Александр Чак

Накуоша Лачплиш ела…
Следующая улица Лачплиша…

Сколько раз я слышала это в троллейбусе, когда ехала в дедушкин дом.
Но я не знала, что там, на  этой улице есть музей Александра Чака.
Как и не знала, кто такой Александр Чак.

Теперь же есть в Риге и улица Александра Чака, пересекающая улицу Лачплеша, и переходящая в Мариинскую.

Узнала я о нем странным образом.

Однажды, в довольно тяжелый и мрачный период моей жизни мне приснился сон.
Такой яркий, и врезающийся в память, что помню его до сих пор, словно эпизод фильма.
Я застала себя во сне на большой барже ночью, посредине то ли большой реки, то ли морской глади.

Там на этой барже были литераторы и поэты, сбившиеся в толпу, я же стояла посредине этой баржи на сером некрашеном дощатом полу и глядела в ночное звездное небо.

Звезды сияли и переливались в великом множестве. Было спокойно, но несколько тревожно.

Ко мне подошел крепкий коренастый человек в костюме, с обритой головой или же лысый, от него шло какое-то тепло и сила, можно сказать мощь, какая-то уютная и надежная.

Он представился мне:  Алескандр Чак, рижский  поэт.

Также он показал там в толпе одну мою знакомую.
Она читала стихи в этот в момент. Стихи были великолепны. Верлибр, что-то о звездном небе, о человеческой душе,  об огромности неба. Каждое слово отражалось в моей душе.

Эта баржа с поэтами, незнакомый человек, звездное небо, океаническое какое-то пространство воды и тихий плеск – во всем этом уже была поэзия…

Следующий момент сна – этот поэт стоит возле двери моего подъезда, серый тусклый день, он меня как бы провожает, и говорит, говорит что-то очень хорошее, словно расставляя маячки в моей будущей жизни, какие-то острова добра, что не всегда будет так тяжело, не всегда будут злые люди и прочее.

Я проснулась тогда утешенная, с новой надеждой, что трудности пройдут, что непонимание других закончится, что будет хорошее и в моей жизни.

И его имя. Совершенно мне не знакомое.

Я побежала, буквально, помчалась  в союз писателей, пришла к библиотекарю Олечке, в полной уверенности, что такой человек должен быть на самом деле, что есть такой рижский поэт, и что я найду его и как-нибудь свяжусь с ним.
И она нашла Александра Чака.

Но он оказался к тому времени мертв.
Умер в 1950 году. Так давно.
Мне трудно было сдержать слезы.
Единственный дружелюбный ко мне по-настоящему человек на тот момент жизни – и не среди живых. Это была скорбь.

Стихи его в русских переводах мне показались не очень. Но, конечно, чистая имрессия, импрессионист безусловно. Очень сильные, яркие, чувственные. Слишком для меня.
И время от времени я все-таки возвращалась к ним.
Не могла никак понять, в чем загадка?
А потом удивлялась, за что рижане так любят его поэзию?
Ведь столько боли в ней, столько всего, выводящего из равновесия…

Но сегодня я проснулась и поняла. 
Нет, наверное, в мире ни одного поэта такого, как Александр Чак:
У него сначала город – я бы сказала, на полевом уровне – Рига – потом люди Риги – особый дух что ли, атмосфера, но это только можно понять в резонансе с самим городом, пережив очарование Риги, вступив в контакт с душой города, полюбив древние камни улочек - да всё.
Тогда становится всё понятным.


Александру Чаку

Прорастают мертвые сквозь землю,
Им тесна надежная земля.
Как мала им прежняя одежда,
Так мала земная им судьба.
И врываясь властно в сны чужие,
Утешая бедные умы,
Накликают судьбы нам такие,
О каких и знать не знали мы.
Что действительность и НьЮтоново время
Им, звучащим так набатно:  БУДЬТЕ!
Прорастающим сквозь собственные судьбы,
Словно дерево Евангельское сквозь
Бесконечно маленькое семя.

(с) Ольга Карклин




Александр Чак
Признание


Мгла заплаканных окон. Упираться не стоит:
Только ты мной любима.
Какой странный след ты оставила губ,
Как мерцает кармином надышанный.

Там, где бульвар идет в горку встретил тебя однажды
И не знаю больше покоя ни на мгновенье.
На том углу, где нищий работает за гроши,
Там меня как коня в дрожь бросает.

Днем ли, ночью ли улицы кажется мне пустынными,
А я снимаю листы с деревьев, гадая,
Чем покажутся твои бедра, как веют волосы.
Но –  все так призрачно пусто.

Я потом уточню все, проверю.
Все есть вера, вполне ясен логос, может быть
В твоем взгляде быстром побег?
Но я надеюсь, что птицы мудры,
И старый еврей моргнув, пишет мелом.

Где ты, мой друг? ...Или блажится  все, или кажется
Может быть  у тебя нет пристанища?...
Любой для тебя по тебе я тоскую, или страсть
Обостряется и пробуждает поэзию?

Туман окна слез. Отрицать ничего я не стану:
Лишь тебя я люблю.
Может это карминный отблеск отражается и  мерцает,
Чтобы  вновь запылать твоим алым дыханием.


(с) Перевод с латышского Ольги Карклин






Aleksandrs Сhaks

Atziishanaas

Miglaa asaro logs. Ko tur liegties, nav veerts:
Tikai tevi es miileejis esmu.
Kaadaa diivainaa sulaa savas luupas tu meerc,
Ka taas kveel ar tik sarkanu dvesmu?

Tur, kur bulvaari kuup, tevi satiku reiz
Un vairs nezinu miera ne mirkli.
Uz taa stuura, kur luudz naudu ubags sev greizs,
Mani samiis driiz ilgas kaa zirgi.

Vai taa diena vai nakts, ielaas kliistu viens pats,
Rauju lapas no kokiem un ceru,
Ka uz kaadas no taam buus tavs skuupsts vai tavs mats,
Bet - taas tukshas es notekaas beru.

Tad es veros taapat visos logos, varbuut
Tavas acis tur redzeeshu spiidam,
Bet man ceriibu putni tikai smadzenees zuud,
Juutu mirkljus tik muu; iibaa kriitam.

Kur tu esi, mans draugs?...Vai tai blaazmaa, kas kuust
Man no vientuljaa maakonja sejaa?...
Jeb no tevis man tik kaa shiis ilgas, kas luust
Manaa asaa un satrauktaa dzejaa?

Miglaa asaro logs. Ko tur liegties, nav veerts:
Tikai tevi es miileejis esmu.
Laikam asiniis manaas savas luupas tu meerc,
Ka taas deg ar tik sarkanu dvesmu?

1930




О переводе стихотворения А. Чака Признание


Переводить – это как смотреть фильм.

Переводишь ведь  медленно, слова открываются веером значений, предложения звучат полифонично, много смыслов пересекаются в ассоциациях, контрастируют.

А еще образы...

А еще фонетика языка, звучание...

А еще стремишься попасть в тон, к близким созвучиям языков.

И я здесь расскажу, что увидела, пока переводила стихотворение Александра Чака «Признание».

Окно. Даже не полностью.
Просто стекло окна в тумане и разводах дождя ли, слез ли, как их видит поэт.

Все здесь видится через окно, через одно стекло окна, покрытое туманом, может быть от моросящего дождя или просто от перепадов температуры все-таки.

И на этом туманном окне (miglaa) – мглистом, туманном, водяные  дорожки  - слезы поэта, как он их видит и чувствует.

Все, что есть в этом стихотворении – комната, и из комнаты только окно матовое туманное, в красноватом мерцании, и может быть, след ярко - красной помады, алой, карминной, пурпурной.Но может и нет.

И все.

И прогулки поэта по городу – где все улицы для него пустынны.

И дорога, на которой он встретил ее, очень похожая по описанию на Бастионную горку, на парк на холме.
 
И греза поэта, облик той, что ему видится, но не досягаем.

И это смиренное нежное, уязвимое и предельно невинное, почти детское – Друг мой, моя дорогая, не скрою  - Лишь тебя я люблю...


И опять окно, надышанное страстью или запотевшее от дождя в багровых сумерках.


Немного деталей – окно, город, бульвар, улицы, листья, слезы или капли дождя на туманном окне.


И какая поэзия!




P.S. Сегодня можно прочесть:

"Я родился в городе и очень люблю город.
Хорошо знаю его жизнь и людей, оттого и пишу о них.
Это дается мне нелегко, так как в латышской поэзии я не нахожу для себя образцов..."     А. Чак