Детям о животных. Часть 4

Детям о животных. Часть 4.

По рассказу К. Паустовского: «Растрёпанный воробей».

Часть1.

Первая часть.

На часах стенных и старинных,
Кузнец железный, ростом же,
Словно игрушечный солдатик,
Поднял молот. Щёлкнут часы.

Ударил тот кузнец с оттяжкой,
По наковальне молотом,
Маленькой медной. Звон раздался.
Рассыпавшись по комнате.

Восемь раз тот кузнец ударил.
Ещё ж хотел ударить раз,
Рука же, вздрогнувши, повисла,
В воздухе, замерши на час.

Маша там у окна стояла,
И не оглядывалась та,
Если оглянешься – то няня,
Петровна, спать заставит там.

Дремала няня на диване,
Мама ж в театр свой ушла.
Там танцевала. С собой Машу,
Никогда не брала с собой.

Театр был очень огромным,
С колоннами каменными…
На крыше на дыбы взвивался ж,
Чугунные лошади там.

Их, человек одной рукою,
Сдерживал. А на голове,
Его, венок был. Значит сильный,
И храбрый был тот человек.

В последние дни её мама,
Очень уж волновалась там,
Впервые танцевать та станет,
Золушку. Был балет такой.

На первый же там свой спектакль,
Взять обещала Машу, и,
Даже Петровну. И за два дня,
Мама заглянула в сундук.

Букет цветов вынула мама,
Маленький с тонкого стекла,
Машин отец подарил как – то,
Был моряком. Где – то купил.

Тот – из страны привёз далёкой.
Потом сам на войну ушёл.
Несколько кораблей потопит,
Тонул два раза, ранен был.

С войны живым всё же вернулся,
А теперь опять далеко.
В стране с названием Камчатка,
Вернётся только он весной.

Из сундука вынув букетик.
Несколько слов ему сказав…
Странно, но раньше наша мама,
С вещью не говорила всё ж.

«Вот, - прошептала ему мама, -
Ты и дождался, наконец…»
«Чего дождался?» - спросит Маша
«Машенька, ты не поймёшь меня».

Папа, букет мне, подаривши,
Сказал: «Когда ты будешь танцевать,
В первый раз Золушку, приколешь,
Букет к платью, как бал пройдёт.

Тогда и буду знать в момент тот,
Ты точно вспомнишь обо мне».
«Вот я и поняла теперь всё» -
Маша ответила грустя.

Мама букет тот положила,
К себе на стол. Маше сказав:
«Дотрагиваться, чтоб не смела,
Даже мизинцем. Хрупкий тот».

Вторая часть.

Лежал букетик в этот вечер,
У Маши за спиной, блестев.
Было так тихо, что казалось,
Всё спит кругом. Весь дом и сад.

Не спала только одна Маша,
Зима и отопление…
Маша в окно в тот час смотрела,
Как сыпался там с неба снег.

Мимо фонарей опускался,
Ложась на землю. Маше же,
Там непонятно вовсе было:
«С чёрного неба ж – белый снег?

И было очень непонятно:
«Как средь морозов и зимы,
У мамы на столе в корзине,
Цветы вдруг распустились в ней.

Но непонятней всего была,
Седая вся ворона, что,
Сидевши за окном на ветке,
Смотря на Машу не моргав».

Видно ждала ворона эта,
Когда откроет форточку,
Петровна. На ночь чтоб проветрить,
Комнату. И из той уйдут.

Как только люди уходили
На форточку эту всегда,
Ворона эта там взлетала.
Протискиваясь в комнату.

Хватала первое, что было,
Что попадалось на глаза…
И удирала торопливо,
Оставив мокрые следы.

Петровна каждый раз вернувшись,
В комнату, восклицала там:
«Разбойница! Опять чего – то,
Уволокла там со стола».

Маша с Петровной начинали,
Искать там второпях уже.
На этот раз, что там стащила,
Эта ворона с комнаты.

Чаще всего эта ворона,
Таскала сахар, колбасу,
Ещё ж печенье, если было,
Что оставляли на столе.

Зимой жила эта ворона.
Там в заколоченном ларьке.
Где летом всегда продавали,
Мороженное для людей.

Скупой была ворона эта,
Сварливой. Забивала та,
Клювом в щели ларька, свои все,
Богатства. То – от воробьёв.

Те разворовывали часто,
Иной раз ей там по ночам,
Снилось, что воробьи там эти,
В ларёк прокрадывались к ней.

Выдалбливали с щелей, её,
Кусочки с яблок, кожуры,
Замёрзшую колбасу также,
Обёртки в серебре с конфет.
 
Тогда во сне ворона эта,
Сердито каркала. А там,
Милиционер с перекрёстка,
Прислушивался к карканью.

Давно уж по ночам он слышал,
Воронье карканье с ларька.
И удивлялся. Подходил там.
К ларьку и вглядывался внутрь.

В ларьке ж темно всё время было.
Ворона же однажды вдруг,
Там воробья в ларьке застала,
Растрёпанного. Пашкой – звать.

Для воробьёв жизнь стала трудной.
Мало овса было для них.
В городе лошадей в то время,
Почти – что не осталось уж.

И Пашкин дед, вспоминал часто,
Старый воробей - Чичкин, звать:
«Все воробьи тогда кормились,
Там на стоянке лошадей.

На них овёс там высыпался.
На землю с лошадиных торб:
Теперь в городе лишь машины,
Не кормятся те там овсом.

Племя воробьёв поредело,
Одни в деревни подались,
Поближе к лошадям. Другие ж,
В приморский край - в житьё бытьё.

Где грузят зерно в пароходы.
Там сытая, с весельем жизнь.
И зерно часто высыпалось,
Куча корма. Хватало всем.

Раньше, – рассказывал тот Чичкин, -
В стаи сбирались воробьи,
По 2 - 3 тысячи бывало,
Вспорхнут как, воздух аж там рвут.

Шарахались не то что люди,
Извозчичьи лошади аж…
Бормоча: «Господи , помилуй,
Не уж – то нет на них управ».

А драки там какие были,
У воробьёв, где был базар.
Летел их пух там облаками,
Теперь то не допустят уж».

Третья часть.

Ворона же заставши Пашку,
Когда он юркнул лишь в ларёк,
И ни чего не стащил с щели,
Клюнет в голову там его.

Пашка упал. Завёл глаза там,
Прикинувшись мёртвым  пред ней.
Выбросила его ворона,
Из ларька. Каркнув ему вслед.

Выбранилась на всё их племя,
Вороватое – воробьёв.
Милиционер оглянулся.
И подошёл к тому ларьку.

На снегу Пашка лежал тихо,
От боли уже умирал.
В голове. Только же тихонько.
Открывал, закрывая клюв.

«Эх ты, маленький беспризорник!» -
Скажет милиционер, сняв,
Варежку. Сунув в неё Пашку,
И спрятал ту он в свой карман.

«Ты невесёлой жизни, братец!» -
Пашка ж лежал в кармане тои,
Моргал глазами, также плача,
От голода, обиды там:

«Хоть бы склюнуть какую крошку…»
Но крошек хлебных не было,
В кармане этой там шинели,
Лишь были крошки табаку.

Утром Петровна пошла с Машей,
Гулять в парк. Милиционер,
Позвав Машу, там строго спросит:
«Не нужен ли ей воробей?»

«На воспитание». И Маша,
Сказала, что ей воробей,
Требуется. И даже очень,
Постовой тут же подобрел.

Вытащил варежку он с Пашкой:
«Берите с варежкой, а то,
Он удерёт. Варежку эту,
Потом мне отдадите здесь».

Маша принесла домой Пашку.
Щёткой перья пригладила.
И накормив – выпустила там,
Пашка на блюдечко же сел.

 И из него попил он чаю.
Потом немного посидел,
На голове кузнеца. Даже,
Вроде и начал уж дремать.

Но кузнец с часов рассердился,
И замахнувшись молотком,
Хотел ударить им там Пашку,
Пашка же вовремя слетел.

На голову ж сел баснописцу,
Крылову. Бронзовым он был.
Скользким. Едва там удержался,
Пашка на нём. Тут звон пошёл.

Кузнец, осердясь, бить там начал,
По наковальне. И набил,
Одиннадцать раз. Пашка прожил,
У маши сутки напролёт.

И видел – вечером, ворона,
Влетела в форточку и вмиг.
Украла со стола там рыбью,
Копчёную голову, там.

Пашка ж спрятался за корзиной,
С цветами. Тихо там сидя,
С тех пор он прилетал к той Маще,
Каждый день, крошки поклевать.

В то время же, соображая,
Как Машу – отблагодарить.
Замёрзшую гусеницу ей,
Принёс, что в парке отыскал.

Гусеницу ж Маша не ела,
Петровна выбросила ту.
Пашка ж назло старой вороне,
Её богатство стал таскать.

Все вещи, что та своровала.
То - пастилу засохшую,
То там – пирог окаменелый,
То там – обёртку от конфет.

Должно быть, старая ворона,
Не только воровала, тут,
У Маши. В других местах также.
И Пашка ошибаться стал.

Он приносил чужие вещи,
Расчёску, карту - даму треф,
И перо даже золотое,
От «вечной» ручки притащил.

В комнату взлетал Пашка с вещью,
Бросал ту на пол… делая,
По комнате несколько петель,
И исчезал быстро в окне…

Продолжение следует.



.