Обучение забвению

Сиреневые груши абсурда, хлеб бреда высших небесных проклятий
в гангренозном навозе шероховатых звезд и летающей прозрачной жирафы
с невидимым голубым бекасом в жабо, сражающимся с альбатросом в тельняшке
и зубочистками в перьях
научат нас делать нелепой ленинскую лепнину,
ибо таинственный способ избавиться от возведенного — низвести,
и обратить в руины бессмыслицы всё, имевшее смысл горя.
И тогда запляшут протонные облака,
и кузнечик распилит скрипку бензопилой смычка,
и священная труха разлетится в прах и пух распоротой подушки разума,
и блистательный аксолотль, лакированный под водой
мыслями бессмысленного опоссума
выйдет из вод Ниагарского смехопада в белых одеждах Ностардамуса,
украденных у Навухудоноссора
в час дерзновенного железа и осиновых заморозков.
Первые пленки стекла на земельных очках,
желтая катаракта осени и испаряющейся литургии воскликнет:
"Сударынь на кичку!" И кризис ворон рухнет с деревьев печали,
наполнится воздух фанерой и треском, и драпировка карателей
станет бетонным плащом высшей статуи, надзирающей
за уличным движением Екатеринбурга.
Гирлянды фонарей в желтых шапках тумана
протянутся вдоль посадочной полосы для ангелов,
и торговля возобновится, чтобы все дешевое обменивать на дорогое,
в то время как вассалы печали
будут ходить скандинавской ходьбой на ежедневные похороны того,
что казалось любовью, превращавшейся в невыносимую скуку
уже через пять минут после встречи, но все они вынесли скуку
и не погибли. Орден дать бы им, но ордена кончились, остались
брызги брызговиков, грузы грузчиков и начала начальников.
Пойми, моя радость, кот проводит всю жизнь
в состоянии внутренней тишины — ни одной мысли за 19 лет.
Обратись в слух, в зрение, в осязание, вкус, обоняние,
помни, мысль — это враг, где увидел врага — там его и убей.
Запах хлорки и разлагающийся мочи засвидетельствовал всем нам:
перхлоратовый охламон в балахоне бесчинствует в балдахине.
Он смотрит на звезды как в детстве, и вспоминает:
когда-то мечтал стать взрослым и слетать в большое вовне,
но оказался в ничтожном rовне.
Звезды чудовищно далеки, но вблизи оказались бы все той же скукой.
Законы физики одинаковы, значит, и там тоже мысли.
И только вознесенный хлам магараджи сможет выстоять в схватке с изюмом,
переиначив ликёр, сделать липкой клавиатуру,
только так мы избавимся от многословия, ограничив десятью буквами речь.
Представь себе бывшего мужа, катапультировавшегося на унитазе из бизнес-джета,
и вот он в небе на унитазе под парашютом,
брюки спущены, целые стадионы задрав головы смотрят и ждут,
что он скажет. И он произносит речь из обломков, крючков, гнутых клепок,
ржавых гвоздей и трухи со дна ящика для инструментов.
Баллистическая дуга огибает ландшафт, если вдуматься, линия горизонта -
окружность, так что все мы окружены, мы попали в котел,
и теперь мы с тобой наводнение населения массовой кашей.
Оптимизм излечивается пессимизмом, пессимизм излечивается оптимизмом,
так они лечат друг друга, такова душевная жизнь.
И вот кровавый барсук поднимает красное знамя на гору,
но в лесу как всегда полумрак и отсутствие внутренней речи,
лишь присутствие утренней речки, смолянистый туман и коричневый бобр,
ставящий памятники беспамятству через два километра вдоль трассы,
что делало Советский Союз похожим на
кладбище, состоящего из могил Ленина.
Ты хотел бессмертия и вечной славы? Так на, получай! Получай!
В сущности, личная жизнь всех нас приводит к отчаянью.
И только директор горит на работе, сжигая там личную жизнь.
Мимолетные храмы разлетятся как стаи ворон под минометными камнепадами.
Лучший рисунок можно создать, подбросив тысячу карандашей.
Пока они не упадут, это будет небесный шедевр.
За два года в спортзале ты создал себе сильные руки,
но зачем тебе сильные руки,
если ты разучился всему, кроме как
создавать себе сильные руки?