Мариус Торрес

СЛОВА НОЧИ

О, человек, благоразумен будь —
не принесет плодов самопознанье!
И никогда не прилагай старанья,
чтоб мирозданье сузить иль свернуть.

Полночную пронзи глазами жуть
и, различив там яркое блистанье,
ты идеала скорбное молчанье
зарифмовать попробуй как-нибудь.

Да не страшит тебя мое величье!
У всякого цветка свое обличье,
неповторима каждая душа.

Я солнечными озарюсь лучами;
вглядись в меня прозревшими очами —
и ты увидишь, сколь я хороша.

* * *

La musique souvent me prend comme une mer!
Baudelaire

Когда в тревожной, мрачной тишине
я бессознательно глаза закрою,
доносит музыка ночной порою
благоуханье роз в волшебном сне.

Божественная музыка извне
сердечко наполняет мне с лихвою.
Ни Чисел, ни Предметов нет со мною —
их видеть, слышать их не нужно мне.

Как под волнами водные растенья,
приходит вся душа моя в движенье —
и я освобожден от всех оков.

Весь мир уходит от меня — и жду я
на берегу от пены поцелуя,
в объятьях ветер сжать меня готов.

БИТВА ПОЭТОВ

Точь-в-точь стрелок из царства мертвых, лук
готовы туго натянуть поэты —
мы их рисуем, местью подогреты,
одолевающие злой недуг.

Где наши упованья, где обеты?
И тетива напряжена — но вдруг
душою нашей овладел испуг.
Летит стрела… Благоразумье, где ты?

Удерживает колесо давно
рука, и в золотистое вино
невольно подмешали мы отравы.

И стих, подобный пущенной стреле,
на небе будет, а не на земле,
где места нет для почестей и славы.

НОЧЬ БРОДЯГ

Бредем во тьме. Но разве в этом дело?
Да и не в том, что в жизни много бед,
а в том, что ночь нас держит озверело,
хотя сулит божественный рассвет.

Она в оконцах пригородных свет
дворцовым люстрам уподобит смело…
Так страннику иной утехи нет,
как жгучее желанье без предела.

Холодная, она глядит на нас,
не ведая покоя ни на час —
застыла, точно алчная волчица.

Она готова совершить прыжок,
зубами в нашу плоть коварно впиться,
Дабы спастись никто из нас не смог.

* * *

Проснулся я в таинственном саду.
Тюрьма или роскошные палаты?
Поют деревья, звуками богаты.
Зовут меня — но к ним не подойду.

Но всё же я уверенно иду:
Ведь ангелы-хранители столь святы!
Пред ними отступают супостаты,
и свет не предвещает мне беду.

Адам ходил в начальный день творенья,
Ветвей, стволов и листьев слыша пенье,
От влаги высохнуть едва успев —
 
И я раскрою широко объятья,
зеленый чутко слушая напев,
которому всегда готов внимать я.

* * *

О, ангел Смерти, враг напраслины и лжи,
ко мне спеши скорее,
боль поцелуем хладным заглуши:
ведь мне так хочется — ты света не туши! —
брод перейти смелее.

Тех, кто давно на тот собрался свет,
мы осуждать не будем.
Воспоминания, наверное, остудим:
в моем ведь сердце нет
того тепла, что так необходимо людям.

Всю землю мерзкая покрыла слизь,
а жизнь моя — сплошная цепь страданий —
и словно десять жизней пронеслись,
как корабли, что бури заждались
под бременем воспоминаний!

И слезы жгучие мне осуши,
грядущее посыпь мне солью покрупнее:
терзает боль меня сильнее и сильнее —
дабы унять ее, все средства хороши.

Я умереть желаю, не робея,
чтоб обрести навек бессмертие души.

ПЕСНИ К МА;ЛТЕ

I
Струится жизнь у нас, как два потока вод —
над ними высится всё тот же небосвод.

Но нас соединить отыщется ли сила?
Нас ветхих пальм земля с тобою разлучила.

Средь лилий огненных, среди деревьев вдруг
я сердца твоего услышу громкий стук

И слышу, как река — твоей теченье жизни —
впадает в океан утраченной отчизны.

II
Нередко на меня надменный взор
ты устремляла — но какого цвета
твои глаза? Мне до сих пор
           неясно это!

III
Как дымка иль туман, что пропадает,
едва лишь ночь нависла,
как рифма, что порой меня смущает,
коль нет в ней смысла;

как ленточка, что повязал небрежно
какой-то доброхот,
как ласточка, что воспарила нежно
в небесный свой полет;

как песенка, что музыкой живою
утешит грустный вздох,
как мох, что под фонтанною струею,
по счастью, не засох, —

так красит вид меланхоличный
твой мирный сон,
и сей картиной необычной
я упоен.

IV
Как отражает гладь спокойная озер
изящных птиц, живущих в ивах,
так трогательно твой отображает взор
слова речей твоих красивых.

Хотя твои слова бывают и сложны —
разгадывать порой их надо —
зато в твоих глазах тебя всегда они видны,
и нет правдивее их взгляда.

Когда торопишься покинуть ты меня,
вся источаешь запах розы
и успокаивать пытаешься, маня
очарованьем сладкой грезы.

А ежели твой взгляд меня вознаградит
своим сиянием прекрасным,
тогда неважно чей непрошенный визит
уже покажется напрасным.

V
В тот миг, когда с беспечною улыбкой
вдруг от меня уходишь ты,
как остро чувствую я запах розы зыбкий —
Она нежней, чем все цветы.

Хотя предугадать ты мнишь мои стремленья,
когда прощаешься со мной,
увы! —баюкая в себе воспоминанья,
один вхожу я в садик свой.

VI
Соединив сердца, и руки, и желанья,
шагаем мы вдвоем
и в город, где живут твои воспоминанья,
по тропочкам идем.

Дома там серого и розового цвета,
там много добрых глаз,
мечта повержена, но вовсе не отпета
и спит в полдневный час.

Где счастье и тоска, где радость и мученье,
веселье где и грусть,
где исстари царит покорность и смиренье —
туда, туда стремлюсь.

О, как же был тогда цветочный запах сладок!
а я — так молод, смел…
Ведь тела твоего не там ли отпечаток
диван запечатлел?

Там, хладным вечером, сочувствием согреты
среди седой зимы,
готовые ожить, шевелятся портреты
людей, что помним мы.

Где волны под окном всё плещут без усилий
и где растут цветы —
ведь там на берегу полно душистых лилий,
они чисты, как ты.

Там лодка старая — ее хозяин чинный
свезет тебя в тот край,
где воды тихие, где плавают дельфины
и где русалкам рай.

Смежила ты глаза. Ты хочешь выйти в море,
иль нет пути назад?
Ах, не бросай меня, не причиняй мне горя,
Маалта! Я твой брат!

ДАЛЕКИЙ ГОРОД

Aux captifs, aux vaincus, ; bien d’autres, encor...
                BAUDELAIRE

Коль скоро Фурии безжалостные руки
достигли города порушенной мечты,
неисцелимые нам причиняя муки,
храни нас, Родина — нас не обманешь ты…

Пусть голос твой звучит, хотя кругом всё хмуро:
ведь нежные твои слова мне так нужны!
Пусть будет новая у нас архитектура —
и только этим мы утешиться должны.

Да кто бы мог забыть о городе, что тонет?
Далекий город наш ничем не обделен —
красоты редкие, старинной бронзы звон.

Прекраснее его, должно быть, ничего нет,
нет веры праведной возвышенней столпа —
Сюда стекается паломников толпа.

ТРИ ПОДРУГИ

Одна из них — тепло. Она добра, гуманна,
как будто хорошо растопленная печь,
способная согреть, а иногда — обжечь
и довести до слез кого-то, как ни странно.

Вторая — аромат. Сравниться ли цветам
с тем благовонием, что ныне мы вдыхаем?
Сей запах сладостный вовек незабываем:
ведь он для тяжких ран — целительный бальзам.

А третья — яркий свет, что от луны струится,
а то и молнией он полыхнет подчас;
с небесной вышины он озаряет нас,
и на его призыв лететь готова птица.

Безмерно счастлив, кто сподобился стяжать
помянутых подруг тройную благодать.

* * *

Всё далеко в ночи. И расстоянье —
как птицы раненой крыло, так тяжело!
И не впервые, как назло,
меня напрасные гнетут воспоминанья —
в исконный порт их снова принесло.

Как муторно и как тоскливо сердцу,
и от мучительной не скрыться пустоты!
Тебе так грустно, сердце: ты
закрыть заветную никак не можешь дверцу —
не скрыть тебе постыдной наготы.

Мы потерпели кораблекрушенье —
по крайней мере, так нам кажется сейчас.
Но луч надежды не угас,
что чувствам подлинным настанет возрожденье
и будет новая любовь у нас.

У темноты не безгранична сила —
из кабака, тюрьмы, больницы свет проник.
Всегда плывет по морю бриг!
Но что поделать — нас покуда не достиг
свет наилучшего, чудесного светила.

ЭТО СЧАСТЬЕ

Это счастье — как птица, взлететь в поднебесье,
когда в небе — покой, отступила гроза.

Это гибель — когда начинается песня,
затворить себе слух и зажмурить глаза.

ВОСПОМИНАНИЕ О МУЗЫКЕ

Точь-в-точь лампады тихое мерцанье,
что льет чуть видный свет,
так озаряет жизнь мою воспоминанье
и разгоняет мрак давно прошедших лет.

Не гасни никогда! Как будто в день тот дальний,
закрою я глаза и слышу голос твой,
меланхоличный, нежный и печальный —
он дарит мне покой.

ТАЙНЫЙ СФИНКС

Отгадай, или я тебя сожру

Сфинкс появляется всегда с ухмылкой гадкой,
когда горит закат. Услышав шум шагов,
жестокий, подлый, злой, коварною загадкой
тогда ошеломить он путника готов.

Угас уже закат, остывший и усталый,
и зверь чудовищный песками занесен.
И с ним не встретится паломник запоздалый,
когда в самом себе не носит сфинкса он,

Коль путник ощутит на перекрестках мысли,
на горестном пути, где множество потерь,
что тени темного сомнения нависли:
ведь сфинкс живет в душе — коварный, алчный зверь.

От взгляда жуткого кровь холодеет в жилах,
и никому от глаз твоих укрытья нет!
Что, Вечность, делаешь ты с теми, кто не силах
на новую твою загадку дать ответ?

* * *

Ютится множество пропащих бедняков
по лавкам, моросью и холодом объятым.
О, нищета! Куда им деться от оков —
ведь им не совладать со жребием проклятым.

Разлиться тишина готова по палатам,
где каждый роскошью пресытиться готов —
и на дорогах, что длинней перед закатом,
прохожий через миг услышит шум шагов.

За обездоленных обидно — так их жалко!
Прекрасны и они, как чахлая фиалка —
убогий и простой, однако дивный вид.

Неброская краса — царит она над нами
и, как кузнечный горн, что исторгает пламя,
вот-вот меня своим дыханьем опалит.

МОСТ

Простая арка. Вовсе не колдует.
Пленяет воду, что его целует.

ВЕТРЕНАЯ НОЧЬ

Свирепый ветер, яростно свистящий,
безжалостно подул —
и всё в лесной зашевелилось чаще,
везде пронесся гул.
Вот снова начались порывы ветра
в испуганной ночи —
и тут же закричали в кроне кедра
насмешливо грачи.

И камни катятся по горным склонам
среди глуши.
В воде тревожно зарослям зеленым —
головки наклоняют камыши,
а в озере нет ни бобра, ни выдры.
Ах, ночь прекрасная! Как ветер жгуч!
И не получат под балконом гидры
стеклянный ключ.

ПЕСНЯ К МА;ЛТЕ

Подойди. Осквернили мне годы прожитые
руки мутной водой.
Но раскрыл я ладони, омытые
твоей добротой.

Не гляди на меня. Если, словно жемчужины,
покатятся слезы, скользя,
то, чтоб их озарить, не мой свет нужен —
просиять им нельзя.

МОЦАРТ

Увлекаемы ритмом простым,
мы несемся один за другим —
улыбайся да в танце кружись!
Шаг изящный у нас и свободный,
словно слаженный строй походный…
От ненужного освободись!
Может, жизнь — инструмент негодный,
только музыка — это жизнь!

ДАЛЕКО ОТСЮДА

Мне ведом дивный град — он далеко отсюда.
Как северная ночь, в нем радость коротка.
Там ветер — как поэт: какое это чудо! —
и, словно чистый дух, мечта моя крепка.

Там алой розы кровь стекается с Востока,
и на ущерб луна горящая идет,
и слышен за окном гул бурного потока —
не в силах жалюзи ославить гомон вод.

По старым улицам гуляет ветер вольный —
разносит он любовь и фимиам, свистя,
и раздается звон с высокой колокольни —
свободен благовест, как нежное дитя.

Как радует мне взор глаз полуденное поле —
оно красивее, чем свежий парк весной;
оно, когда на миг забудусь я от боли,
как море тихое, лелеет мой покой.

И что в те времена мне может быть милее,
чем тропки узкие средь лип и тростника!
Воспоминания уходят — я жалею,
и на плече моем — отцовская рука.

ИНОЙ АПРЕЛЬ

Как скрытая вода, от всех дорог вдали —
она Нарциссовой гробницею не стала —
и бесполезная для губ и для земли —
и отблески ее тепла не принесли:
таится холод в ней безмолвного металла —
вот какова моя печаль…

Перевод с каталанского Андрея Родосского