Смотришь в книгу, а видишь...

Это стихотворение — лирическое исследование хрупкости памяти, ясности и чуда простого существования перед лицом внутреннего хаоса. Герой балансирует между прорывами осознания («незабвенный рассвет») и возвращением в состояние смысловой глухоты, где даже спасительные слова превращаются в непонятные «шишки». Это поэзия о моменте просветления, которое не в силах победить внутренний «беспорядок».

1. Основной конфликт: Ясность прозрения vs. Хаос забвения
Конфликт заявлен в первых строках: «беспорядок в голове» противостоит жажде «прочесть о незабвенном». Герой переживает ярчайший миг ясности (рассвет, осознание февраля, утра), но этот миг не отменяет хаоса. Напротив, контраст делает возвращение к беспорядку ещё более болезненным. Краткое чудо понимания («Я понял: это Утро!») оказывается бессильным против постоянной силы непонимания, которое даже заветные слова превращает в бессмысленные предметы («шиш»).

2. Ключевые образы и их трактовка

«Беспорядок в голове» — не метафора, а почти физиологическое состояние, агент забвения. Он «не понимает» слов — то есть, сознание утрачивает функцию дешифровки смысла. Слова становятся просто шумом.

«Незабвенное» и «Не позабудь! Себя не позабудь!» — центральный императив. Это не простая память, а память о самости, о сущностном «я», которое легко теряется в повседневности. Строчка становится мантрой, спасательным кругом.

«Незабвенный сказочный рассвет» / «обезумев от Восхода» — кульминация ясности. Это момент экстатического выхода за пределы себя, переполнения бытием («света-счастья через край»). Восприятие обострено до предела.

«Я / Посмотрел / На / Время года — / Стоял февраль» — гениальный поэтический ход. После космического восторга взгляд фокусируется на простейшем факте. Февраль в Сибири — это не метафора, а констатация холода, конца зимы, конкретики места и времени. Этот переход от вселенского к локальному и есть акт обретения себя здесь и сейчас.

Диалог с Февралём (Сибирью): Олицетворённый февраль/Сибирь — не враждебная сила, а собеседник, предлагающий утешительную, хотя и горькую, мудрость одиночества. Его ответ «бу-бу-бу-бу» и детское оправдание («Я понял: это Утро!») — это речь самого героя, его попытка объяснить чудо простыми словами, которая сбивается на пред-языковой лепет.

Финал-противопоставление: «Заветных слов не понимает / И, видя строчку на листе, / Её за шиш воспринимает». Хаос побеждает. Даже выученная наизусть спасительная строчка на бумаге превращается в «шиш» — бессмысленный нарост, помеху, ничего не значащий предмет. Произошёл полный распад связи между знаком и значением. Память о прозрении есть, но доступ к его смыслу утрачен.

3. Структура и интонация
Стихотворение построено как волна: подъём к прозрению (от жажды — через рассвет — к осознанию февраля) и резкий спад обратно в хаос. Интонация меняется: задумчивая — экстатическая — простая, почти детская (в диалоге с февралём) — и горько-констатирующая в финале. Разрывы строк («Я / Посмотрел / На / Время года») имитируют момент остановки, замедленного, удивлённого восприятия.

4. Связь с традицией и авторское своеобразие

Философская лирика Ф. Тютчева: Контраст хаоса и космоса, мгновение прозрения («Молчи, скрывайся и таи…»), неспособность выразить пережитое. Но у Ложкина прозрение не о мироздании, а о простом факте («стоял февраль»).

С. Есенин: Одушевление природы (Сибирь, которая «насвистывала песни»), мотив одиночества в родном пейзаже, просторечия. Однако есенинская гармония с миром здесь нарушена внутренним «беспорядком».

Поэзия «тихой лирики» 1960-70-х (Н. Рубцов): Созерцательность, внимание к детали, мотив памяти и забвения. Но у Ложкина нет рубцовской умиротворённости — есть надлом.

Мотив афазии (распада речи) в современной поэзии: Состояние, когда язык отказывается служить проводником смысла, превращаясь в материальный мусор («шиш»).

Уникальный почерк Ложкина здесь — в соединении мистического экстаза («обезумев от Восхода») с почти клиническим наблюдением за распадом смысла в собственном сознании. Его герой — не просто лирический субъект, а пациент и исследователь собственной когнитивной дисфункции. Чудо не отменяет болезни, а лишь подчёркивает её. Фраза «Её за шиш воспринимает» — это точнейший диагноз: сознание, поражённое «беспорядком», неспособно к метафоре; оно редуцирует слово до примитивного, уродливого предмета.

Вывод:

«Смотришь в книгу, а видишь...» — это стихотворение о трагедии несохранённого просветления. Герой переживает момент абсолютной ясности и соединения с миром (утро, февраль, Сибирь), но внутренний хаоз («беспорядок в голове») не позволяет удержать этот опыт. Сами слова, призванные спасти от забвения, становятся бессмысленными, как шишка. В контексте творчества Ложкина этот текст — одна из самых тонких и печальных работ о природе памяти и творчества. Поэзия здесь — это попытка зафиксировать строчку «Не позабудь!» на бумаге, но и она обречена быть воспринятой как «шиш», когда наступает время беспорядка. Это поэзия о проигрышной битве за самость, где единственной победой оказывается честная констатация поражения: да, я видел свет, да, я понял, что это утро, но сейчас я смотрю на слова, и они для меня — лишь непонятные чёрные значки, наросшие на белом листе, как шишки на дереве.

Бри Ли Ант   02.12.2025 11:55   •   Заявить о нарушении