За шесть дней до осени...

                Бабочка августа в лунном сачке
                бьётся, теряя пыльцу ярких крыльев.
                Дом мой и сад утонули в зрачке
                Ночи-колдуньи, и в сказку поплыли.
 
                Ночи не хочется с нами стареть,
                звёзды терять, удлиняться и блёкнуть,
                шаркать, шуршать, шелестеть, фонареть,
                и отраженье своё видеть в окнах.

                сыплет сверчка серебристую трель,
                к яблочкам райским в летнее зельице,
                звёзды ведром носит ей журавель…
                Сварит и выпьет, ни с кем не поделится.

                ***
                Грассирует, грустя сверчок,
                и голосом робеет.
                Отсох для пиджачка крючок
                на вешалке пырея.
                Ещё вчера гудела степь:
                кобылки и парады.
                О жизни вышли поскрипеть
                две старые цикады…
                Ночь, вглядываясь в мураву
                цыганскими очами,
                сулит цветы, нектар, халву
                сверчкам со скрипачами.
                Пригоршню бабочек в живот,
                окуклившихся бросила,
                но где-то бродит кукловод
                со звёздной папиросиной;
                роняет он её в траву –
                искрится светляками.
                А по речному рукаву
                затейно, стебельками
                дорожку вышила Луна,
                и манит светлоликая.
                Кузнечик мается без сна:
                – Уж, ладно! Попиликаю!..

                ***
                Мечтает сверчок стать Гагариным…
                Искрится и флейтится ночь.
                Разлёгся на облаке барином
                привратник; закончился скотч,
                и сыплются звёзды-оторвыши
                земных светлячков зажигать,
                со шляпы рогатого сторожа
                срываясь, несутся в луга.
                Для ночи паучьей покрутою
                опять связан лунный сачок,
                украшены травы батутами.
                Мечтай же смелее, сверчок!..

                ***
                В оркестровой яме ночи в шелестящих листьях-нотных,
                си-бемолили свирели, распевался хор цикад.
                Скарабеи-контролёры, улыбаясь косорото,
                раздавали всем лорнеты, всем входящим в палисад.

                На закрытие сезона пригласили бабу-Осень;
                опоздала на полночи и, войдя, сказала: «Цыц!»
                И затихли перед нею; вид был грозно-венценосен,
                как вступавших во владенья повелительниц-цариц.

                Вытрясал из сада ветер: сливы, яблоки и трели,
                дождь послушно мыл дорожки и гремел своим ведром.
                Всем царица приказала голоса сдать и свирели,
                и немедленно заняться золочением хоро’м.

                Собирая чемоданы, Лето плачется Туману.
                Он, попыхивая трубкой, вьёт для бабочек сачок;
                будет сетка хитро-рваной,
                а на дне его кармана
                акапельно сентябряцать репетирует сверчок.