ветка свет и лёд

/уважаемые пассажиры
будьте осторожны при выходе
из последней двери последнего вагона
вам могут открыться
новые миры/

/и в сумерках мы вышли из онлайна/

***
я то же что и ты
но что поделать
на каждого из нас   
нашла коса
несомкнутого
(прочего)
предела
и прочие
(пока рябина рдела)
случились с каждым
не-до-чудеса

ты тоже явь
как тополь
как ольха
и то же у тебя
обетование
желтеющее
лиственное
рваное
по самой
червоточине
стиха

и то ещё к зиме
нам прозябание
и тот из нас
кто лис тому и лес
и всё случится
в ознаменование
ребяческого
нашего незнания
о вящей
невозможности
чудес

***
фигура речи - сломанная кукла
и дождь непредречённый и большой
сегодня я возникну взмокну вбухну
своей плодово-ягодной душой

и будет мне не холодно не жарко
не мокро даже как-то хорошо
от всякой мысли о песке и саже
о бренности того как робко сажен
шиповник в руки грунту (нагишом)

и ты такой придуманный и прошлый
продолжишься на краешке души
той самой бренной ягодной хорошей
и странные фигуры –
ромб в горошек
трапеция в пунктирные штрихи –
 
всё сложится в одно моё земное
счастливое прощение обид

и дождь змеится
злится и сбоит

искрится память
и сквозит и ноет

и нежен куст
и водосток шипит

***
и пока ещё есть немного его с полслова
с полу-маковку полу-зёрнышко полстишка
стрекозиного этого выстраданного смешка
на бутоне слезоточиво-красноголовом
ничему не перечь потому что ничто не суть
столько всякого назывного тебе не в пору
просто слушай грызёт кору короед и споры
мухомора с боровиком в студяном лесу
не улягутся в полоумном ночном часу
вот и мы два качания пихтовых на весу
два озноба окоченелых в земле корений
двух (у самого рта) нераспробованных
стихотворений

***
безбедное это лето
бездетной ранеты ветвь
озноб ледяного света
на сомкнутом рукаве

всему подберётся имя
и семени и осе
и вишне кромешной всей
кровавой такой что синей

как жимолостный июль
и в реку сошедший август
и наша о нём неправда
у рьяно сведённых скул

и ветка и свет
и лёд -

всё слюбится
всё пройдёт

***
/но ты спишь и не знаешь
нп/

когда одиннадцатого сентября
две тысячи первого года
в небоскрёбы всемирного торгового центра
врезались два самолёта управляемые террористами
и (по официальным сводкам)
погибло две тысячи девятьсот семьдесят семь человек
и ещё двадцать четыре пропали без вести
я какое-то время совсем не умела жить
не могла дышать как-то вдруг разучилась
мне казалось что воздуха стало намного меньше
и его не хватает вовсе
на всех кто теперь остался здесь
кому теперь это знать
навсегда навсегда

и когда на следующий день
один мальчик в школе 
скорчившись закричал
так им америкосам этим и надо
я поняла что в мире
больше уже никогда не будет
ни абсолютной праведности
ни абсолютного зла
и ничего другого
сколько-нибудь
абсолютного
 
когда в первый раз беловолосый мальчик
от которого мне стало вдруг что-то нужно
обязательно нестерпимо
не по какой-то прихоти бог весть чего
а потому что воздуха того самого воздуха
стало снова бедственно не хватать
ни на выдох ни даже на вдох
и только ему одному вроде как
было доподлинно известно
где этот воздух взять
и откуда вообще он берётся

вот когда этот беловолосый мальчик
попал под колёса автомобиля
(на самом деле не так
но для меня было именно так
и никак иначе)
я поняла что кроме прорех в местах
где должны быть непоколебимые абсолюты
есть ещё нечто чёрное раззявленное
что-то такое непоправимое
когда-то давно разладившееся
и вовсе теперь невозможное
ни по какой причине
ни по одной вообще

я назвала это чудище
первым попавшимся под руку
мутным и обтекаемым
словом
не-спра-вед-ли-вость

теперь когда я смотрю на тебя
пусть не особенно мне знакомого
с другими повадками (не моими)
странного непонятного
но всё ещё бесконечного
когда я так явственно вижу
как тёмно-лиловые шарики
густой безупречной жизни
бегут по тебе врассыпную
при каждом тугом сокращении
чего-то в тебе тренированного
исправного бесперебойного
сугубо биологического

когда я смотрю на тебя такого
и слышу (о как я слышу)
как в тонком безвинном воздухе
взвывают и разрываются
не помнящие себя от гнева
снаряды снаряды снаряды 
и где-то визжит безудержная
безумная безутешная
уже навсегда пропащая
резина колёсных шин

тогда я стараюсь вдохнуть
как можно полнее глубже
крупнее себя самой
ищу в себе кашалота
почти до потери разума
до гипероксигинации

и воздух тот самый воздух
как будто бы чуть скудеет
становится вдруг теснее
и ватнее и плотнее
и звуки в нём восковеют
и глохнут и застывают
и ты их почти не слышишь
ни тринитротолуола
раздрызганного разбрызганного
ни той тормозной колодки
что больше уже никого не сможет
спасти или воскресить

и так наступает утро
сентябрьское ранее утро
и дети шагают в школу
и люди вплывают стайками
в зеркальные бизнес-центры

и никакой справедливости
и ничего абсолютного
в том как твои русые волосы
похожи на нити света
бесстрашные свившие гнёзда
на самой высокой ветке
нетронутой вообще ничем
безропотной кроны дуба
как будто бы на последнем
на самом на поднебесном
с разверзнутой навзничь крышей
с распахнутым настежь сердцем
залитом как воском солнцем
стотысячном этаже