Мэдисон Джулиус Кавейн. Вампирша

Селена, нежимая мглой?
В вечерних сумерках – лилея? –
Прекрасней лик её: чудной,
Луны бледнее!

Столь зелен блеск одежд на ней,
Что, в дождь, на листьях – звёзд мерцанье
Быть изумрудно-искряней
Не в состоянье.

Когда в её зрачки вперял
Я взор, то узревал смятенно
В их тьме – пылающий оскал
Самой геенны;

И уст вампирши (ледяных
И розовей зари туманной)
Впивая сладость, я от их
Пьянел дурмана.

Творцу не выжечь времена,
Когда её лобзал я шею!
Когда, обняв меня, она
Стонала, млея!

И демоницы помня слов
Нашёптанных призыв-заклятье –
Пусть не смогу его оков
До смерти снять я!


Madison Julius Cawein.
The Vampire.

A lily in a twilight place?
A moonflow'r in the lonely night? –
Strange beauty of a woman's face
Of wildflow'r-white!

The rain that hangs a star's green ray
Slim on a leaf-point's restlessness,
Is not so glimmering green and gray
As was her dress.

I drew her dark hair from her eyes,
And in their deeps beheld a while
Such shadowy moonlight as the skies
Of Hell may smile.

She held her mouth up redly wan,
And burning cold, – I bent and kissed
Such rosy snow as some wild dawn
Makes of a mist.

God shall not take from me that hour,
When round my neck her white arms clung!
When 'neath my lips, like some fierce flower,
Her white throat swung!

Or words she murmured while she leaned!
Witch-words, she holds me softly by, –
The spell that binds me to a fiend
Until I die.