Сирота и монах

I

У света есть крылья, у тьмы - только пара сапог,
Таких неподъёмных, что хочется рвать и метать.
И падая в пропасть, ты снова не чувствуешь ног,
Но чувствуешь цепи, которые не разорвать.

К тебе прилегает холодная, ржавая сталь,
И словно бы шепчет: "Теперь никуда, милый мой!
Мы только ведь начали. Эта смешная игра
Затравит чудесное, душу прогонит долой".

И взглядом страдальца с мольбою посмотришь наверх,
Попробуешь крикнуть, дозваться до помощи: Ну же!
И видится, будто б надежда... Но нет, снова нет,
И с каждым моментом душе твоей хуже и хуже.

Ты чувствуешь холод и в сумерках тянешь свой крест,
Смиряясь, свыкаясь, ну мол не судьба, что пытаться.
Иллюзия кроет и выглядит так: Что ж... и здесь
Есть жизнь (хоть какая-то жизнь) - значит, надо остаться.

А дальше идёт по накатанной - каторга, желчь,
Болезни, надменность, иллюзии, вечером - виски.
Бессонные ночи, истерики, мысли про смерть,
Заметки в тетради, вернее же - Богу записки.

И суть их проста, обвинение в лучших тонах,
Мол, как же ты мог. Ты - предатель. Ты - враг. Ты - обуза.
Ты есть только в храмах, молитвах да на ико-нах,
А в жизни остался лишь частью безмерного груза.

Забившись в свой угол, усевшись на каменный пол,
Согбенной спиной оперевшись о прутья решетки,
Теряешься в сумерках словно в симптомах чахотки,
А жизнь забивает в ворота болезного гол.

На икрах оковы, а руки никак не поднять -
Они от ударов, насмешек, предательств сломались.
Нет в членах ни жизни, ни чувств. Лишь, когда позвонят
Вдали звонари, проберётся ухмылка кривая.

И тело похоже на хилый огарок свечи,
Его не пугает прижатый к виску пистолет.
Он голосом злобным блаженному Богу кричит
Из жалкой тюрьмы: "Врёшь! Я знаю, тебя вовсе нет!".

И эхо разносит по стенам ослабленный бас,
И плющит слова, словно плавленный пластилин.
Когда ты в ненужности словно в болоте увяз,
Тебе в утешение фраза: "Я! Я - Властелин!".