Как я врагов любила... Отец Герман 7

*   *   *
(начало восьмидесятых)

  Между тем на меня обрушилось очередное искушение – с совершенно неожиданной стороны.
   
 Один из моих соседей собрался строить гараж.
Но таким образом, что выезжать из него пришлось бы вплотную мимо нашей калитки (вход к нам – в конце тупика, длина фасадного забора - всего метров десять).

Там располагалась зона отдыха. У калитки часто играли дети, в том числе и наша Рита, когда её привозили.
Мало ли что...
  В общем, когда были исчерпаны все устные попытки убедить соседа разместить гараж иначе (что было вполне возможно), Борис обосновал наши возражения письменно и направил бумагу местному начальству.

В отместку мстительный сосед, имеющий, на беду, “лапу” в партийных верхах, настрочил ответное заявление аж в прокуратуру и в ЦК.
Что мы никакие не кандидаты наук, не журналисты-писатели, а аферисты, спекулянты, самогонщики, воры, а может, и шпионы...
Сама я заявления не читала, но, судя по бурной реакции правоохранительных органов, что-то там подобное было.
В общем, я обомлела, когда у калитки появились вдруг следователь (женского пола) в сопровождении милиционера. Едва ли не с обыском.

  Призвав на помощь силы небесные, провела их в комнату.
Притащила имеющиеся в наличии документы. О покупке и строительстве дома, договоры на сценарии, удостоверения и дипломы, трудовую книжку. Наши с Борисом публикации, в том числе и последнее издание “Земли спокойных” в сборнике фантастики.

Следовательница немного смягчилась, даже растерялась, но пожелала осмотреть “оранжерею и птицеферму”.
Я даже не очень поняла, о чём речь, но послушно повела гостей в огород, показав покосившийся парник из старых оконных рам и крохотную пристройку к гаражу, когда-то служившую курятником.
Гостья сочувственно улыбнулась и вздохнула.
Она уже поняла ситуацию.

- В заявлении написано, что у вас шикарные отапливаемые теплицы и помещение на двести кур. И что всё это, включая дачу, построено из ворованных стройматериалов.
У вас сохранились строительные документы, квитанции?

Вот где пригодилась журналистская привычка никогда бумажонок с печатями не выбрасывать. Плюс принцип не покупать новых, наверняка ворованных стройматериалов!
Я выгребла из ящиков полный примус справок - о приобретённых досках, кирпиче, брусе, железе, вагонке, оставшихся от строительства бани легальной госконторой.
А также неведомо откуда взявшуюся подшивку квитанций. О цементе, краске, линолеуме, оконных рамах, пакле, шлаковате, гвоздях и шурупах.
Особенно впечатлила следовательницу справка о покупке “оцинкованной кровли со сгоревшего дома”.

  Всё это действительно явилось вроде как “по щучьему велению” – происхождение некоторых документов даже мне самой было неведомо.
Однако гостья, аккуратно переписавшая всё в тетрадь, впоследствии объявит, что по данному вопросу у следствия к нам никаких претензий не имеется.

  Затем опросила соседей на предмет нашей благонадёжности – по поводу “самогоноварения и спекуляции заграничными шмотками”.
Признаться честно, самогон мне в разгар стройки всякими правдами-неправдами добывать доводилось, но сама я его никогда не гнала. Хотя бы потому, что на даче всё время проживал кто-либо из “спасающихся”.
  Ну а соседи (кто без греха?), к которым отправилась гостья, проявили по этому поводу завидную солидарность и заявили, что в нашем посёлке “никто, отродясь и ни в жисть”.

Оказались они на высоте и насчёт “шмоток”.
Полина Григорьевна, известная активистка и коммунистка посёлка, которая прежде нередко на меня наезжала по мелочам, неожиданно дала нашей семье общую положительную оценку.
    Мол, “характер советский, в порочащих связях не замечены”.
А Лидия Ивановна, мать покойной Нинки, как мне потом со смехом поведала следовательница, задрала неожиданно подол, продемонстрировав штопаные голубые штаны на резинках (такие закупил как-то в Москве Жерар Филипп - для хохмы).
Вот, мол, они, заграничные шмотки - у Юльки купила…

  Ну а я глотала валокордин и возносила молитвы.
Когда нежданные гости отбыли, отправилась к клеветнику-соседу, внушая себе, что врагов надо прощать и любить. Хотя внутри всё клокотало от ярости и возмущения.
- Прощать и любить!, - твердила я про себя, переступая порог вражеского дома.
Ноги не слушались.

В комнате, кроме хозяев, сидела ещё сгорающая от любопытства Полина Григорьевна, – не каждый день следователи с милицией появляются на нашей улице!
При виде меня все присутствующие изменили окраску:
Полина Григорьевна порозовела,
Тамара Николаевна побледнела,
а Михаил Герасимович побагровел так, что я даже испугалась за его давление.
Желание влепить пощёчину сразу прошло.
Общественница Полина как раз ждала от меня нечто подобное, даже рот приоткрыла:
- Ой, сейчас будет!..

- А, Юлечка, садись к нам, - выдавила хозяйка, приподнимаясь было со стула. Но я положила ей руку на плечо, и ощущение худого старушечьего плеча под ладонью окончательно умиротворило.
Прощать и любить.

- Ну что ж вы, Михаил Герасимович, - заговорила я проникновенно, - Из-за какого-то гаража родных соседей за решётку, да? Там же дети у калитки играют!..
Ещё б донесли, что мы - агенты международного империализма и у нас передатчик на чердаке.
Но я вас всё равно люблю и прощаю.

И поцеловала в багровую щёку.

Странно - в тот момент я действительно почувствовала, что испытываю к соседу лишь самые добрые чувства и жалею его, как можно пожалеть старика, которого “бес попутал”. И который сам сейчас не рад, что натворил.
Хозяин что-то стал бормотать и оправдываться, соседка прослезилась:
- Да говорила я ему...
Идиллию неожиданно нарушила Полина Григорьевна, раздосадованная, что “кина не будет”:

- Ненавижу! – набросилась она на меня, - Эти твои “тю-тю-тю”. Надо гордость иметь!

Всё это так живо напомнило неадекватную реакцию Толика, когда он за “тю-тю-тю” едва меня не придушил.

- Прощать и любить, - твердила я вечером и Борису, который, приняв рюмку-другую, в ярости вынашивал планы мести, - Всё обойдётся.

  Так и получилось.
У соседа надобность в гараже вообще скоро отпала, он не раз просил потом прощения, сваливая всё на этого самого “попутавшего беса”.
  А власти, слегка, по тем временам, потрепав нам нервы, нашли в доме разве что пять лишних квадратных метров, за что и присудили “ну очень смешной” штраф.
Правда, с этим штрафом и вышла очередная мистика.
Выданную в горсовете квитанцию полагалось оплатить немедленно – кто-то из начальства уходил в отпуск и всё такое.
Мне секретарша сказала, чтоб быстрей бежала в сберкассу, а то там с двух до трёх перерыв.
На часах – без четверти два, сберкасса в полукилометре, через железнодорожные пути.

Я помчалась.
Дальше – почти по Булгакову.
У путей “выткалась из тумана” женщина и сказала, что сберкасса “в аккурат на той стороне за серым домом”.
Уже вслед я услыхала:

- Только осторожнее, здесь разъезд, много стрелок. Поезда туда-сюда...

  Что мне какие-то поезда, когда было без трёх минут два!
Я видела только серый дом за путями, ничего больше.
И вдруг в ушах будто грянуло:

  “Поезда туда-сюда”...

  Обернулась – прямо на меня летит скорый.
Едва успела сориентироваться, на каком он пути, и отскочить.

Смерть ещё громыхала за спиной колёсами, а со стороны Москвы приближалась электричка. Я скакала через рельсы – только б не споткнуться!
  Наконец, заветный серый дом, вывеска сберкассы.

  Только б дверь не заперли. На моих часах – ровно два.
Святой Сергий, помоги!

Взбежала на крыльцо. Внутри – человек десять, очередь.
Все смотрят на меня, и девушка в окошке смотрит на меня. Потом на часы на стене.
Снова чудо – на часах почему-то без пяти два.Неужто Преподобный опять остановил время?

  - Всё, обед, больше никого не приму, - объявляет девушка, - Давайте вашу квитанцию.

  Это она мне.
Руки у меня дрожат, никак не отдышусь.
До сих пор на ведаю, позвонил ли ей кто из горсовета, то ли действительно сам Сергий по молитве отца Германа сжалился...
Но главным чудом была даже не девушка, а очередь, которая безропотно покинула помещение, позволив нам всё спокойно оформить.
  И даже оставшиеся у входа ждать трёх часов не стали высказывать мне вслед, что думают по поводу “чуда с квитанцией”...
Правда. Ничего, кроме правды.


(продолжение следует)...