла через Окно Времени, когда часы пробили полдень?
Даша кивнула.
— Кажется, я угадал! — Колька от возбуждения даже соскочил с топчана. — «Перевести назад» — вот что это такое! Поняла?
— Н-нет...
— Стрелки на башенных часах надо перевести назад!
— И что тогда будет? — не поняла Даша.
— Ну как же! Если стрелки перевести назад и поставить их на двенадцать часов, они заново пробьют полдень. Тогда Окно Времени опять отворится и ты сможешь попасть в другое время!
— Это было бы здорово! — обрадовалась Даша. — Может, я смогу сразу вернуться домой?
— Вряд ли, — покачал головой Колька. — В книге же написано, что ты должна кого-то спасти. Значит, пока не спасёшь, домой не вернёшься.
Даша вздохнула.
— Пожалуй, ты прав. А ты сможешь перевести стрелки на часах?
— Не знаю. Надо попробовать.
— Тогда идём! Не будем терять времени.
Убрав в корзинку остатки еды, мальчик торопливо сунул книгу за пазуху. Потом достал с полки керосиновую лампу и спички.
— В башне наверху темно, — пояснил он, зажигая фитиль.
Выбравшись из каморки, они поднялись на первый этаж, а оттуда по лестнице — на чердак.

ОСТАВШИСЬ наедине с Гермогеном, Никифор Черниговский рухнул на колени и склонил голову.
— Каяться пришёл, отче.
— И в чём же?
— В содеянном... — Никифор посмотрел Гермогену в глаза. — А ещё и в том, что свершить только намереваюсь.
«Вон оно как! — подумал Гермоген. — Не успел покаяться в одном, а уже другое замышляет!»
— Встань с колен, казак. — Монах тяжело опустился на свой сосновый чурбан. — Садись и сказывай всё по порядку.
Из рассказа Никифора Черниговского Гермоген узнал, почему взбунтовались казаки в остроге. Они давно терпели притеснения воеводы и уже не раз роптали. А искрой, воспламенившей порох давно назревавшего бунта, стало то, что Обухов силою увёз к себе девку Пелагею — сестру Никифора Черниговского. А когда та отказалась ублажать его, забил её до смерти. Возмущённые казаки устроили засаду неподалёку от речки Киренги. Они перехватили воеводу, когда тот возвращался с ярмарки, и призвали злодея к ответу. А тот, вместо того, чтобы покаяться, стал грозить, что закуёт их в кандалы и сгноит на работах в солеварнях.
Казаки — люди служивые, государевы, но такого стерпеть не могли. Завязалась потасовка, в ней-то Никифор и обагрил кровью руки свои, убив воеводу. Хоть и не помышлял того, случайно так вышло.
— За что ж неправда такая в мире?! — с горечью молвил Никифор. — Из-за этого упыря теперь мне и самому головы не сносить... Я-то ладно, жизнь моя всё одно пропащая. А Пелагейку, сестру мою, за что судьба так наказала?
Странно и больно было видеть, как надломился горем этот могучий, косая сажень в плечах, богатырь.
— За сестру твою, Никифор, молиться буду, — молвил Гермоген. — Претерпев в земной жизни, обретёт радость в жизни вечной. Господь милостив. — С минуту помолчав, спросил: — Сам-то теперь как думаешь быть?
Никифор сидел, уперев взгляд в пол.
— Мне теперь, отче, один путь — бежать.
— И куда ж ты побежишь? А товарищи, твои подельники, как же?
— Со мной уйдут. Незачем ждать, пока в кандалы всех закуют. Они меня и атаманом своим выбрали, — Никифор поднял голову. — На Амур пойдём, встречь солнцу.
— По следам Ерофейки Хабарова, что ли?
— Туда. На пепелище Албазина и обустроимся.
— Значит, решил на Амуре вольницу казачью устроить?
— А хоть и вольницу. Что остаётся? Да только ведь не по разбойничьей прихоти. Любой скажет, что я верой-правдой до сей поры служил. А оно вон как вышло... Думка есть у меня одна, — Никифор встал со скамьи, прошёл к окошку и, глядя сквозь мутную пелену слюдяного стекла, продолжил: — Нет у меня желания жизнь свою закончить, как разбойник какой. А послужить государю ещё могу. Хочу с казаками на Амуре острог поставить да собрать ясак богатый с племён туземных. Коли сможем там устоять, удержаться супротив богдойцев да прочих басурман, то стараниями нашими Русь-матушка новыми землями прирастёт. Вот землями этими, крепостью-острогом да ясаком богатым царю-батюшке и поклонюсь. Может, и заслужу прощение себе да товарищам. Что думаешь, отче Гермоген?
— На всё воля Господа. Он тебе судья.
— И вот ещё что... — Никифор посмотрел на старца. — Хочу ещё кой в чём покаяться.
— В чём же?
— Порешили мы со товарищи, что тебя, отче, с собой увезём.
— Это как же? Силою? — Монаху тут же вспомнилось пророчество странника Ивана про путь-дорогу в края дальние.
— Силою или по доброй воле — тебе решать. Одно скажу: восемь десятков казаков, людей православных, идут со мной. И не токмо ради спасения, а дабы животом своим земле Русской послужить. Сколько из нас там головы сложит — один Господь ведает. Так неужто мы, люди православные, без окормления пастырского там пропадать будем? Кто ж нас словом из Писания укрепит? Кто на дело ратное благословит, кто в последний путь по-христиански проводит?
Гермоген медленно встал, подошёл к иконе Спаса и обратился мысленно: «Господи! Прости меня грешного. Светом Твоим просвети, вразуми, как надлежит поступить...»
Вдруг он заметил, что на лампадке под богородичной иконой, висевшей рядом с иконой Спаса, сначала дрогнул, а затем ярко вспыхнул на фитильке огонёк. И в полумраке кельи словно прорезался, засиял светом лик Богородицы. И слова, начертанные на иконе, зазвучали в ушах Гермогена: «Слово плоть бысть...»
— Слово плоть бысть... По сказанному и сбудется... — прошептал он. — Видимо, это знак свыше...
— Что ты говоришь, отче? — не расслышал Никифор.
— Поеду, — ответил Гермоген. — Говори, атаман, когда надлежит в путь быть готовым.
Сказав так, Гермоген уже не сомневался в правильности решения и даже удивился спокойствию, с которым принял его.
«Пожалуй, дам я чернил страннику, — подумал он. — И надобно подготовить всё необходимое, что потребуется на новом месте. — Настоятель мысленно перебирал в уме: — Книги церковные, миро, ладан, свечи... Икону Спаса... — Переведя взгляд на икону Богородицы, решил: — И её возьму. Слово плоть бысть...»
— ОСТОРОЖНО, головой не ударься! А вот здесь балка под ногами, перешагивай, — предупреждал девочку Колька, подсвечивая путь керосиновой лампой.
На чердаке было жарко. День клонился к закату, но металлическая крыша, нагретая лучами июньского солнца, щедро отдавала тепло внутрь. В раскалённом воздухе пахло свежими древесными стружками — ещё недавно здесь плотничали строители. Даша осторожно ступала по мягким опилкам следом за мальчиком, то перешагивая через лежащие балки, то наклоняясь под стропильными досками.
— Это здесь, — прошептал Колька, добравшись до угловой части здания, где находилась башня с часами. Посветив лампой, он указал на часовой механизм, расположенный наверху. Внутри башни было хорошо слышно, как равномерно тикают часы и пощёлкивают зубья вращающихся шестерёнок.
Оглянувшись по сторонам, Колька нашёл деревянную лестницу и приставил её к стене, чтобы можно было взобраться на небольшую дощатую площадку. Видимо, её соорудили строители, когда устанавливали на башне часы.
— Я первый! — Держа лампу в одной руке, Колька вскарабкался по лестнице. Шагнув на площадку, топнул ногой, чтобы убедиться в её прочности. — Лезь сюда, я посвечу.
Ступенька за ступенькой, шаг за шагом, Даша осторожно карабкалась наверх. Было страшно — лестница дрожала и поскрипывала. Наконец девочка оказалась наверху и, перешагнув на площадку, с облегчением вздохнула.
Колька повесил лампу на гвоздь, торчащий из деревянной перекладины, и стал изучать часовой механизм. Вскоре он выяснил, что вращающиеся шестерни приводят в движение вал, расположенный по центру. Конец вала выходил через циферблат на улицу, на нём была закреплена часовая стрелка. Присмотревшись, мальчик увидел, что внутри этого вала был ещё один, более тонкий. Его приводила в движение другая система шестерёнок, и вращался он быстрее — на нём крепилась минутная стрелка. На конце вала, выходящего внутрь чердака, был закреплён рычаг. Колька с усилием нажал на него, и раздался щелчок.
— Есть! Получилось!
— Что получилось? Ты перевёл часы на полдень? — испугалась Даша. Несмотря на то, что они именно для этого сюда и поднялись, но в эту минуту девочка почувствовала страх.
— Нет, — успокоил её Колька. — Я только разобрался, как это делается, и перевёл часы на одну минуту назад.
— Слушай, знаешь, о чём я подумала? — Даша посмотрела на мальчика.
— О чём?
— Вот если у нас всё сейчас получится... — голос девочки дрожал от волнения, — откуда нам знать, куда и в какое время я перенесусь?
— Хм... — Колька почесал затылок.
— А вдруг я попаду в какие-нибудь доисторические времена?
— В какие-какие?
— Ну, в те времена, когда людей ещё не было, а были одни звери.
— Нет. Это вряд ли, — неуверенно сказал мальчик.
— А почему ты так думаешь?
— А потому что в книге об этом ничего не сказано! — Колька постарался говорить как можно убедительнее. — Да и кого тебе там спасать? Зверей, что ли?
— Куда же я тогда могу попасть?
— Ну, не дальше, чем в тот год, когда эту книгу писали.
— На триста тридцать три года назад?.. Ничего себе! — Даша не могла себе даже представить, что она там будет делать. — А как же я вернусь обратно? Там же наверняка не будет этих часов, которые прозвонят полдень и откроют Окно Времени!
— Да... Об этом мы как-то не подумали, — пробормотал мальчик.
Даша растерянно смотрела на крутящиеся шестерёнки, не зная, как поступить.
— Слушай! Кажется, я придумал! — встрепенулся Колька. — Давай сделаем так: ты отправишься в прошлое, а через час я переведу стрелки, чтобы часы пробили полдень, и ты снова окажешься здесь!
Даша с сомнением посмотрела на него.
— А вдруг ничего не получится?
Колька хотел было заверить Дашу, что бояться нечего, но передумал. Он и сам не был уверен, что всё закончится благополучно.
— Даша, знаешь, ты очень храбрая девочка, — мальчик посмотрел ей в глаза. — Я таких не видел. Честно-честно! С тобой вместе я бы отправился хоть на тыщу лет назад!
— Спасибо, — Даша грустно улыбнулась. — Ты настоящий друг. Вдвоём с тобой мне было бы спокойнее. Но сделать это я должна сама.
— Верно, ведь в книге про меня ничего не сказано, — вздохнул Колька.
— К тому же надо, чтобы ты оставался здесь, — сказала Даша. — Ведь кто-то должен перевести время назад, чтобы вернуть меня!
— Переведу, не сомневайся! Как час пройдёт, так и переведу!
— Не сомневаюсь! — Даша рассмеялась. — Только знаешь, наверное, за один час я там ничего не успею. Давай часа через три, чтобы наверняка.
— Договорились. Ну что, готова?
— Готова! — Даша пожала мальчику руку.
— Стой! Чуть не забыл! — Он достал из-за пазухи книгу с предсказаниями. — Возьми с собой, вдруг она там понадобится.
Даша взяла книгу и покрепче прижала к себе. Колька ободряюще кивнул и, повернувшись к часам, с усилием надавил на рычаг. Механизм замер, потом шестерни со щелчками закрутились в обратную сторону и через некоторое время остановились.
— Ну, готова? Тогда вперёд! — объявил Колька, отпуская рычаг.
«Прямо как перед полётом в космос! — мелькнула у Даши мысль. Она зажмурила глаза и ещё крепче прижала книгу. Часовой механизм размеренно защёлкал. Раз, два, три...
Послышался громкий щелчок, и часы с перезвоном начали отбивать полдень. Редкие прохожие на улице останавливались и с удивлением смотрели на башню с часами.




Художник оформитель - Владимир Зеленев, Санкт-Петербург.