Я к ним прикасался плечами
Детство, детство... Позади – ничего, впереди – дали. Хочешь посмотреть, что там, – нет ничего проще: берешь билет, идешь в кино. Там, на экране, предупредительные милиционеры, готовые в любой момент прийти тебе на помощь, там уверенные в себе рабочие, там немного растерянный и смешной, но по-своему симпатичный интеллигент, там обаятельный советский разведчик. Выходишь из темного зала и долго щуришься от яркого света.
Приходит вечер, зажигаются огни, мелькают за занавесками тени. Ты совсем не знаешь, кто там, но слышишь вдруг: «Здесь живут мои друзья и дыханье затая в ночные окна вглядываюсь я», – и почему-то замирает сердце.
На базаре продают ландыши.
«Ландыши, ландыши – первого мая привет...»
Какой волшебный голос у Гелены Великановой!
Ты еще не знаешь, как презирает эту песню Булат Окуджава. Она, наверно, того заслуживает: он редко ошибается. Но ты ее любишь, хоть и никогда б не посмел при его жизни в этом признаться. Так уж вышло. Кажется, по-научному это называется импритинг.
Она совпала с твоим детством, когда по земле ходили не люди, а их небесные двойники, и у молодых крылатых женщин – у всех до единой – были такие голоса, какие только и могут быть у этих райских созданий.
А ведь у Гелены Великановой и вправду был дивный голос.
...И потом, гораздо позднее, но теперь уже тоже в далеком девяносто восьмом году, побывав на одном концерте, не слишком даже и профессиональном, где молодые, очень молодые люди ( «без морщинки, без проседи», – как сказала бы нежная Новелла Матвеева) пели очень светлые бардовские песни, ты, почему-то ошеломленный их, может быть, и не таким уж великим пением, думаешь: а все-таки какое счастливое это было время – бархатный сезон социализма! И пишешь вот это:
..А все-таки какое счастливое это было время – бархатный сезон социализма. Незлобивый диктатор лениво, только по обязанности, бубнит очередной никому не нужный доклад. Разомлевший палач дремлет в укромном уголке. Надо всею страной тихий, безмятежный и почти бескровный полдень. Летят по небу дивные облака фасона шестидесятых. Навсегда останутся золотые сны, которые успели присниться поэтам в минуту райского затишья. Сны о том, как сошло однажды небо в квартиры, в улицы, в вокзалы, в толчею, в давку. И перемешались людские дыханья, и перепутались людские пути, и слились разные дороги в одну общую судьбу. И такой заманчивый свет разлился вокруг, что сам принц Гамлет, гордый и насмешливый, не выдержал: надел демократического покроя пиджак, шагнул и влился в московскую толпу.
И произнесла тогда Белла Ахмадулина:
Мне не выпало лишней удачи,
слава Богу, не выпало мне
быть заслуженней или богаче
всех соседей моих по земле.
Плоть от плоти сограждан усталых,
хорошо, что в их длинном строю
в магазинах, в кино, на вокзалах
я последнею в кассу стою —
позади паренька удалого
и старухи в пуховом платке,
слившись с ними, как слово и слово
на моем и на их языке.
И сказал Булат Окуджава :
«Я к ним прикасался плечами…»
И зазвучала в домах гитара. И поплыли дома, как пароходы, в голубую, счастливую даль.
...А сегодня в далеком от Москвы Чернигове поют чудесные его «Горожане» «и нет усталых и больных и виноватых нет» и всего того грустного, что легло между людьми и странами тоже как будто нет.
...Конечно, это были иллюзии, о которых не стоило б и говорить. Но посмотришь, бывает, какое-нибудь старое простоватое кино, снятое, конечно, не таким уж простоватым пройдохой-режиссером по сценарию другого такого же прожженного демиурга, и так глупо вдруг заноет сердце...
...А вы замечали, что в особенно светлые дни, в какое-нибудь райское майское утро, человек делается иногда особенно раздражительным и нетерпимым? Бывает даже, какой-нибудь добрячок становится тогда злым, как юный Лермонтов. Я думаю, это потому, что в такие дни особенно остро чувствуется разница между тем, что есть, и тем, что могло бы быть. Ласковое солнышко – насмешливый провокатор.
Свидетельство о публикации №120091906893