О Любви. Родничок

  Сколько лет прошло после нашей учёбы в институте, а мы не перестаём быть друг для друга родными и близкими людьми. На наших встречах выпускников, внимательно всматриваемся в лица подходящих людей и тихонько спрашиваем друг друга «кто это?».  Ждём тех нас, девчонок и мальчишек сорокалетней давности. А приходят тётеньки и дяденьки располневшие, седые, ухоженные до лоска и не очень, и до боли знакомые  и совсем незнакомые, всё-таки столько лет прошло. Но через несколько минут – мы те же, юные, безмерно счастливые. Восторженно подпрыгиваем, встречая близких подруг, обнимаемся, расцеловывая дорогие лица, оставляя следы от губной помады, и перебивая друг друга, задаём один и тот же вопрос: «Как ты?».  А потом, чуть успокоясь, опять превращаемся в невозмутимых матрон и достойных отцов семейства. И уже спокойно льётся речь, легко и непринуждённо рассказываем  друзьям и подругам о своей жизни. Но среди нас есть люди легкоузнаваемые, «наследившие», как  сказал бы один наш однокурсник, которых узнаешь всегда, даже лет через сто. Она одна из них, наша Нина, наш дорогой Забабурёнок, наш Родничок.
  Таких лиц мало на свете.  «Милая» - хочется сказать, глядя на её лицо.  Кожа нежная, как наливное яблочко, излучающая свет изнутри, розовый румянец, то и дело появляющийся на её щёчках. Высокий лоб, пушистые русые волосы, глубоко посаженные глаза, наполненные добротой и кротостью, длинные пушистые ресницы и алые губы.  А голос нежный, журчащий, как говор ручейка, бегущего по камешкам. Небольшого росточка, « в  теле»  не худенькая, тоненькие ручки, стройные ножки и смешная походка, с выбрасыванием в стороны носков туфелек. И никогда мы не слышали от неё плохого или осуждающего слова. Всегда у неё всё хорошо и все хорошие.
  Нина дружила с Лёлькой. Они были неразлучны,  как Пат и Паташон, как Винни Пух и Пятачок.  Шлёп, шлёп, как флагман выплывает Лёлька, а за ней вприпрыжку семенит Ниночка. Лёлька высокая, важная и до безобразия красивая, а Ниночка поменьше, но не менее красивая, только красота её мягче, милее, как у ребёнка. Наш Вовка Ахметжанов гораздо старше нас, прошедший армию и П.О., в то время человек семейный, имеющий ребёнка, и относился к ней, как к своему дитя. Находясь в аудитории,  кинув взгляд на наши головы, и не досчитавшись, Нины, бывало, говорил, обращаясь к Лёльке: « Балбина, где твоя запчасть Забабурина?». Или, найдя в столе кем-то забытый пирожок, завёрнутый в салфетку, Вовка, найдя глазами Нину, кричит на всю аудиторию, немного картавя слова.
- Забабуина, хочешь пиожок?
- Давай, Ахметжанов, - соглашается вечно голодная Нина.
И уже откусив  его, спрашивает.
- А что он такой задубевший?
- Да я его в столе нашёл, - отзывается тот.
- Ахметжанов, скотина, ты зачем мне его дал, - ругается Нина.
- Ну, ты же есть хотела, а я тебя чем-ничем накормил. Забабуина, муха подберуха. – Изрекает Ахметжанчик. Он доволен.
 Ниночка и ругалась то, как «милый мой» сказала, а «скотина» самое ругательное слово в её лексиконе.
  А через тридцать пять лет на нашей встрече однокурсников, когда я говорила о них, не сумевших приехать, Ахметжанчик вскочил и грозя, наверное, Лёльке. Выкрикнул, под смех однокурсников.
- Я помню, как это большая таскала её маленькую всюду за собой. Да-да! Как Винни Пух Пятачка!
  А ведь и правда, они очень похожи на эту парочку. И генератором идей была всегда Лёлька, как и Винни. Ну кто мог придумать, ходить на Крытый рынок, «злить армян»? Только она. Или каждый день, как Пушкинские 33 богатыря, с дозором обходить все магазины на проспекте Кирова, практически без копейки в кармане, но зато приобретая ценную информацию  «где, что дают» и изредка позволяя себе купить сто грамм шоколадных конфет, в заветной  «Белочке». А кто из них придумал эти хулиганские выходки, дурить всех и вся? То пошутят над Люсей Ворониной из параллельной группы, девчонкой, обожавшей Нину, и от всей своей доброй души желавшей сосватать её за родного брата, умного и способного человека, учившегося в Университете. А это «хулиганьё» подсунули Люсе записку, якобы от парня, давно в неё влюблённого, и назначили свидание у доски с расписанием занятий. А сами устроились недалеко, на своём командном пункте, чтобы понаблюдать за девчонкой. Мало того, они несколько раз продефилировали мимо, да ещё невинным образом спросив, что она тут делает. Той бы понять вражеский замысел, но простодушная Люся поведала, что у неё здесь свидание с незнакомцем, который ещё и стихи ей написал.
                Я давно люблю, а ты не знаешь
                И проходишь гордо стороной.
                Как меня ты этим обижаешь,
                Что мне плакать хочется порой.
Знать бы ей, что стишки вечером предыдущего дня крапала Лёлька, в нашей с ней комнате.  Кто же не купится на такие душещипательные строчки? Каждый обманываться рад.  Люся и прогнала девчонок, мол, «идите отсюда, а то он не решится подойти».
 
  То, эта сладкая парочка, направит девчонок, опоздавших на первую пару, всего-то на часочек, в деканат, утверждая, что была проверка, и им приписали опоздание на два часа. Да выбирали жертву из девчонок честных и доверчивых, как Леночка Прохорова.
- Ой, Леночка, девчонки, в «чёрный» список попали. Идите, скажите, что вы только на один час опоздали.
А те и рады стараться, доводя нашу Евгению Осиповну до «белого каления», никак не понимавшую чего от неё хотят студентки. И, наконец, разобравшись, успокоила их фразой: « Да идите вы!»

А то 1 апреля, переплюнув всех шутников, гоняли по этажам нашу Масляню, якобы на пятом этаже ждёт её парень. Та, пробежав со второго на пятый этаж пару раз, и не найдя своего Грандовского, с подозрением обратилась к ним.
- Обманываете?
Надо было видеть «честные» глаза девчонок. И если Лёльке бы она не поверила, то Нине, не смогла, нарезав ещё два круга, пока не «раскололись».

  Несмотря на эти безобидные приколы, Нину все любили и обожали с первого дня нашей учёбы, с первой поездки «на картошку» в совхоз «Штурм».  Она вызывала какое-то умиление у всех. Девчонки тискали её, как ребёнка. Люда Красникова, взяв Ниночку за румяные щёчки, всё время приговаривала: « Да, что же ты хорошенькая такая. Да кому же ты достанешься?»  Лена Шашкина, отчисленная из института за «Историю КПСС» с первого курса, через много лет увидев меня, первым делом спросила: « Как поживает Ниночка?»  А на практике в Малых Копёнах, все ребята  были очарованы ею. Но больше всех умилялись бабки в селе. Каждая мечтала сосватать Нину за своего внука.
- Да где же таких делают-то ноне? – Приговаривали они, сидя на лавочках. – Нашим бы робятам да по такой жане. Штучнай акзямпляр, штучнай. Чистыя и смиренная девка то.

  Иногда, наш Забабурёнок попадала во всякие смешные истории. Однажды, делая свой обход по проспекту Кирова и по Крытому рынку, она увидела уж очень красивый костюм. И тут же решила просить разрешения у родителей на его покупку, благо, что переговорный пункт был совсем рядом. Заказала переговоры, немного подождала и, крича в телефонную трубку, выпросила у мамы разрешение на покупку.  А придя на квартиру, услышала  телефонный звонок, звонила мама.
- Ты, что же, дочка, не звонишь?
«Вот с кем я разговаривала?» – Задаёт себе вопрос Нина. – «Кто та счастливица, для которой выпросила покупку?»
  В нашем институтском ларьке, который находился в небольшом фойе у входа со стороны старого корпуса, продавались газеты, журналы, разные канцелярские товары и, конечно же, ручки разного калибра и фасона. Ручки, были страстью и слабостью Лёльки. Время от времени, подходила она вместе с Ниной к этому ларьку и покупала особо приглянувшуюся ручку. Как-то, на большой перемене, когда студенты сновали туда-сюда мимо ларька, стояла наша парочка в очереди за очередной, очень нужной двадцать пятой ручкой. Стояли они, держась за руки, пока кто-то не отвлёк Нину. Она отвлеклась, разговаривая с кем-то, и на секунду оставила Лёлькину  руку, но тут же подхватила, но уже не её, а руку стоящего за ними парня, очередь-то продвигалась. Лёлька уткнулась в созерцание товара, Нина, разговаривая, не заметила, что своими нежными пальчиками теребит ладонь, покрасневшего и «растаявшего» парня, а  текущая мимо река студентов замерла, почуяв представление. Тихие смешки, нарастающие, как рокот, вид парня, «работающего» на публику, его пылающие уши и закатывающиеся глаза, млеющие от удовольствия, нежные пожатия маленькой  Нининой ладошки и её растерянный вид, наконец-то, привлекли внимание Лёльки. Она оглянулась, оценила ситуацию, быстро дёрнула Забабурёнка к себе за руку и опять уткнулась  в созерцание товара. Смех стих, и толпа студентов потекла, как обычно двумя течениями, на выход и вход в институт.

  Сколько ещё разных приключений произошло с Ниной и Лёлькой и в стенах института и за его пределами можно рассказывать бесконечно. И как на «немецком» Нина ляпнула «натур оплята» и этот ляп пошёл в «народ». И как на праздник «сбросившись» их послали за горячительным, а Ниночка упала вместе с бутылкой и Лёлька кинулась к ней со словами: «Бутылку не разбила?». Вместо того чтобы помочь и поинтересоваться, не сломала ли она себе что-нибудь. И как девчонки  болели с похмелья, а наш Сашка Черняев, видя их состояние и хорошо понимая как им плохо, посочувствовал: «Что, девчонки, перебрали?»  Быстренько сбегал в буфет и принёс бутылку лимонада.  Сколько ещё всего смешного происходило тогда.
  Но закончилась учёба, получены дипломы, обмыты, как полагается, значки о высшем образовании, разъехались девчонки и мальчишки на работу кто куда, повыходили замуж и женились. Очень скоро вышла замуж и наша Ниночка. Наши девчонки приезжали на свадьбу, конечно же, Лёлька, Таня и Ольга, наша обожаемая староста. Без приключений не обошлось, но об этом, как-нибудь, потом.
  На свадьбе отец жениха сказал.
- Сбылась моя мечта. Я так хотел, чтобы Нина вошла в нашу семью и стала нам дочкой.
Ниночка и стала дочкой в новой семье. Нет- нет с работы, иногда в подпитии, приезжал к ним  отец мужа.
- Примешь, Ниночка? Домой не хочется идти. Моя сейчас хай поднимет. Не хочу.
- Конечно, папа, проходи, - встречала свёкра Нина, - кушать будешь?
- Буду. А бутылочка у тебя найдётся?
- Для тебя, пап, всегда, - отвечает Нина.
- Наливай! – Командует папа.
Посидят, поговорят, обо всём и ни о чём,  и пойдёт папа домой, к своей, напоследок скажет.
- Хорошая ты у меня, дочка, легко у тебя.
  Хорошо сложилась жизнь у Нины. Не без трудностей и испытаний, конечно. С мужем, Сашей, всю жизнь вместе. Дочка родилась. Вырастили. Уже и внук радует бабушку и дедушку. В трудах и заботах живут, оберегая свою любовь и счастье, свою семью. И постоянно у неё кто-то гостит, то сестра, то племянники, то дальние родственники, то друзья или подруги. Почему?
  Уже после своего испытания, моей затянувшейся болезни, я опять стала видеть людей как прежде, какими-нибудь образами, отражающими суть человека. Нину, я увидела, как родник. Маленький родничок, бьющий из-под земли, с небольшим зеркалом воды, где отражается небесная синь и плещется солнце. Светлый и прозрачный. А вместе со струями воды, бьющими из земли, поднимаются столбики взвеси, песка или земли, и тут же осаживаются на дно. И так хочется испить вкусную воду из родника, прильнув к нему, преклоняя колени. И толпятся люди, чтобы испить чистой водицы. И журчит родничок, несёт свой дар, свою воду большой реке или лесному озеру, вливаясь в общий поток Божьей благодати. Совсем, как наша Ниночка, светлый человечек, наш Родничок. Журчит её голосок, как переливчатый поток ручейка. Не умеет она ругаться, и её малые упрёки похожи на столбики взвеси,  тут же опускающиеся на дно.  Тянутся к ней люди, как к Чистому и Светлому  Источнику, чтобы набраться сил, чтобы коснуться этой чистоты и Света, заложенного в ней изначально. Обыкновенный Необыкновенный Человек, живущий среди нас, наделённый Любовью.

                20-24.05.2020.




 - Нинка-а-а, - тянет Лёлька, мой дорогой рецензент, - я как будто в молодости побывала.  Всё вспомнилось. И как мы с Ниной познакомились, и как на Крытый, после занятий шастали. Я пирожок покупала, а Нина яблочко. Ей хорошо, она там, рядом, на проспекте, на квартире жила, ей хозяйка еду приготовит, да ещё и разогреет. А мы с тобой почти у набережной жили, пока приду, пока разогрею, тебя вечно  по киношкам и театрам носило, в общем, голодная я всегда была. А помнишь нашу столовую, в новом корпусе, в подвальчике?
- Да нет, на первом этаже, - поправляю я Лёльку.
- Ну, да, да, но ведь спускаться туда надо было, как в подвал. А комплексные обеды? А пельменную помнишь? На проспекте, за углом, там ещё главк какой то был. Мы тогда уже в общаге, с Татьяной жили, обедали там постоянно втроём.
- И мойву, на последние деньги, мы там же покупали, - вторю я Лёльке, - целую гору, килограмма два-три, а на хлеб не хватило.
- Ага, помню, в кульке бумажном. На стол высыпали, целую гору, и стоим, три дуры, смотрим, а девчонки набежались, человек шесть-восемь и нам хрен досталось.  А помнишь пирожное «картошку», а ромовые бабы на Кирова…
- Лёлька, ты голодная что ли?
- Ага.
- Прекращай, нам с тобой жрать нельзя, вес за сто кг перевалил.
- А-а-а! А ты чего аппетит разжигаешь?
- Когда?
- Да своим рассказом! Я, может, самые лучшие моменты жизни вспомнила.  Ела, сколько хотела, и не толстела!
Мы смеёмся, как будто нет за плечами этих тридцати девяти лет разлуки.  И весь наш институт перед глазами, а наши однокурсники вокруг нас, и наша Ниночка, наш Родничок, смеётся своим переливчатым голоском.