Гусь, лиса и смерть

       В некоем богатом хозяйстве держали много домашней птицы и разной прочей живности. Был там и гусь. Вернее – гуси, но речь сейчас пойдёт об одном из них, который отличался от своих собратьев и красотой, и развитым умом. Часто предавался он размышлениям обо всём на свете или любовался окружающей природой, насколько это позволяло ограниченное пространство двора. Гусь этот – назовём его Белокрыл – был чудо как хорош: белоснежный, круглобокий, шея – лебединая. (В глубине души он и полагал себя потомком лебедей Монсальвеша; о Монсальвеше же услыхал он ещё в детстве от вольных певчих птиц, и с тех пор эта история не выходила у него из головы).

     На двор часто прилетали вороны – подбирать корм, оставшийся после трапезы домашних питомцев. Однажды случилось вот что. Ворона, кормясь по обыкновению остатками чужого пиршества, надумала поклевать гущи из свиного корыта. Казалось бы, никому нет до неё дела. На заборе устроился кот и мурлыкал трагическую арию:

АРИЯ КОТА

Жизнь кота непроста:
От ушей до хвоста
Состоит он из противоречий.
По красе, по уму
Не годится ему
И в подмётки весь род человечий.

Но не ценят кота:
Держат хуже скота,
А подмёток он вовсе не носит.
Сей предмет лишь тогда
Ощутит он, да-да! –
Как ботинком в него кто-то бросит.

     Так кот притворно жаловался на жизнь, далеко не столь удручающую, как могло показаться стороннему слушателю, и словно бы не обращал на ворону ни малейшего внимания. Но вдруг он низринулся с забора и в стремительном прыжке зацепил когтями вороний хвост, выдрав из него несколько перьев. Ворона тоже была не лыком шита и успела увернуться. Она почти не потерпела урона, но была до глубины души возмущена столь коварным и вероломным нападением, а тут ещё привлечённая шумом свинья сообразила, что ворона посягала на их свиное корыто, и начала поливать гордую птицу отборнейшей и грязнейшей бранью, на какую только способны свиньи (или только свиньи и способны).

  «Экая досада, что ты не закогтил мерзавку-воровку!» – сказала свинья коту. «Воровка, воровка!» – подхватили куры (им не столько было жаль своего корма, который вороны иногда поклёвывали, сколько завидно, что ворона летает, а они не умеют, хотя вроде бы тоже птицы). Страшный галдёж поднялся во дворе. Все с ненавистью – кто из жадности, кто из зависти – костерили ворону и воронье племя. Оскорблённая же Ворона, кипя гневом, взлетела на дерево, стоящее неподалёку, за пределами двора, и оттуда прокаркала

ЗАКЛЯТИЕ ВОРОНЫ:

Сохнут корни мандрагор
     С давних пор.
Пусть падёт на этот двор
     Чёрный мор,
Разгорится бранный спор,
     Лют и скор!
Пусть завалится забор;
     Зверь, как вор,
Унесёт в дремучий бор
     Весь ваш хор!
Ждёт свиней и кур топор
     И позор!
Вам – неволя, прах и сор,
     Мне – простор:
Я летаю выше нор,
     Выше гор!
Мне – свобода, вам – затвор,
     Плач, укор!
Жалок мир оков и шпор,
     Драк и ссор!
Не для вас цветов узор,
     Трав ковёр!
Не для вас зари костёр!
     Nevermore!
Не поднять вам к небу взор!
     Nevermore!
Не порвать вам пут и шор!
     Nevermore!

     От этой песни домашняя живность распалилась ещё сильнее. «Ведьма, ведьма! Она накаркает! Она напустит на нас и наших деток порчу!» – яростно вопили куры, утки, индюшки, овцы, козы и свиньи. Один Гусь слушал Ворону как зачарованный. Кот вызвался слазать на дерево и добыть возмутительницу спокойствия, но Ворона лишь перепорхнула повыше, на самую тоненькую веточку, и раскачиваясь на ней, принялась оттуда, с недосягаемой высоты, насмехаться над недалёкими обитателями скотного двора:

     «Порчи боитесь, дуры и дурни? У некоторых из вас крылья есть, но нет рогов, а у других – наоборот, есть рога и нет крыльев. Но мозгов нет ни у кого! Ибо, будь у вас хоть капля ума, вы бы не тряслись за свои поганые шкуры и перья и не боялись бы ни сглаза, ни мора, который я, якобы, могу на вас напустить. Какая вам разница – подохнуть от мора или от хозяйского ножа? Кому нужна такая бестолковая жизнь, как ваша, чтобы ею дорожить? Она нужна лишь вашим хозяевам. Ради чего вы живёте? Ради того, чтобы быть сожранными. И вы все будете сожраны. Будете сожраны людьми. Вы объедков для меня пожалели? А как вы думаете, для чего хозяева столь заботливо и обильно кормят вас? Впрочем, вы вообще никогда не думаете, потому что не умеете и потому что вам нечем думать. Тупицы! Коль сами вы додуматься до простейших вещей не можете, я открою вам глаза. Вас кормят затем, чтобы вы сами стали кормом! Вы все околеете, и не так, как умирают на свободе вольные птицы и вольные звери – вы умрёте безобразной, унизительной смертью от рук тех самых людей, коих почитаете своими господами и благодетелями. На самом деле они – ваши палачи, и всех вас ждёт позорная плаха! Вы её заслужили, и я нимало не сочувствую вам. Смерть бывает красивой, и даже если бы этот ваш жирный мешок отбросов, так называемый кот, был менее неповоротлив и исхитрился меня поймать, я умерла бы геройски, как умирают бесстрашные воины и революционеры. А вы подохнете, как рабы!

     Ваше тупое существование лишено осмысленной цели и сводится к удовлетворению примитивных инстинктов. А высшая цель – это борьба, это вызов року, упоение битвой, гармония хаоса, разрушение и созидание, симфония слияния и распада стихий, величие в гибели вместо обывательского прозябания, недостойного ни одного живого существа (особенно птицы)! В исступлённом восторге приветствую я Прекрасную Смерть, возвышающую героев и сметающую трусливую плесень вам подобных, променявших свободу на миску вонючего пойла! Но вашим куриным, свиным и бараньим мозгам никогда не понять нас, крылатых поэтов, пассионариев, пророков и бунтарей. Вы предпочитаете набивать брюхо и копошиться в навозе. У каждого своя судьба. Прощайте! Кар-р, кар-р, кор-рабль плывёт, Волк цепь гр-рызёт, скор-ро выр-р-рвется!»

     Закончив пламенную речь и даже слегка утомившись, Ворона перевела дух и уже расправила крылья, дабы улететь навсегда, как вдруг раздался голос гуся Белокрыла: «Подождите, госпожа Ворона! Я хотел бы узнать от вас подробнее о жизни и смерти за пределами нашего двора; всего же более я мечтал бы найти красивую смерть, о коей вы упомянули. Научите меня, пожалуйста, где её искать?» Ворона удивилась, на мгновение задумалась, и, наклонив набок голову, окинула Гуся оценивающим взглядом. «Пожалуй, ты не похож на других, – сделала она вывод. – Что ж, покажи себя на деле. Если ты такой храбрый, брось это гадючье болото, в котором живёшь, хотя и сытно, но бессмысленно, и летим со мной. Летать-то, надеюсь, не разучился?» «Сейчас попробую», – сказал Гусь и, к великому негодованию всего двора, легко перемахнул через высокий забор. Так началась его новая жизнь на воле.

     Ворона привела Гуся на опушку леса. «Ну вот что: ты теперь вольная птица, ступай, куда хочешь. Может быть, прибьёшься к лебедям. Хоть ты и гусь домашний, но парень неплохой, главное – смелый. Всё, давай, полный вперёд, недосуг мне с тобой нянчиться, я своё дело сделала, дальше – сам».

     «Постойте, я хотел лишь спросить напоследок, как мне найти Красивую Смерть? Я так люблю всё красивое!» – воскликнул Гусь.
  «Она найдёт тебя сама, – успокоила его Ворона. – Отныне ты можешь встретить её на каждом шагу. Но не пугайся: ты умрёшь свободным, а это уже прекрасно. Гораздо лучше, чем покорно влачить до самой погибели унылые дни на птичьем дворе, где всё наперёд известно. А здесь тебя ждут чудесные приключения и, возможно, подвиги». «Простите, госпожа Ворона, что я задерживаю вас, – поспешно продолжил Гусь, пока Ворона не улетела, – я от всей души вам признателен. Умоляю, соблаговолите ответить ещё на один вопрос. Не знаете ли вы дороги к лебедям Монсальвеша? С детства я чувствовал неодолимую тягу к ним и неизъяснимое внутреннее с ними родство. Возможно, – хотя сие предположение весьма дерзновенно, – я являюсь отдалённым потомком кого-нибудь из них». Ворона вновь с интересом оглядела Гуся с головы до перепончатых лап. «Кто знает, кто знает… – задумчиво протянула она, – всё может статься. Вот меня ругают и помойной птицей, и шерамыжницей, а между тем, среди моих далёких пращуров был благородный ворон из Шотландии, слывший в своё время покровителем одного из древнейших и знатнейших шотландских семейств и давший этому семейству своё имя. Знатный шотландский род давно пресёкся; единственного его наследника вместе с конём (о, бедное ни в чём неповинное животное!) поглотили зыбучие пески Келпи (а по версии одного итальянского композитора, состряпавшего оперу о сих прискорбных событиях – людей ведь хлебом не корми, дай поразвлечься романами, оперетками да водевильчиками на тему чужих несчастий, – последний отпрыск злосчастного рода зарезался, чему я не верю, ибо разве можно верить легкомысленным выдумкам итальянцев, да ещё и композиторов?!) – потомки же того ворона процветают по сей день, и я имею честь состоять с ними в родстве, хотя и дальнем. К сожалению, я не могу тебе показать дорогу к Мунсальвешу, или Монсальвату, но я тоже слыхала о нём. Знаю только, что в глубине этого леса есть уединённое озеро, куда часто наведываются дикие лебеди. Попытайся свести с ними знакомство, и да сопутствует тебе удача!» – с этими словами Ворона оставила Гуся на опушке и полетела по своим вороньим делам. А Белокрыл отважно вступил под сень тёмных елей, светлых берёз и трепетных осин (ибо лес был смешанный) и погрузился в незнакомый ему доселе мир.

     Гусь решил, что, кого бы он ни встретил, у всех будет спрашивать дорогу в Монсальвеш, и рано или поздно достигнет цели. Либо найдёт Красивую Смерть, что тоже его устраивало – так подействовали на него вдохновенные речи Вороны о борьбе, героизме и славной кончине вместо жалкого прозябания. По деревьям прыгали белки и с любопытством посматривали вниз, на явно домашнюю птицу, невесть как сюда забредшую. «Милые зверьки, – обратился к ним Белокрыл (он никогда прежде не видывал белок и не знал, как они называются), – не подскажете ли вы мне, как пройти в Монсальвеш или хотя бы к лесному озеру, где плавают лебеди?» Белки так и прыснули со смеху и мигом сочинили дразнилку: «Гусь лапчатый пошлёпал вдаль – искать таинственный Грааль!»

         Гусь не обиделся и продолжал свой путь. Вскоре ему повстречался Заяц. Он скакал своей дорогой и проскакал бы мимо, если бы Гусь не окликнул его:    «Послушайте, Кролик! – (кроликов видеть ему доводилось, а вот зайцев – нет), – извините, будьте любезны, не покажете ли вы мне дорогу в Монсальвеш или к лесному озеру?» Косой приостановился.   «Вообще-то я не кролик, – сказал он. – Кролики у людей живут, а я – сам по себе».   «Кто же вы?» – удивился Гусь.     «Я – Зайчик-Попрыгайчик, – отвечал Заяц, – а ты, по всему видать, не местный. Если тебе нужно озеро, то иди всё прямо и прямо – когда-нибудь да и выйдешь к нему. А ни про какой Мунсальвеш, или как там его, я слыхом не слыхивал. Кстати, почему бы тебе не взлететь, коль ты гусь? Оно и быстрее получится, чем пешком, и ориентироваться легче: сверху ты это озеро враз увидишь». «Спасибо за добрый совет», – сказал Гусь и подумал: «А верно: отчего бы мне не взлететь? Проклятая привычка – ходить пешком. Пора избавляться от глупых обычаев птичьего двора, а то я забываю, что у меня есть крылья. Между тем, опыт показал, что лётные навыки мной не утрачены, и после небольшой тренировки я смогу летать не хуже своих диких соплеменников».

      Едва он это подумал, как в кустах точно рыжее пламя мелькнуло, а Заяц с испуганным криком: «спасайся, кто может!» шарахнулся в сторону и вмиг исчез в зарослях – только шелест по листьям пошёл. Перед изумлённым Белокрылом возникло дивной красоты существо. Это была и не собака, и не кошка (которых он хорошо знал). Существо обладало остренькой мордочкой и острыми стоячими ушами, восхитительным рыжим мехом и великолепным пушистым хвостом; весь облик прелестного создания дышал изяществом и грацией. «О-о, кого я вижу! – зазвучал нежный голосок, – сам гусь лапчатый к нам пожаловал, да какой славненький, кругленький, жирненький – просто загляденье-объеденье! Иди сюда, моя птичка, не бойся!»

      Белокрыл и не думал бояться. Он преисполнился восторга. «Кто вы, прекрасное видение?» – еле вымолвил он. Лиса даже растерялась. «Придурковатый какой-то, – пронеслось у неё в голове, – может, больной? А вдруг это заразно? Погожу пока его есть, сперва надо разобраться, а съесть всегда успеется», – рассудила она, тем более, что недавно закусила перепёлкою и ещё не проголодалась. Дабы не вызвать подозрений у странной добычи, лисица придала своей лукавой морде самое елейное выражение и заговорила мягко и вкрадчиво: «Чем я могу быть вам полезной? Позвольте предложить вам отдохнуть в моём скромном жилище! Я буду несказанно счастлива, если вы удостоите меня этой милости. Но что привело столь дорогого гостя в наш лес?»

        Гусь был наверху блаженства. Он потерял всякое соображение и чувство реальности, однако усилием воли заставил себя сосредоточиться и ответить на вопрос Лисы о цели своего путешествия, дабы не показаться неучтивым. «Прекраснейшая госпожа! – молвил он, – я ищу Монсальвеш, или Красивую Смерть, или и то, и другое – сам пока не знаю. Одним словом, что первое найду, то и приму как судьбу!»      
«Во всяком случае, второе вы уже нашли, – с коварной усмешкой произнесла Лиса. – Если пожелаете, вашей Красивой Смертью и судьбой стану я». «О-о, неземная отрада, о коей я не смел и мечтать! – простонал Гусь. – Сладчайшая госпожа, будьте, о будьте моею смертью и судьбой! Мне нечего больше желать! О-о, Liebestod!» – и, близкий к обмороку, Гусь в изнеможении закатил глаза.
«Точно, припадочный! – определила Лиса. – Ещё и говорит не по-нашенски. Иностранец, что ли? Наверное, из перелётных. Отбился от своих и занемог в нашем климате. Пожалуй, есть его опасно. Но и отпускать неохота: очень уж он аппетитный с виду. Кстати, на больного не похож: ухожен, в меру упитан; оперение чистое, плотное, блестящее. Ладно, отведу его к себе домой, а дальше посмотрим».
«Идёмте, сударь, – проворковала она, – судя по всему, путешествие утомило вас, и вы нуждаетесь в отдыхе. Вам необходимо подкрепить себя пищей и сном, а я, когда силы к вам вернутся, с удовольствием побеседую с вами о мунсальвеше».

        Лиса препроводила Гуся в свой маленький опрятный домик, налила воды в ушат и сказала: «Дорогой гость, примите пока ванну, а я скоро вернусь!» – с сими словами она вышла, привалила снаружи к двери тяжёлый камень, дабы Гусь не надумал удрать, а сама быстренько обежала ближайших соседок. Собрав их на полянке, Лиса повела такую речь:

       «Девчонки, потрясающая новость! Меня уполномочили принять высокого иностранного гостя. Но телеграмма запоздала, и я не успела подготовиться должным образом. Короче, в доме – хоть шаром покати. Поделитесь со мной припасами, а я уж вас потом отблагодарю!» 

       «Что за гость?» «А каков он из себя?» «Молодой или старый?» «Почему его именно к тебе направили?» «А можно на него посмотреть?» «Представь нас ему!» «Мы сами принесём тебе домой еду, а ты нас за это познакомишь с иностранцем!» – наперебой загалдели соседки.

«Ладно, я вам его покажу. Только, девочки, имейте в виду: есть его нельзя, он не для этого предназначен! – Лиса многозначительно посмотрела на Волчицу. – Это крупный учёный, исследователь, путешественник и естествоиспытатель, он что-то ищет в нашем лесу. Наверное, месторождение. Какого-то мунсальвеша или монсальвата – я поняла, что это полезное ископаемое, но забыла, как оно называется, помню только, что на М».
«Металл!» – сказала Барсучиха. «Марганец!» – предположила Волчица. «Магний!» – подхватила Лосиха. «Молибден!» – веско подытожила тётушка медведя, самая образованная из присутствующих дам. (Она тем более пользовалась всеобщим уважением, что именно из медведей, за неимением львов, в этих краях вот уже несколько столетий подряд выбирали Царя Зверей. Посему каждый представитель медвежьего племени так или иначе считался царским родственником. Лиса гордилась дружбою с Медведицей, хотя та являлась тёткой не правящего монарха, а рядового, ничем не выдающегося медведя).

      Договорившись с подругами о доставке продуктов, Лиса поспешила домой. Вскоре заявились соседки с дарами. Хозяйственная барсучиха Варюха принесла брусничное варенье, яйца, пирожки с начинкой из кореньев и насекомых и огромную кулебяку с запечёнными мышами и лягушками;  Медвежья тётка – мёд, малину и рыбу (всё – в изрядном количестве); Лосиха притащила вдоволь всякой зелени, орехов, грибов, а также лепёшки из ягеля и черники; а Волчица не остановилась даже перед тем, чтобы обездолить своего волка, и прикатила бочонок браги. Кроме того, в заплечном мешке у неё болталось пол бараньей туши. Лиса представила Гусю по очереди всех своих приятельниц. Белокрыл церемонно расшаркался с каждой, совершенно их очаровав изысканным обхождением. Они уверились, что рыжая не соврала, и перед ними действительно иностранный учёный. Лиса между тем проворно накрыла на стол, и пошёл у них пир горой.

      Гусь с непривычки совсем захмелел от бражки и не был в состоянии издавать никаких членораздельных звуков, кроме томных вздохов «O-o-o, Liebesto-o-od!» при каждом взгляде на прелестницу-лисицу. Волчицу, на правах хозяйки бочонка хлебнувшую из него больше всех, тоже разморило. «А давайте всё-таки его съедим!» – мечтательно предложила она, устремив на Гуся плотоядный взор.

      «Заткнись, Грызельда! – одёрнула её Лиса. – Я тебя сразу предупредила, что он здесь не для еды. Во-первых, он – мой гость; во-вторых, его съедение чревато международным скандалом; наконец, если разделить его на всех, даже исключив Лушу, мы его и не распробуем: каждой достанется на один зубок. Какой в этом прок?»

      Лосиха Луша, как лицо, незаинтересованное в мясной пище, поддержала Лису: «Если есть всех подряд, не придерживаясь никаких правил и моральных норм, вы так, подруженьки, и до меня когда-нибудь доберётесь»,– заявила она. Варюха хранила молчание и нейтралитет. Она не была кровожадна и вполне могла обходиться растительной пищей, но при случае не отказалась бы и от кусочка мяса. Лиса же ни с кем не намеревалась делиться гусятиной, приберегая для себя одной Белокрыла (который тем временем безмятежно уснул и не ведал, что сейчас решается его участь). «Сегодня у меня роскошный обед за счёт подруг, – думала Лиса, – может, и на завтра что-нибудь останется, если Грызельда с Михайловной не сожрут всё подчистую; а гусь мне пригодится на чёрный день. Я с ним и сама управлюсь, мне помощницы не нужны. А им потом скажу, что он закончил исследования и вернулся на родину».

      Грызельда уже готова была напуститься на Лису, но Медвежья тётка сказала примирительно: «Не ссорьтесь, девоньки! Есть его, конечно, не стоит, коль он такая важная птица и к тому же иностранный гость. Мы не должны забывать об имидже нашего леса на международной арене».

       Подруги засиделись допоздна и разошлись уже ночью, а Белокрыл продолжал мирно спать, засунув голову под крыло. Наутро он не сразу вспомнил, где находится. Голову слегка ломило; в памяти всплывали обрывки фраз; бессвязные видения вставали перед мысленным взором. Лиса же, напротив, была свежа и бодра. (И, к счастью для Гуся, ещё не голодна). Она ловко прибирала со стола (радуясь про себя, что от вчерашнего пиршества кое-что осталось, и дня два можно не задумываться о пропитании). «Как вам спалось, сударь?» – ласково приветствовала она Белокрыла, заметив, что тот открыл глаза. «О, благодарю! Я восхищён столь радушным приёмом! Нигде мне не было так хорошо, как у вас, госпожа моя!» – пылко воскликнул Гусь. Лисе была приятна его похвала; есть ей пока не хотелось, и она решила познакомиться с
 постояльцем поближе и развлечься его рассказами – судя по всему, он знает много интересного, в то время как она прозябает в глуши, вдали от большого света.

     «Дорогой друг, – сказала Лиса, – я чрезвычайно рада, что смогла угодить вам. Не согласитесь ли вы мне поведать подробнее об упомянутом вами вчера мунсальвеше или монсальвате – я никогда не слыхала о нём прежде, и мне весьма интересно узнать, что это. Ибо такой прекрасный господин, как вы, должен и искать нечто совершенно выдающееся!»

       «Вы правы, о прекраснейшая госпожа! – отвечал Гусь. – Монсальвеш, поистине, чудесное место, куда я всей душой стремлюсь попасть. Я узнал о нём в детстве, от перелётных певчих птиц, преимущественно соловьёв, возвращавшихся в родные края с зимовки. Они пели множество дивных лэ, баллад и кансон. Я до сих пор помню отрывок одной песни:

Чудесный замок и страна,
Со всех сторон окружена
Непроходимыми лесами.
Вознесена над облаками
Скала, и храм на ней, а в нём
Переливается огнём
Сосуд из чистого кристалла,
Что драгоценной влагой алой
Наполнен, и дарует всем
Бессмертье в мире том и в сем.

      С тех пор я постоянно думаю об этом таинственном месте. Там живут лебеди, и я чувствую некое родство с ними, хоть я всего лишь домашний гусь. Как поётся ещё в одной старинной песне: 

Утрачен облик и язык,
Но зов души сильней,
Пусть о прародине моей
Я знаю лишь из книг…»

         Стихи подействовали на Лису магически (вероятно, прежде ей не доводилось сталкиваться с рифмованной речью, а в птичье пение она доселе не давала себе труда вслушиваться, ибо для неё, в отличие от домашнего гуся, оно являлось столь же обыденным и повседневным звуком, как и вой ветра, рокот грома, плеск реки, журчание ручья, шелест листьев, скрип деревьев, шум дождя, хруст наста под лапами…) Лиса вдруг поняла, что уже не сможет съесть это чудаковатое пернатое, вещающее о необыкновенных вещах. Ей было с ним интересно! И ради этого она готова была даже поголодать, а в случае необходимости – защищать его от посягательств хищных соседок. Теперь же, после разгадки Монсальвеша, ей не терпелось узнать, что такое не менее загадочный «liebestod», столь часто упоминаемый гостем.

     «Liebestod, госпожа моя, это любовь-смерть, или смерть от любви, и о ней я тоже узнал от соловьёв, распевавших историю Тристана и Изольды. (Если пожелаете, я после расскажу её вам). Когда я впервые увидел вас, то сразу понял, что именно вы станете моей судьбой, Прекрасной Дамой и Прекрасной Смертью. Я почувствовал, что умираю от любви». Лиса умилилась. «Таких слов мне никогда никто не говорил, даже мой безвременно погибший Лис, – сказала она прочувствованно. – Должна вам, сударь, признаться и покаяться, что у меня были жестокие и коварные помыслы на ваш счёт. Но отныне я отринула их и клянусь, что ни одно пёрышко не выпадет из вашего сияющего снежной чистотой оперения!» «Искал я смерти, а нашёл любовь: / Открылась жизни мне краса и новь!» – продекламировал Гусь; у обоих в глазах стояли слёзы. То-то удивились бы подруги Лисы, присутствуй они при этой трогательной сцене!

     «Однако что за чудо привело вас, домашнюю птицу, в столь опасное место, как наш дикий лес с дикими нравами? – спросила Лиса. – Я славлю это чудо всей душой, но замираю от ужаса при мысли, что могло бы случиться здесь с вами!» И Гусь поведал ей о своём безрадостном и бесцельном существовании на птичьем дворе и о судьбоносной встрече с Вороной. Последнюю Лиса хорошо знала. «А-а, эта истеричная особа вечно всех баламутит, – протянула она. – Впрочем, я благодарна ей за то, что мы с вами таким образом встретились». И долго, до самой вечерней зари, наслаждались они беседами, забывая даже о пище и питье, и не могли налюбоваться друг другом. Гусь делился с Лисой волшебными историями, которые он перенял от певчих птиц, а Лиса восторженно внимала ему, ловя каждое слово. «Бесценный друг мой, – сказала она наконец, – хотя я и понимаю, что недостойна лицезрения святыни, но если вы не отвергнете моей помощи, я охотно пущусь с вами на поиски Мунсальвеша и стану преданно служить вам в многотрудном странствии!» «Что вы, прекраснейшая госпожа! – воскликнул Гусь. – Как я могу принять ваше служение, когда, напротив, это мой сладостный долг – служить вам до скончания дней!» Тут они снова со слезами пали в объятия друг друга, так что дивно было смотреть. Сошлись на том, что сначала Гусь совершит разведывательный полёт для обнаружения лесного озера и налаживания контактов с тамошними лебедями, которые могут знать дорогу в Монсальвеш. А уж затем он вернётся к Лисе, и в Монсальвеш они отправятся вместе. На заре следующего дня Лиса в великой печали проводила Белокрыла. Сделав прощальный круг над её домом, он исчез в небе.

        Действительно, с высоты своего полёта Гусь очень быстро обнаружил в самой глубине леса озеро идеально овальной формы, зеркально-гладкое и вспыхивающее бликами в солнечных лучах, как голубой опал. Вне всяких сомнений, под его крыльями расстилалось именно то озеро, которое он искал. Когда же Белокрыл снизился,
 то узрел на воде словно плавно скользящие лилии – это были белоснежные лебеди. Слегка робея, Гусь опустился на берег. Лебеди заметили незнакомца и подплыли к нему, рассматривая его с любопытством, но без тени враждебности. Это ободрило Белокрыла и помогло ему превозмочь смущение. Без утайки рассказал он лебедям всё о себе и своём путешествии. Вот что они ему ответили:

        «Твой путь оказался верным, мы – лебеди Монсальвеша, а по этому озеру можно туда попасть, хотя это не единственный способ. Всяк по-своему достигает сей дивной страны и светлого замка». «Простите и не сочтите дерзостью то, что я хочу вам сказать, – продолжал Гусь, – я – всего лишь домашняя птица, изначально предназначавшаяся для откорма и съедения, и лишь по стечению обстоятельств избежавшая столь незавидной участи; но я с самого детства смутно ощущал родство с вами, о дивные лебеди Монсальвеша! Это необъяснимое чувство с годами не забылось и ничуть не притупилось, а напротив, окрепло и перешло в уверенность. Конечно, я не похож на вас, и вы вправе не признавать во мне родственника: я приму это как должное и лишь прошу не гневаться на меня, ибо я не преследую никаких корыстных целей, а только открываю вам душу и делюсь сокровенными мыслями».

       И лебеди Монсальвеша сказали: «Раз ты нашёл к нам дорогу, значит, ты наш. Кто думает о царстве Грааля и стремится к нему – зверь ли, птица или человек – уже наш. Однако не ошибаешься ты и в том, что есть меж нами, кроме родства духовного, также и кровное. Некогда забрёл на берега этого озера один – в ту пору крайне неотёсанный и неразумный молодой человек с луком – и по глупости убил стрелой одного из наших лебедей. Тот лебедь был твоим далёким предком. А тот невежда, повзрослев и поумнев, стал со временем знаменитым правителем Монсальвеша и хранителем Грааля, предварительно исцелив своего предшественника. Мы могли бы вернуть тебе твой истинный, лебединый облик, но в этом нет необходимости. В нашем царстве все существа пользуются одинаковым почётом – хоть лебедь, хоть утка, хоть гусь, хоть ворона. Кроме того, несоответствие вечной, внутренней сути и временной, телесной оболочки – дополнительное испытание, возложенное на тебя ради утешения тех созданий, вид коих принято считать некрасивым и не благородным. Ты будешь посланцем из нашего мира в мир обыденный, и гусиная наружность не явится препятствием для твоего служения. Теперь же плыви с нами, мы введём тебя в царство Грааля водным путём».

             На озеро опустился непроницаемый туман, так что берега пропали из виду. Долго ли, коротко ли плыл Белокрыл в окружении лебедей Монсальвеша, неизвестно, но вот подплыли они к подножию скалы, на которой стоял светлый замок. Туман развеялся, а птицы взлетели на вершину скалы. О таинствах, свидетелем коих стал Белокрыл в священном замке, позвольте умолчать, ибо это не роман о Граале, а всего-навсего сказка о гусе. Нам, да и самому Гусю, пора возвращаться в привычный мир, где минуло уж немало дней, и где в печали и тревоге заждалась своего друга бедная покинутая Лиса.

        Обратный путь был в точности таким же: озеро заволокло густым туманом, и лебеди с Белокрылом поплыли сквозь него, пока не достигли берега в знакомом нам лесу. Туман ещё не успел рассеяться, как из-за его плотной пелены послышалось тяжёлое дыхание преследуемого зверя и свирепый лай собак в отдалении. Лай становился всё громче: собаки стремительно приближались. Тогда один из лебедей взмахом крыла легко раздвинул на мгновение туманную завесу, и в образовавшийся проход кубарем вкатилась лисица, после чего завеса тут же сомкнулась снова. В следующую минуту подоспевшие собаки растерянно уткнулись в непроницаемую белую стену, выросшую вокруг озера. Спасённая оказалась той самой Лисой, и вообразите, сколько радости было, когда они с Гусем узнали друг друга! «Вот и исполнилось ваше желание, госпожа моя, – сказал Гусь. – Вы попали туда, куда стремились, а это – лебеди Монсальвеша». «За мной гонятся охотники с собаками! – спохватилась Лиса. – Нам всем нужно как можно скорее скрыться, пока они не напали на след! Иначе они проникнут и в ваши пределы!» «Нет, – успокоили её лебеди. – Проникнуть сюда может далеко не каждый. Ни один враг не проберётся сюда; здесь вы находитесь в полной безопасности. Однако ваше служение во внешнем мире ещё не закончено, и вы с Белокрылом пока вернётесь в свой лес. Не бойтесь: охотники, раздосадованные неудачей, повернули назад; они и их собаки уже далеко». И точно: туман растаял, а на берегу лесного озера было тихо, пустынно и ничто не напоминало о людях. На прощанье лебеди напутствовали Лису и Гуся: «Скоро в вашем лесу будет большое собрание и совет зверей – не пропустите его и помните, что Белокрылу уготован высокий жребий».

        Здесь надо сказать, что в том лесу из года в год устраивались подобные сборища, именуемые: у птиц – «птичьевече», или «зверотинг» – у зверей. На них присутствовал сам Царь-Медведь и обсуждались все стороны лесной жизни. Любой подданный мог тогда обратиться к Медведю с прошением, предложением, жалобой либо вопросом; также на зверотингах происходило, в случае надобности, избрание и провозглашение нового государя.

       В назначенный день Лиса отправилась на тинг в крашеных одеждах; её сопровождал Белокрыл. Там они встретили много знакомых: и Медвежью тётку, важно восседавшую в первых рядах, и Зайчика-Попрыгайчика, и Грызельду с её Серым Волком, и Лосиху, и Барсучиху, и Ворону. Последняя держалась особняком, недовольно нахохлившись, топорщила перья и всем своим видом выказывала презрение к данному мероприятию. После вступительной речи Медведя она неожиданно сорвалась с места, принялась кружиться над поляной и распевать во всё горло следующую песню:

РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПЕСНЯ ВОРОНЫ:

«Революционная ворона
Поколеблет основанье трона!
На Медведе задрожит корона!

Трепещут тираны:
Мы – вольные враны!

Пусть сгинет сатрап –
Космат, косолап!

За душителя свободы –
Только глупые удоды!»

       Удоды обиделись. «Чего это мы глупые?!» – возмутились они. «Для рифмы, и потому, что красота и ум – две вещи несовместные!» – отрезала Ворона.  «Позвольте с вами не согласиться, – выступила вперёд Лиса. – Не говоря уже обо мне самой, вот – живое опровержение вашего весьма спорного тезиса», – и она указала лапкой на Белокрыла. «А-а, старый знакомый! – прокаркала Ворона. – Я надеялась, что ты станешь истинно вольной птицей, а ты тоже пресмыкаешься перед бурым деспотом?» «Дура ты, Ворона, – сказала Грызельда. – Чем тебя Медведь не устраивает? Он тебе что, жить мешает?» Ворона замялась. «Мне-то он, положим, не мешает, – подумав, сказала она, – но я, как птица свободолюбивая и свободомыслящая, не желаю терпеть над собой ничьей власти. Какое отношение Медведь имеет к нам, птицам? Почему он правит и нами? Мы больше не хотим ему подчиняться! Мы не потерпим ущемления наших птичьих прав! Мы протестуем против притеснений!» «Каких ещё притеснений? – зашикали на Ворону присутствующие на зверотинге птицы. – Медведь нас сроду не трогал. Ему до нас вообще дела нет, мы спокойно живём своей жизнью. А ты, Ворона, громче всех тут орёшь и выступаешь, только чтобы привлечь к себе всеобщее внимание и прославиться на всю округу». «Ничего вы не понимаете, я борюсь за птичьи права! За наши с вами права!» – не унималась Ворона.

       Медведь невозмутимо слушал её перебранку с другими участниками зверотинга, лишь изредка незаметно усмехаясь, когда Ворона особенно входила в раж и лезла из кожи вон. Наконец гордая птица выдохлась. Воспользовавшись паузой, Царь-Медведь взял слово. «В чём-то птицы правы, – молвил он, – я действительно мало вникаю в их дела, поскольку мне и с моими звероподданными хватает забот. А это непорядок, ведь государь обязан хорошо знать жизнь всех своих подданных без исключения. Полагаю, что птицы вправе избрать себе собственного правителя из их среды. Он будет им ближе, чем я, но одновременно он станет моим вассалом и Министром по Делам Птиц в моём правительстве». Предложение Медведя было встречено с восторгом и единодушно одобрено как птицами, так и зверями. Ворона казалась несколько сконфуженной, но изо всех сил старалась сохранять независимый вид и изображать оскорблённую добродетель и неоценённое по достоинству благородство. Впрочем, о ней быстро забыли, перейдя к выборам Птичьего Короля.

         И тут настал черёд Лисы. «Перед вами, – обратилась она к лесному народу, – посланник Монсальвеша и родственник тамошних лебедей, которые и благословили его на служение вам, хотя он мог бы навечно остаться с ними в прекрасном царстве света и любви. Вместо этого он вернулся в наш мир, дабы помогать нам нести житейские тяготы. Никогда у вас, птицы небесные, не было и не будет более достойного правителя! Я тоже сподобилась однажды попасть в тот волшебный край, и свидетельствую, что в случае смертельной опасности мы все сможем найти там убежище. Белокрыл уведёт нас туда, а лебеди – примут. Но и мы должны быть достойны этого!»

       «Мы согласны! – закричали птицы. – Пусть Гусь Белокрыл станет нашим королём и покровителем!»  «Я, как верховный правитель, не возражаю против вашего выбора и утверждаю кандидатуру Белокрыла, – подвёл итог Медведь. – Отныне он является Королём Птиц и одновременно моим Министром по Птичьим Делам».

     Так закончилось птичьевече-зверотинг (а заодно заканчивается и сказка). Гуся Белокрыла короновали, после чего устроили праздничный пир на весь лесной мир. Ворону, несмотря на её взбалмошный нрав, тоже пригласили, простили и угостили, ведь если бы не она, Белокрыл никогда не оказался бы ни в этом лесу, ни в лебедином замке, и безвестно сгинул бы на птичьем дворе. Надобно сказать, что он всегда об этом помнил.





14-23.VIII.2020.
Фото Н. Чистякова (Гатчина, 30.V.2016).


*****

30. IV. 2023
Подписывайтесь на канал "Союз пера и левкаса"! Ссылка внизу страницы.