Про любовь

Анечке уже шесть. Она готовится к поступлению в школу, занимается в подготовительной группе детского сада, и это ей очень нравится. Каждый вечер, возвращаясь домой, она заходит ко мне, чтобы поделиться впечатлениями прошедшего дня и похвастаться своими достижениями – какое стихотворение она сегодня выучила, какой рисунок нарисовала… Однажды, едва переступив порог комнаты, она суёт мне в руку смятый клочок бумаги:
– Вот, посмотри!
– Что это? Ещё рисунок? – спрашиваю я.
– Да нет, записка! Читай! – требует она.
Расправив листок, я вижу на нём нарисованное красным фломастером сердце, пронзённое кривой стрелой, с острия которой стекают огромные, чуть ли не в половину сердца, капли крови. Заметно, что художника обуревали сильные чувства, – он так старательно нажимал на фломастер, что проделал в бумаге дырку в том месте, где стрела проходит сквозь сердце. Под рисунком было выведено корявыми печатными буквами: «АНЯ Я ТИБЯ ЛУБЛУ».
– Ну, и кто же автор этих строк, написанных кровью сердца? – улыбаясь, спросила я.
– Серёжка, мой жених. Мы с ним на занятиях рядом сидим.
Я удивляюсь:
– Какой ещё Серёжка? Ты же сама мне говорила, что твой жених – Димка.
– Э-э, да когда это было – ещё в прошлом году! А теперь я люблю Серёжку.
– Стало быть, у вас с ним полная взаимность… Но он, по крайней мере, достойный человек?
– Чего? – не понимает Аня.
– Ну, есть у него какие-нибудь хорошие качества? Что-нибудь особенное?
– А-а-а, конечно, есть, сколько хочешь!
– Например?
– Он дальше всех мальчишек в группе плюется рябиной из трубки!
– Потрясающе! – восклицаю я. – Хотелось бы мне взглянуть на этого Робин Гуда.
– Знаешь, он какой? – Аня обводит глазами комнату и замечает большой настенный календарь с изображением Марианны и Луиса-Альберто – героев мексиканского сериала, который как раз заканчивал победное шествие по телеэкранам, покоряя сердца всех российских зрителей от мала до велика. – Он похож на Луиса-Альберто, только без усов.
– Ну, тогда всё ясно, – говорю я. – Разве можно не полюбить такого!
…Их роман развивался по всем правилам жанра. Спустя два дня Аня сообщила, что Серёжка сделал ей предложение, и они твёрдо решили пожениться («Прямо сейчас?» – заволновалась я. «Нет, что ты! – успокоила она меня. – Не сейчас, а когда вырастем»). Затем они найдут хорошую работу, накопят много денег и купят себе в «Детском мире» дочку – точную копию Марианны. Таковы были ближайшие планы.
Аня была счастлива. Ну, а я... Каюсь: узнав её сердечную тайну, я стала пользоваться этим в своих корыстных воспитательных целях. Теперь, когда мне казалось, что Анины шалости выходят за рамки допустимого, стоило лишь сказать: «Если ты будешь так себя вести, Серёжка тебя разлюбит и ни за что на тебе не женится!» – и она моментально утихомиривалась.
Но... как говорится, ничто не вечно под луною, и скоро мне пришлось лишний раз убедиться в справедливости этого изречения. В один прекрасный день я сидела на диване перед телевизором и ела пирожок с вишней. Услышав в прихожей Анин голос, я крикнула:
– Аня, это ты? Входи, – и через две секунды она уже сидела рядом со мной.
–  Пирожок будешь? - спросила я.
– Ага, – она  с наслаждением зажмурилась.
– Только он с вишней, смотри, косточек не наглотайся.
– Я что – грудная? – обиделась она.
Некоторое время мы обе молча жевали. Выплюнув косточку, Аня зажала её между большим и указательным пальцами и выстрелила в противоположную стену, целясь в календарь. Увидев, что «снаряд» угодил точно посередине лба Луиса-Альберто, она закричала:
– Есть! Попала! – и злорадно засмеялась.
– Аня, ты что это! – я нахмурила брови. – Прекрати немедленно, а не то... – и я привычно пригрозила ей вечным отлучением от Серёжкиной любви. И вдруг услышала:
– Подумаешь! Я и сама его уже не люблю. Мы с ним поссорились навсегда.
– Вот так так! – удивилась я. – И давно это случилось?
– Очень давно – ещё на прошлой неделе. Нужен мне этот Серёжка! И вообще, никто мне не нужен! Не собираюсь я замуж выходить.
– Весёлые новости, нечего сказать! А я-то надеялась понянчить твою дочку…
– Какую ещё дочку?.. – проворчала Аня.
– Ту самую, которую вы с Серёжкой собирались в «Детском мире» покупать.
– Ладно-ладно, хватит мне сказки рассказывать, я уже не маленькая, – вдруг заявило чадо тоном человека, умудрённого жизнью.
– При чём тут сказки? – удивляюсь я.
– При том! Думаешь, я не знаю?
– Да что такое ты знаешь?
– Детей не покупают, а рОдят! – выпаливает она и хитро прищуривается: ну, что я теперь скажу?
Я склонилась над блюдом с пирожками и удивлённо хмыкнула – ну что за дети пошли! Затем, изо всех сил стараясь сохранить серьёзное выражение лица, повернулась к ней:
– Вообще-то ты права, конечно, пока их ещё родят. Но... ты же слышала, вчера в программе «Время» диктор говорил, что рождаемость резко упала и продолжает падать?
Аня молча кивает.
– Ну, вот. А пока ты вырастешь, детей уже наверняка будут только продавать в магазинах…
Она пристально смотрит мне в лицо, пытаясь понять, шучу я или говорю серьёзно, и, видимо, убедившись в последнем, спрашивает:
– А сколько они будут стоить, тыщу? Я себе куплю.
– Скажешь тоже – тыщу! – усмехаюсь я. – Да какую-то куклу Барби, и то не купишь за тыщу, а тут настоящий, живой ребенок! Притом цены растут как на дрожжах! Так что можешь посчитать и подумать – сумеешь ли ты одна, без Серёжки, заработать денег на дочку.
– Можно занять у кого-нибудь... – жалобно говорит Аня.
Я неумолима:
– У кого занять? Потом всё равно отдавать придется.
– А у мамы с папой? Им можно отдавать постепенно…
– Они же на машину собирают, ты знаешь.
– Да, точно... Может, у бабушки попросить?
– У неё-то откуда такие деньги? Она ведь на пенсии.
Аня вздыхает. Затем, поджав ноги и обхватив их руками, кладет подбородок на колени и затихает в такой позе. Глаза её устремлены на календарь, с которого ей улыбается Луис-Альберто с прилипшей ко лбу вишнёвой косточкой. Но Аня его не видит, мысли её витают где-то далеко. Она сосредоточенно размышляет, и, мне кажется, я знаю, о чём: раз уж дела обстоят таким образом, не лучше ли будет помириться с Серёжкой, хотя бы из финансовых соображений?