Пепел

Блог Между Ног. Четвёртый сезон, эпизод первый. Пепел.
 
Гарри, я знаю, что ты услышишь
В наши края навостряя лыжи
Как мы зовём тебя здесь, ведь ты же...
[впереди камера на шестьдесят]
                <…>  Single Malt
Хоть на метле или там, трамваем
Дуй к нам сюда, мы тут ходим краем
Под тем, чьё имя мы даже не называем
Хотя, это -
[впереди камера на полосу]
 
Восьмое августа. Москва. Летний кинотеатр в саду Эрмитаж. Международный фестиваль документального кино о новой культуре, самый большой фестиваль документального кино в России, создающийся при поддержке, кроме прочего, посольства Соединённых Штатов Америки. Среди медиапартнёров - несколько изданий, ежедневно поливаемых грязью в патриотических передачах говорящей головы.
Первый кадр. Последний проект Тимы Радя, уличного художника, внесённого журналом Forbes в список самых перспективных молодых художников России. Поле. Гигантские буквы - F U T U R E. Поджигает. Горят.
Начинаются документальные фильмы фестиваля. Маленькие истории. Вот владелец небольшого уютного московского клуба, который на карантине переехал жить в опустевшее место ночных тусовок и стал вести радиоэфиры. Вот военный фотокорреспондент, снимавший в десятке горячих точек планеты - показывают кадры - снимал с самой передовой - взрывы, бомбёжки, спасающиеся от выстрелов дети. А перед самым закрытием границ вернулся в Москву. И ходил по абсолютно пустому мегаполису, снимая чёрно-белые панорамы  мёртвых - без единой воронки - улиц. Вот какие-то скейтеры, уехавшие на весь карантин в лес на Валдай и организовавшие там скейтпарк-кемпинг, смастерили рампу, трассу, ловили рыбу, катались. А вот доставщица, рассказывающая, как изменился код города, как город стал похож на простенькую компьютерную игру, где у всех человечков, в зависимости от их функции - свой цвет: оранжевые коммунальщики, синие полицейские, серые - патрули гвардейцев, жёлтые и зелёные - курьеры. И больше никого.
В саду Эрмитаж  гудят. Все бары открыты и заполнены. Подсветка. У главного входа - ровный ряд жёлтеньких таксомоторов, отъезжает один - подъезжает другой. Будто кто по клавишам, играя неторопливую мелодию, нажимает. Прохладно.
А вот и сюжет, ради которого мы сегодня пришли. Она сидит слева от меня, она же - на большом экране передо мной. Слева: укутанная в тёплый шарф, в осенней кожанке, потому что вечер, и открытый кинотеатр, и простуда. На экране - обнажённая и с огромным розовым вибратором на переднем плане - в фокусе. Рассказывает, как карантин изменил всю структуру отношений между людьми. И о проекте, который бы не возник, если бы не.
 Третье или четвёртое июля. Первые дни в Москве, когда ещё и представить не мог, что останусь здесь на следующие полтора месяца. Она придумала термин для того, что творится между нами. Ремонтный брак. Смеёмся каждый раз. Спасибо, что приехали мне помочь. Я счастлив, что имею сейчас эту возможность. Обращаемся друг к другу подчёркнуто на “вы”. Наигранность с привкусом особой теплоты. Карантин уже сняли, а вот работа так и не появилась. Вернее - парочка жирных клиентов в подвешенном состоянии, в любой момент - поманят - вернусь в Петербург. Стою на стремянке на кухне. Кухонная философия.
...лучшее средство от объективации - всегда оставлять за человеком право на неожиданность. Принимать это право. Табуретка не может ни подарить тебе что-то, о чём ты и не думал, ни нож в спину воткнуть. Другой прекрасен только, когда видишь его через это право - удивить тебя, нарушить все твои прогнозы. Предать, в конце концов - почему бы и нет. Подайте, пожалуйста, шпатель. И в этом смысле, как ни смешно, наша власть куда человечнее оппозиции. Это парадокс. На уровне заявлений власть топит за консерватизм и стабильность. При этом невозможно предсказать, какую херню они выдадут завтра, и с какой скоростью всем говорящим головам придётся вертеться флюгером. Что ни день - новый сюрприз и всё с ног на голову опять. Зато оппозиция, повторяющая, как мантру: “мы хотим перемен” - стабильна. Что бы ни случилось, какая бы новость ни прорвалась из жизни - ты можешь заранее предсказать всё, что будет ими сказано - слово в слово. Спускайтесь, философ, чай готов.
 Я рванул в Москву помочь ей с переездом. Новая квартира -  минут десять пешей прогулки до того самого скандального парка, прекрасного и своей новой ухоженностью и самой историей с покупкой  голосов лидеров мнений. На языке обитателей центра, имеющих возможность дойти до этого места просто вечером на продышаться - это ПэГэ. Пойдёмте в ПэГэ? Ночью в будний день после дождя даже нет никого. Красота. В остальное время, правда, людей больше, чем в метрополитене. И нескончаемый поток жёлтых автомобилей. Говорили немного о левых теориях. Не то чтобы - переубеждал. Это даже мило. Нет! Мило не то слово - плохое слово - менсплеинг получается какой-то. Я без всякого “мужского снисхождения” восторгаюсь её коммерческой хваткой, наполеоновскими планами, её проектами и умением их монетизировать. Восхищаюсь и потому, как бы мне не претили некоторые её хищные высказывания о деньгах, радуюсь тому, как много личных достижений стоит за этими её словами.
 Когда она жила у меня в Петербурге, познакомил их с Николаем. Главное, что его удивило: воинствующая феминистка из нас двоих - я. Не стал ему объяснять, что мужчина не может быть феминисткой. Просто улыбнулся. Прикинь, не все, кого я привожу на ночлег в мастерскую - воюют со спермобаками, такое тоже бывает. Да и зачем воевать? Если здесь, в Москве, в её среде - феминизм полностью и окончательно победил. Сильное и независимое женское государство внутри Садового Кольца. И если феминизм - это состояние протеста, вечной борьбы и вялотекущей революции, то пока я здесь - я постфеминист, мужчина в мире после победы этой революции. Надо заметить, ничего по эту сторону страшного нет, зря боится хрупкое мужское достоинство - тут прекрасно. Страшилки не сбылись. Мир не рухнул.
В июле чаще наблюдал Москву через лобовое стекло с пассажирского сиденья её авто. Поначалу - курсируя между двумя её квартирами: оставляемой - на первомайке - и обживаемой - здесь в центре, а после муверов - до ближайшего строительного гипермаркета. Муверы. Специальный тип грузчиков для комфортного - по щелчку - переезда. Отличаются униформой, фирменными же - брендироваными коробками - с собой привезли вместе с упаковочной плёнкой, тем ещё отличаются, что сами собрали в эти коробки - почти неподготовленный интерьер - час - и расфасован, и так же - на новом месте - распаковали обратно. И максимальная этичность. Перед их приездом Алина специально разложила по самым видным местам всю свою бесконечную коллекцию секс-игрушек: десятки вибраторов, анальных пробок, страпонов, вакуумных стимуляторов, гипсовые слепки всех частей своего тела, менструальные чаши. Пришли, ни словом не обмолвились, бережно упаковали в фирменные коробки, перевезли. Молчи, улыбайся, бери втридорога.
Помните, девушка, я Вам в Питре в мастерской ставил исполнителя - из глубокого андэграунда - Энди Картрайт? Вам ещё не зашло никак. Слышали новость - его жена расчленила на днях? Увы, даже горячие и жёлтые новости не побудили её попытаться проникнуться его творчеством. Поэтому на московских дорогах мы слушали меланхоличного Сплина.
Вечером девятого июля поехали на День Рождения к прекрасному  великану с татуировкой дракона через всё тело. Великану известному своими ****утыми историями, которые он и травил на Чистых Прудах. Правда, пока мы доехали до Чистых,  трижды останавливали на обыск. Обыскивали - по какой-то своей московской логике - только меня. Как много постов на квадратный метр! Но на истории успели. В этот раз была про коммерческую сессию по разрезанию скальпелем предплечья до локтя. Девочка настолько диссоциирована со своим телом, чтобы её пробило хоть на какую-то эмоцию, ей нужно глубоко и профессионально резаться. Была ещё свежая история про девушку с запросом - кулаком в челюсть, чего она никак не могла добиться ни от одного свидания, хотя готова была подписать любые бумаги, снимающие с бьющего ответственность. И всё в таком духе. Когда над историями великана собравшиеся смеялись и додумывали сюрные подробности, он наигранно надувался, делая взгляд  “непонятый художник”. Взгляд изменился, когда резким движением он схлопнул в кулак пролетающего комара, оставив на ладони малюсенькое пятнышко крови. Взгляд упоения.
Что за дата у вас - девятое? Странное скопление силовиков было в центре. Аномальное. Когда мы уходили с Чистых мимо нас проехал автобус гвардейцев. Ещё через несколько метров - у ресторана-веранды, он остановился. Как раз проходили по другой стороне улицы. Все - буквально все - гвардейцы высыпали на улицу и встали в ряд. Главный о чём-то громко и агрессивно говорил с  сильно подвыпившим посетителем летней веранды. Что за аторитет такой, что успокоить его могут только пару десятков вооруженных лбов?
Примерно в этом месте наша компания и компания великана разошлись в разные стороны. Наша компания - это я, Алина и Лис. По вечерам, когда Лис приходит в гости, я тихонечко работаю за ноутбуком над своими маленькими историями, пока они за спиной милейшим образом дурачатся, Лис на поводке, щенячится, ластится,  вылизывает миску, в которой готовился заварной крем для праздничного торта.  Я улыбаюсь.
Нет, всё же ответьте, почему полицейские обыскивали не водительницу, не мужика в ошейнике, даже не тортик?! Что же до совершенно обожаемого мной великана, он теперь пишет сказки, разлетающиеся по московской тусовке под крики восторга. Но это началось уже после девятого.
Мои же маленькие истории начались в карантин. Что ещё было делать? Сидишь без дела в мастерской. Вначале разрисовывал журналы. Вот коллекционный журнал для любителей истории огнестрельного оружия. Тушь, тонкое пёрышко - и вот уже мирные и обнажённые женщины обвивают стволы самым невоинственным образом. Вот очередной выпуск Forbes - со списком самых успешных российских бизнесменов, русские миллионеры и их проекты. Гелевая ручка. И вот уже поверх бесконечных списков и цифр появляются упоённые футфетишисты, нализывающие пальцы и пяточки. Всё-таки совершенно гениальный журнал. Просто списки. Списки, в которые мечтают попасть наверху. Списки, которые бешеными тиражами скупают здесь - в ларьке метрополитена под землёй. Чтобы просто читать. Низачем. Ну или разрисовывать.
 А потом ко мне пришли истории. Короткие, простые, понятные, иногда глупые, не всегда личные. Вот короткая о шахматисте, выстраивающем немоногамные отношения по принципам шахматной стратегии; вот о кавказском борце-гомофобе, осознавшем, что его публичные заявления - это не только его личное дело, но ответственность перед старшими, а потому и вопреки личному опыту он становится ещё более агрессивным человеконенавистником; вот короткая сказка, начинающаяся словами “жил да был один куннилингус”; вот несколько очень интимных зарисовок из памяти. Но самой большой популярностью - неоправданно большой по сравнению с размером канала - пользуется всего одна маленькая история - о полицейском беспределе.
Кухонная социология. Как же всё-таки политизировалась сеть. Даже та её часть, где есть о чём поговорить, кроме политики. Во всяком случае - сейчас, когда будущее сгорело. Это очень логично. Если смотришь в будущее с надеждой - хотя бы потому, что любой дурак смертен - не обязательно даже в своё личное будущее - но обязательно с надеждой - клоунада вызывает только умиление - то самое - снисходительное умиление при взгляде на власть. Пущай, глупенькие, балуются. В конце концов мне ли - с холодильником и смартфоном - раздражаться. А вот когда всё буквально свалилось в кучу на пяточке - здесь и сейчас - терпимости становится как-то меньше. Вот загорелась ещё одна страна - как по цепочке. Пока не наша. Но очень близко.
Любой дурак смертен. Но должна же - всякая, любая, каждая смерть человека - вызывать хотя бы у одного оставшегося - боль. Ту самую, которую не личит никакое время. Такую, когда вроде живёшь уже новый, совсем другой. А потом услышишь новый анекдот о верховном - и первая мысль - деду рассказать - и снова выть готов. Потому что не расскажешь. Но. Этикет. Или что там ещё? Не положено выть. Время-то, говорят, лечит. Должен же всякий стать хотя бы одному такой незаживающей раной. Другое дело, что умирать физически для этого вовсе не обязательно. Вот же они: бывшие жёны - дробь - мужья, выросшие дети и ничерта не смыслящие в твоей жизни родители, выкормившие тебя левой сиськой. Помнишь, как жили вдвоём, по вечерам болтали - кухонное искусствоведение. И любил до одури. А теперь находишь какую-то интересную лекцию о социологии художественного вкуса, первая мысль - отправить. На том конце есть кому. И не отправляешь. И так же выть хочется. Потому что прошедшая связь - тоже смерть. Можно быть мёртвым и не знать этого. Отказываться признать это. И дело не в том,  благодарен или нет за то, что выкормила и выжили в эти ваши мифические бандитские девяностые, с перестрелками и голодом. Благодарен. И любишь. Ту. Из детства. А она звонит тебе в Москву и плачет. Наслушалась там сплетен про то, что в сентябре новая волна смертности - ещё сильнее будет. Насмотрелась в ящик на горящие вокруг страны. Плачет и просит приехать во Псков. Говорит - сейчас всё рухнет и новые девяностые. Говорит - может и не увидимся больше. Приезжай. Пожалуйста. Плачет. Не могу, мам. Прости. Дела.
По утрам Алина готовит овсянку на кокосовом масле, со свежими ягодами, орехами и молочным шоколадом. Потом заваривает в воронке кению. Разговаривает по телефону. Вот аудиоконсультация какого-то нового сексшопа - даёт советы по поводу линейки товаров. А вот - уходит в другую комнату, попросив меня надеть наушники, частные консультации: о потере девственности (до чего дошёл прогресс - девушки покупают частные аудиоконсультации с сексэкспертами, чтобы без психологических и физических травм потерять девственность!), о шантаже и кибербезопасности, ещё о чём-то. Иногда с самого утра к ней приходят её партнёрки по тому или иному проекту. Вот фотографесса, с которой они создали тот самый карантинный бизнес; вот владелица модной студии искусства ухаживать за волосами, Алина продумывает ей новую стратегию позиционирования на рынке; а вот просто утренняя массажистка со складным столом, тоже заглянула на знаменитую фирменную овсянку - какой вы нигде не ели. Я всё так же сижу спиной и клепаю свои маленькие истории. На этот раз - про заговор мирового правительства. Бездельничаю.
Кухонная экономика. Охваты падают, продажи падают. А ведь по всем законам рынка, август должен идти в рост. Ты забываешь маленькую деталь. В две тысячи двадцатом году все законы рынка идут нахуй. Единственный закон - человеческое отношение и честность. Другое сейчас не работает. Не продаёт.
Я не работаю. Чего не сказать про неё. Три больших проекта, вытягивающие все силы. Создание большого лагеря на Огоньке - раз. Тот самый - карантинный проект - перезапуск - два. Крупнейшая московская вечеринка чувственного опыта для взрослых пятнадцатого августа - три. И это с учётом того, что ровно за неделю до - седьмого августа - прошёл крупнейший секс-карнавал. Не конкуренты (как позиционируют себя относительно друг друга, но есть подозрение, что кто-то выбирал, куда из двух мест принести свои деньги). Первую посткарантинную встречу карнавальщики-неконкуренты назвали - Постапокалипсис. Утром восьмого просматриваю видеоистории. Журналистка Афиши смеётся. Шла, говорит, по дороге, колготки драные, на лице синяк, опять, - говорит, - великана попросила врезать ей (ага, вот, значит, о ком была та байка). Идёт, значит, повторюсь, битая да драная, останавливается таксист: мол, бесплатно довезу, может в полицию надо - заявление там написать. Рассмеялась и дальше пошла.
На сайте перезапускаемого карантинного проекта  числюсь ответственным за этику и идеологию. Идеолог, бля. Ещё и фото: нужно было цветное и светлое - не нашлось никакого снимка, кроме как с лекции лохматого года, где я бритый и в балахоне с микрофоном перед залом - точно сектант. И только надпись на стене где-то за спиной - Ernest Hemingway - должна подсказать зрителю, что на самом-то деле речь шла о литературе, а не о спасении от Апокалипсиса через отказ от недвижимости  пользу коммуны.
Начало августа. Выбрались на открытие ювелирного бутика и на кинофестиваль. Но это всё. Большую часть времени Алина готовится к Огоньку. Камерный русский аналог американского фестиваля на семьдесят тысяч человек в пустыне Невады, в конце которого ежегодно сжигают и сам - выстроенный на неделю на пустом месте город и огромного - в центре города - человека. Отдыхая на Бали, Алина уже мысленно покупала билеты в США на Burning Man, пока пандемия не перечеркнула планы всех семидесяти тысяч бёрнеров по всему миру. Пришлось довольствоваться Огоньком в поле под Калугой. Всего тысяча, строящих - здесь - на большой земле свои бизнесы, личные бренды и воронки продаж, на неделю уезжают в лес, где нет ни телефонной связи, ни интернета, и строят - там - огромную коммуну: без денег, без брендов - даже на трусах, без рекламы, радикальная самодостаточность вкупе с такой же радикальной взаимовыручкой, радикальное самовыражение, радикальное принятие - всё там начинается со слов “радикальное”. А после - радикально сжигают весь лагерь, не оставляя ни малейшего следа своего присутствия. Не оставляй следов - одна из заповедей бёрнеров. Год строить капитализм изо всех сил, чтобы недельку поиграться в город-утопию.
Всё ещё жду начала работы, чтобы вернуться в Питер. Заказчица тянет. У неё там - выкупленный этаж с видом на Зимний Дворец и дизайн-проект квартиры-музея, куда они хотят поместить половину своей меценатской коллекции. С каждым днём кредитный лимит на карточке всё ближе подбирается к пороговому значению. Что до неё… Хотя мы и живём под одной крышей, по-настоящему увидеться получается только к трём часам ночи, забравшись под одеяло, когда ей перестают писать в телефон со всех трёх фронтов. Весь день я наблюдаю совершенно выключенного человека. Иногда плачущего. Иногда громко матерящегося в трубку. Но вот она выключает свет. Выключает телефон. Здравствуйте. Здравствуйте. Как прошёл ваш день? Весь день дрочил. Вы нашли мастурбатор, который я Вам советовала? О да! Как ощущения? Я плакал. Три раза подряд им дрочил, пока уже больно не стало. И каждый раз - как подхожу к финалу - слёзы фонтаном. Кончаю с полным ртом слёз. О, я рада, что Вам понравилось. Завтра выложу для Вас три разные анальные пробки - попробуйте добавить к ощущениям. А как ваши? У меня полное выгорание. Поняла, что фотопроект просто не потяну сейчас. Завтра выложу новость, что  переносится на сентябрь. И покаяние перед купившими билеты. Это колоссальный репутационный ущерб, но так будет правильно и честно. Наш проект о заботе и любви к себе, и заботу эту нужно показать на собственном примере. Всем, кто не захочет перенести вернём деньги. Целую в макушку. Как ответственный за этику - одобряю. Ложитесь на плечо, милая. Просыпаюсь - она снова по уши в работе. Иду готовить завтрак.
Курю Беломор.  Делаю вид, что это смотрится модно и соответствует образу питерской богемы . После очередной встречи организаторок Алина вернулась с радостным заявлением: “я тебя продала!”. Маленькая история на заказ - сценарий из десяти простых человечных тезисов о том, почему в новом мире, в свете всех неожиданностей и выкрутасов местной и федеральной власти (отдельно прорисовать в истории образ московского мэра - с красными глазками), вынужденно изменилась политика цен на мероприятие. Не знаю, действительно ли им была нужна эта история, или это просто такой способ подкинуть монет.
Поспособствовала ли моя маленькая история хоть как-то? Но билетов купили не просто - достаточно много, несмотря на отсутствие привычных скидок, так ещё и - по собственной инициативе - накидали сверху донатов, предложив организаторкам сделать подвешенные билеты, для тех, кто очень хочет, но не тянет. Приятно. Дружное тёплое сообщество.
Пошёл гулять по центру. Один. На Добрынинской на доме большая надпись: МЫ СТРОИМ КОММУНИЗМ. Свернул. Перекусил в ресторанчике “У дядюшки Сэма”. Возле вокзала строят подземный торговый центр. Какая же чудесная идея. Сверху - зелёный парк, под землёй - храм потребления. Соскучился по подземке. Месяц не был в метро. А ведь на дух не переношу весь этот ваш наземный транспорт. Будь моя воля, жил бы в подземном общежитии, ходил бы в подземный торговый центр, перемещался бы только по чёрным туннелям.
Десятого августа позвонил Николай. Обеспокоенный. Напридумывал там себе, будто я уже решил переехать окончательно. Приписал мне мысли, которыми и не пахло: будто я столицу чувствую, как взлётную полосу, а Петербург - местом, где все двери закрыты. И вот де он с радостью и надеждой сообщает мне, что второе-то уж точно не верно. Зимний Дворец сдвинулся с мёртвой точки. Пора возвращаться домой. А я и рад,  устал здесь. Дождусь пятнадцатого - и сразу в родную берлогу.
Последний день перед отъездом. Она - выжата после вечеринки. Кухонные нежности. Редкое на “ты”. Спасибо тебе, малышка, за этот маленький аттракцион семейной жизни. Сурово: Ремонтный брак - попрошу! Да-да, хорошо. Целую пальцы её босых ног.
Выхожу на Обводном из автобуса. Солнце. Господи, как я счастлив вернуться! Очень вымотала Москва. Впервые вымотала. Впервые до конца - без этого странного ощущения не-до. Как я хочу поскорее доехать до мастерской, до своего личного, уютного в своей необжитости, полного запахов краски, пыли и ржавчины, но расстворённых в невероятно объёмном воздухе. Достаю из багажного отсека спортивную дорожную сумку. Перекидываю через плечо. Глубоко вдыхаю. Смотрю в сторону Лиговского. Там - через проспект - пожар. От здания валит чёрный густой дым. Дома. Спускаюсь в подземку в наушниках и впервые за полтора месяца врубаю Картрайта, синхронизируя шаг с ритмом песни.
 
А я просто не хочу быть таким, как все,
Кроме денег, деньги мне нужны, как всем.
Кроме женщин, женщин я люблю, как все -
Кроме т-с-с, т-с-с, я курю, как все.
[осторожно двери закрываются]