Би-жутерия свободы 160

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 160
 
Какие-то мистер Икс с Игреком и ещё одним Неизвестным насаждали в тёмном углу методы щадящего мордобоя (дать бы ему тумака для острастки или просто кокошник укокошить) при равных условиях получения квартир по 8-й программе, отчего козлиное молоко на губах здешних пенсионеров сворачивалось калачиком, но, не мурлыкало. Всё это подтверждало догадку, что авангардные отношения твердолобых находили живой отклик и горячечную поддержку у соискателей приключений на чужую голову. А именно – участников сафари в резвой компании боксёров-кенгуру и клубков растений подросткового возраста «Перекати поле», но в положенном для них переходе в другую тональность.
Кому-то это напоминало нужник в нужное время в нужном месте. Другой неизвестный настраивал заиндевевшие в нужном направлении после крещенских морозов умы, обычно занятые пространным – «Размышления у парадного подъезда» с детальным описанием эпизодического секса замедленного действия в сезон проливных дождей (как хотите, так и понимайте).
Хорошо Некрасов не дотянул до наших горячих денёчков, не то бы у него гул удобрения пробежал по рядам зубов, затаился бы в подмышках и ему пришлось бы стать свидетелем того, как на покрытой ворсистым трёхслойным матом эстраде (крепкое словцо арматура наработанной фразы) валетно-музыкальная группа развлекалась собственным ансамблем «Песни и Встряски», напоминавшую древнеримскую вакханалию, сменявшуюся однотонно-бесцветной бабочкой текстов.
Группа, не отличавшая Ламанш от English chanel, пела на всех недоступных неискушённому слуху языках кроме датского, то ли из уважения к Гамлету, то ли потому что её руководитель Саймон Клещ, живший одним днём (ночей для него не существовало, после того как он выложил кафелем печку и лёг на «вытяжку»), считал, что Дания – спальный мешок, выброшенный в проливы Каттегат и Скагеррак у раскрытой пасти львиного Скандинавского полуострова. Но Саймона можно простить – политически неподкованный юнец не познал времён гитлеровской оккупации, когда сказочной Данией правил мужественный король, вышедший  из солидарности с датским еврейством на улицы Копенгагена в нарукавной повязке с жёлтой шестиконечной звездой.
Исключение составлял текст, приведённый к исполнению ниже. После вынужденного прослушивания конферансье Ермолай Арсеньевич Виселится, поразвлекший публику новой вечерней ермолкой, порекомендовал никого ни на кого не науськивать, и всем четырём музыкантам удавиться на галстуках в конце представления, чтобы никто из них не пришёл с повинной за игру в нетрезвом виде.
Под аплодисменты собравшихся и единодушно негодующие крики Присытившихся, конферансье, безжизненное пространство лица которого мало чего выражало, предложил поступиться принципами и поставить пять виселиц для участников разлагающегося квартета в составе: ударника Леонтия Трахеи, гитариста Люсьена Снадобьё, клавишника Афони Торчком, гармониста Лео-Польта Неполадки и Лео Виртуозо, засурдиненная труба которого жужжала зажатой в кулаке мухой. Но они, к вящему удивлению променадящихся, продолжили наигрывать, что им за благо рассудится, зная, чтобы бросить камень в их огород требуется 4 компонента: отыскать подходящий огород; не полениться поднять камень; соизволить взмахнуть рукой; потрудиться над появлением желания  мостить подарками дороги, не совершая опрометчивых поступков.
На пюпитрах были разложены истории их болезней, включая  анализы, расписанные в прыгающих нотах. Темп задавал невозмутимый Леонтий Трахея (в гневе он рвал и метал заплесневевшей булкой, а каждый волосок в его бороде развивался по-своему, получив должное воспитание). Безукоризненно исполняя партию поверженного Ницше он, находясь в трансовом забарабанье, звучал  отрывисто – молотком по наковальне.
Основным ритмом была избрана ресторанная отбивная с притопом «Приходя в «Неистовство», сажусь за столик и заказываю прохладительное». Отрываясь в синкопах, Трахея забывался в там-таме «Это то же, что предложить светлячкам не засвечиваться в период размножения». Задавака музыкальных вопросов Гитарист Люсьен Снадобье заходился в недавно пережитой им самим незавершённой теме, подсказанной подругой: «Опять струсил! Я же просила быть поаккуратней, у меня их всего две пары, на вас не настираешься». За этим с нарочитой ленцой шла импровизация (всех в единый пучок) Люсьена на подорванной струне «Бесплатная процедура обтирания похотливых губ».
Неизвестно, что делал бы квартет без клавишника Афони Торчком – музыканта, получившего пожизненную каторгу с отсидкой в оркестровой яме и с замашками торговца шалфеем для полоскания гёрл оперных певцов. На своём впечатляющем органе он пытался доказать, что можно вторить, не беря торы в руки и не чистя зубы фтористой пастой. Поэтому для него вступать в диалог с цимбалами  было равносильно вступлению в нечто мягкое на тротуаре.
Соклавишники, оглядываясь, сплетничали, что от выжатого «лимона» у Торчка осталось всего пара тысяч, а кругом не то х...сосы, не то логопедики, и что в  поиске нового Торчком дошёл до исступления и подбородок его заострился, а в необоснованных притязаниях клавишника на величие проглядывало недопонимания слушателями авангардного творчества, преодолеть который он не сможет без постороннего вмешательства, навеянного со стороны.
Вскоре Афоня, в свободное время торговавший баранками и сушками для волос, вздохнул с облегчением (кому-то повезло, что никого вокруг не было, так как он привык из всего извлекать пользу финским ножом). Теперь в перерывах он учился аккумулировать вежливость, и протягивал в награду себе коробку «Секундных долек в сахарной пудре». С греческим гармонистом Леопольдом Неполадки, закончившим афинский железнодорожный институт по специальности «Вагон и маленькая тележка», не было  проблем, не считая, что его преследовали видения лесных пожаров на полуострове Пелопоннес. После выхода на кухню он наткнулся на легион тараканов, наступавших тремя группами: «Север», «Юг» и «Центр». На юге Пелопоннеса  у Леопольда осталась модистка-невеста, отшивавшая всех и  поровшая невесть что, вроде того, что её законный отец – штандартенфюрер ОБХСС.
Это усиливало его беспокойство, выражавшееся в растяжимой как гармонь философской выкладке – кроме мышц существует успех, и его следует развивать. Товарищи по инструментально-вокальной группе «Сморщенные стручки» не понимали его греческого бормотания, так как Неполадки  выбрал недоступный лейтмотив, этакую «Иллиаду» – «Ломбард за поворотом. Там принимают на сохранение присутствие духа от всех желающих слушать».
Нельзя не упомянуть приходящего солиста Жан-Голь Грубияна, изрыгавшего потоки мутных слов а-ля: «Когда вы просите меня потесниться и освободить место в Прямой кишке искусства, я считаю себя полным дерьмом». Сегодня он притащил шокирующую новинку – занимающегося самоопылением Марика Мастур-бей. Репетировать ему песенку не стоило, также как исполнять её. Но Жан-Голь не обращал внимания на  мнение квартета, руководствуясь иными критериями в переполненной метаморфозами ситуации.


И если бы что-то подвигло его на столь постыдный поступок, мне бы всё равно это было не по нутру. Дураками принял во внимание моё пожелание и безмятежно продолжил выверенные пассажи на саксе. Параллельно выступлению квартета в дальнем углу бордвока, по монитору величиной с футбольное поле, транслировалась запись из зала суда над близнецами Жалюзи. Их не упекли, а выпустили на ограниченную свободу на время маскарада под сострадательный залог в !00 000 таллеров каждого. Братьев показали выходящими из общественного туалета «Двужопый нильский кракодиллер» в вечернем шоу-триллере в тот момент, когда Моня выкрикнул: «Раскалываются лёд, коалиции, но не мы – Жалюзи! Мы не позволим засыпать себя конфетти незаслуженных упрёков!» Преступники выглядели  опустошёнными, с рыхлыми рулонами туалетной бумаги вместо пуленепробиваемых жилетов под рубашками.
«Из тузика слёзные всхлипки ещё вскрипывали пассажами из Вивальди вслед намытарившимся сиамским близнецам» – так писал в своём репортаже «С эпицентра забытий», помещённом в одном из таблоидов, рьяный поклонник Хлебникова Опа-нас Непонашему, забившись в одном из приступов сомнительной гениальности, которой обладал вволю, как доступной девкой.
На другом экране, в районе, попахивающем ноздреватым сыром с Пони-Айленда, за сравнительно небольшие деньги передавали в записи из медицинского офиса проктолога Гуревичукуса колоноскопию колоритного героя вечера Даника Шницеля. За это доктору (по достоверным, но неподтверждённым слухам) отстегнули полмиллиона таллеров с мелочью в помошь выхода в свет титанического труда Тыберия «Несформировавшиеся массы».
Раж переходил в жар, и сетовать проктологу оставалось только при ловле рыбы. Элита с местечковой престижностью жарко обсуждала то, что им подсказывала чиста-совесть. Правда не совсем было ясно, без чего жить нельзя – без подсказки или совести? Народ же, не страдавший от избытка нечистой силы, предпочитал шпаргалки и по заведённому Сусаниным непроходимому обычаю не мог принять решения. В воздухе попахивало погромом. От революции никто вслух не отказывался. По променаду под лозунгом «Да здравствуют Хо Ши Мин, Хе Минг Уэй и ЧеГеВара» размеренно текла река молодняка, пойманного с наличным, но не отягощённого налогами и притоками доннорской крови к бледнолицым коалициям. Надо всем этим возвышался обелиск работы скульптора всех времён и подходов к искусству Мартаделло Загремелли «Порубленным взаправду от того кто почтительно снял шапку вместе с волосами, и от тех чьи головы осталась на месте, не меняя свой уровень по отношению к раскидистым на плечи».
Произведение Загремелли, культивировавшее предосудительную привычку одёргивать обрюзгшие шторы, позрачный пиджак и людей, позволявших себе больше чем от них требовалось, призывало со всей ответственностью ощутить оба полушария героини Земли – одно и которых было холодным, наверняка Северным.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #161)