В августе. 2

7 августа

по сценарию ты – не совсем чтобы ты,
а... подставьте любого, кто носит цветы,
или кофе в постель, или тело –
если ты женский род, если не повезло,
и тогда будь попроще: не доброй, не злой,
только мудрой, а как ты хотела.

по сценарию ты не бываешь любим,
если ты без суфлёров, как бог нелюдим,
а любим – только если послушен.
ну а если с тебя ни ван дамов, ни дров
(впрочем, все мы дрова) – то давай, будь здоров
и чихали мы – хочешь, послушай?

по сценарию люди не любят людей,
если люди не могут людьми овладеть,
ни к чему эти драмы смешные.
по сценарию мы безнадёжно больны:
и зачем тебе я, и к чему тебе мы –
ручки-ножки и те на шарнирах.

и неважно когда неоткрытый финал,
и не нужно цветы побукетно сминать
и шуршать целофаном – вдруг лишний?
всё, что важно, рассеянно бродит лучём,
и бегущая венка стучит ни о чём,
и клубочком скрутившись сопишь ты.

и один этот кадр вне чужих режиссур
и сухие ладони (не факт, что спасут,
ну и славно, зато прикоснутся):
к настоящему я настоящее ты –
так рождаются в тёплых глубинах цветы
и пустынную жажду несут нам.

**

8 августа

знаешь, я так соскучилась по глазам,
чтоб в полумраке голос не исчезал,
ты не смотрел, а если смотрел -- то мимо.
я бы тогда сказала: ты знаешь, я
знаю, ребёнок вишни в твоих краях.
можно мы будем гулять на её могилу?
можно посмотрим центр, когда огни?
можно я стану с ними, когда одни?
можно я отмотаю всю эту плёнку?
я так соскучилась, Господи, ты бы знал,
знаешь, у вишни красивый лица овал.
можно мы будем гулять, пусть там очень тонко,
пусть там прорвётся туча и что ещё...
раз умирают -- потом ты уже спасён,
можно ещё прозрачен? и им невидим.
можно, пожалуйста, к вишне, она уже
где-то растёт на шестом неба этаже,
я так соскучилась, что не могу для вида
ни говорить, ни смеяться, ни что там.. ну,
ты опиши мне её, всю её весну,
что она любит и небо как пьёт -- глотками?
Господи, кровь возрождается только в смерть,
а у неё белейший цветов конверт,
можно она проживёт, чтоб никто не ранил?

...
если держаться за руки -- всегда легко,
ветки царапают небо и молоко
чёрным ручьём убегает из ранки ночи.
вишня теряет листья или плоды,
дышит доверчиво, будто и нет беды,
будто все живы и счастливы очень-очень.

**

10 августа

И ты стоишь на площади и зверь
облизывает факелы: не верь
до ужаса роднющие глаза
и кажется вся жизнь бежит назад
и хочется ладонями в асфальт
сдирать их и сдирать их и ласкать
солёной кровью (ну и хрен что штамп)
и что это скажи если не ад
и как в него скажи пройти сквозь рай
и лги мне лги всегда не поминай
вытягивай крючками по куску
смешно но это вовсе не испуг
и как это забыть когда глаза
зелёные и пятишься назад
и снег уже как соль на молоко
и газом опьяняюще легко
дышать лишь бы не видеть никогда
and green my eyes and let us simply die.

**

14 августа

когда она уходит – тишина
дрожит как после ливня на ладонях
деревьев, что боятся променять
ещё живые капли – не обронят
застывшие хвоинки ни одной,
нанизанной на солнечные спицы,
и вздрагивают всей своей корой,
когда она касается – проститься.

когда он не приходит – темнота
срывается в невидимое море,
захлёстывает небо тень кита,
горячим гарпуном сжимая горло,
и волны обжигают облака,
швыряют их о бешеные камни
и падают бессильно на рукав –
когда он возвращается случайно.

когда всё обнажается и не-
возможно ни молчать, ни объясняться –
купаются деревья в тишине
и камни превращаются, как в танце,
в легчайшие пушинки тёплых птиц,
летящих к нам, как будто отогреем...
прощения успев не попросить,
прощаем, чтобы сразу быть роднее.

**

16 августа

если из прежних минут неспеша пошить..
тонкое платье? – согреть ледяное тело:
в синих секундах понежиться –
ни души,
шёлк пропуская сквозь пальцы, дышать несмело,

путаясь в молниях, не закрывать глаза,
ниже спускаться, как будто бежать по эска-...
слог обрывая, лаская его терзать –
поручни, будто ремни, обжигают леской.

если из пряжи минут распуститься в сон,
так и ходить в нём, пусть пахнет теплом и потом –
тело небесное к телу прижать – спасён,
звёздные пятна к утру отстирает кто-то.

если засохшую кровь, что бежит – куда?
и не бежит, а давно от стыда свернулась,
слизывать, будто минуты/часы/года,
не оставлять на салфетке брезгливых улиц,

скомканных, брошенных в пасти чужих дворов,
не доверяя огню беспризорный мусор,
перебирая вину, обивать порог,
пальцы сжимая бояться: сейчас отпустит

и полетит сквозь воронку голодных птиц –
узким кольцом чёрных дыр окружили полночь.
крепко сжимая, как будто перекрестив
ниточки рук, ты и вправду тепло восполнишь.

**

17/18 августа

I.

как передать простое? смотри: вот кровь
(нет, не моя, не в постели, тебе, короче),
пусть на губах будет или - не в глаз, а в бровь -
возле виска беззащитно бежит и хочет,

чтобы никто не заметил/солил/жалел,
если годами бежать - обрастаешь коркой,
кровь огибает полмира, пока елей...
(впрочем, елей не бежит по губам без толку).

щепки песчинок уже не плывут в глазах
(только круги неспасённых чужих с камнями),
пыль на крови подсыхает, уставший стяг
больше не реет, себя самого сминая,

тихо полощется: стыдно так - на виду,
ну и пускай, заживёт или нет до смерти... -
тут буду я и скажу, что ещё приду
(нет, по живому сшивают обычно черти,

люди сдирают, не люди не видят боль -
слово банальное, а ощущаешь каждой
клеточкой - от уголка до уголка собой)
- и поцелую висок - огрубевший, влажный:

кровь только так - только если другой до дна
(тут уже можно во мне, до кругов, в постели)
каждую каплю, как будто она одна,
перецелует, вберёт, перельёт, исцелит.

II.

Давай не про любовь, про облака -
и пусть не пробегает в них река,
ни озеро, ни тень летящей птицы,
а только всепрощающая синь,
такая, что никто и не просил
и в общем-то не верил, что приснится

мягчайший луг, где - нет, не колоски,
не капли, не браслеты у руки,
что тело обжигают, прикоснувшись,
а светоутопающая синь -
и стыдно, что не смел её просить,
и радостно, что мир хранит уснувший.

конечно, это всё не облака
и даже не зеркальная река,
разбитая на подступах к порогам
хароно-хоронящих берегов,
прости, но это даже не любовь,
а больше, чем любовь. и это много.

III.

и вот ещё - когда придёт кошмар
(под утро, как опухший - то ли шар,
а то ли чёрти-что и нить на пузе),
икнёт: и почему ты снова ей
поверил, потому что всех милей?
а где она таскалась, ты хоть в курсе?

и кто её любил, а кто бросал, -
шершавым перегаром прошуршав,
прохмыкает и будет спать как зайчик,
оставь ему кофейник на столе
и прежде чем отчаянно стареть,
из сна в унылость штор преображаться,

послушай, ничего и никогда...
слова все не о том, смотри - звезда!
такая беззащитная на шёлке
краснеющих под солнцем простыней,
шаталась, не могла воспламенеть,
и думала, что ты её прощёлкал,

как белка зеленеющий орех,
катилась поскорее от утех
людей, что зажигали, чтобы сплавить
из звёздной пыли перстень покрасивш,
и даже если ты нас не простишь
и будешь сомневаться, вдруг и правда...

пойми, что кто бы что ни говорил,
какие бы нам штампы не дарил
и мёртвые галактики упрёков,
она всегда приходит под окно
и смотрит, как ты дышишь, и никто
не сможет убедить её, мол, кто-то

важнее, и оставь для фонарей
пергаментное тело, и скорей
лети себе на лампочку рассвета,
и даже если ночь твоя темна,
с шарашкиным шаром не спит она,
а думает, что ты её за эти

года осточертело разлюбил,
и стыдно так светить, как чёрный бим,
была б дырой, а так - альтернатива...
сжимает горизонт, чтоб подарить
всё время, что в тебе и мне горит,
оттягивая сладкий отблеск взрыва.

**

20 серпня

представь ещё: что я не родилась
не рано и не поздно и не раз
ниразу - ты конечно спал спокойно
на тучках рисовал бы голубей
и песни бормотал не для людей
и ужаса бессилия не помнил
и не читал бы очень многих слов
горячих ужасающих - покров
лежал бы как порядочный на тайне
как платье что занудно до колен
пока его разденешь - просто лень
пытаться объяснить её случайно.

ни пьес ни вечных пряток ни тоски
и даже обжигающей руки
не выжженно из глины или пыли
и ты бы жил-пожил как человек
и не пытался тьму преодолеть...
но вдруг тебя бы так (и не)любили?

- подумала и всё же родилась
не рано и не поздно - в самый раз
и стала задувать чужие свечи
приставленные словно твой конвой
загадывать желание: живой!
и быть твоим кошмаром что излечит

**

24 серпня

ходить, не наступая на хвосты
доверчивых ручьёв и всех ручьистых, -
так важно, будто сможем их спасти,
прозрачно-обнажённое бесчинство

растопленных приливов в молоко,
отливов убегающе-шипящих...
небесный дворник сыпет соль песков
и кормит море - волнами всё чаще

стучится у немеющей груди,
цепляется шершавыми губами
за острые обрывы, наследив
ожогами по коже, подгибает

колени в ахиллесовы и не
и трётся мокрой шее о лодыжки -
и ты плывёшь у моря на спине,
и берег горизонта слишком близко -

пунцово, вертикально, горячо,
как вспышки сквозь солёные ресницы,
а берег так пьяняще ни о чём,
захлёбываясь волнами, кренится.

**

25 августа

это странно звучит но ритмически хорошо
что мы видели небо которым никто не шёл
что ты знаешь как ревность на лапах едва стоит
и смеётся всей пастью и тоненько так скулит
что я знаю как жутко когда завизжит такси
и захлопнется дверь прищемив эту жизнь без сил
и когда истечёшь не слезами а всей собой
и когда ты решишь пусть наложит жгуты другой
и когда от молчания рыжий песок в глазах
и чужие слова анемично пошлют нас нах
и поникшие листья гниют на сырой земле
и так хочется в детство где можно себя жалеть
и поверить что даже когда мы (а вдруг?) умрём
это будет не больно а только тепло вдвоём

это только тепло - и отходит от неба нефть
и прижавшись к плечу можно вечно смотреть наверх
и щекотно от слёз - почему-то бегут к ушам
и никто не умрёт пока можно в плечо дышать

**

подбирает кошмары кошмарище,
чтобы в рифму ложились сперва,
утомившись, не ищет пристанище,
в изголовье решив ночевать.

замерзает и лапы пушистые
прижимает к щекам - плачь не плачь,
и сжимается птенчиком истина
леденящая, будто палач

обнажает кривлявые ножницы
и шатает гнилые пеньки -
перережет по неосторожности
наши ниточки и узелки...

и цепляешься за звездоточие
на ладонях разбуженных стен,
отгоняя всё глупое прочее
не о том и не так и не тем.

и пихаешь кошмар - убирался бы,
и дрожишь язычком пустоты,
ужасаясь, что ты не справляешься
(да кто ты? да кто ты? да кто ты?)

и что ты неспособна чудесное
сотворить или просто хранить
и тепло, и слова (кровь не пресная) -
только ложь, только смех, только нить

пуповинная, тонко-истошная,
что бежит от тебя не к тебе,
и пускай ты решила непрошено
сохранить - не робей, не робей,

пусть у смерти плащи все дорожные,
у тебя - обнажённость креста,
и хранишь под периной горошину,
и катаешь в губах: прорастай

сквозь колючие лапы кошмарища,
где у смерти родные черты,
и упрямо твердишь и не каешься:

я смогу
сохранить
прорасти.

**

26 серпня

за вікном ходить вітер і п'є голоси дерев,
на асфальті ще вчаться літати рухливі тіні,
срібло блискавок в вікнах намисто дощів збере
і розсиплеться - щойно ти вийдеш - по теплій спині.

десь поранений потяг заплутався в стрілках трав
і блукає над містом пронизливий крик китовий,
інший потяг гукає й назустріч біжить: "не сам" -
і подвійна луна спалахнувши реве: "врятован".

і поки вони мчать, щоби крик увійшов у страх,
а дерева мовчать, відпустивши літати тіні,
ти замруживши очі летиш у своїх світах -
і до зіткнення ще ціла ніч, що до ранку встигне

повернути у гнізда крилатих дітей дерев,
розібрати тепло, наче постіль з чужих вагонів,
переплутані сни провідник у одне збере
і беззахисність тіл світанковим життям огорне.

**

31/1

залишитися довше і глибше, аніж на пам'ять,
ще гарячим ножем увійти в шкіряний пергамент -
щоб крізь пальці - не час і не води, а власне - ти
відпускала за краплею краплю і не спиняла
кровотечу у серпні, якого зосталось мало... -
у поранених краплях відлуння його тремтить.