Кровавый Купала

               
                ...В июле месяце, числа седьмого
                Среди путивльских вековых святынь,
                Не оставляя ничего живого,
                Горела "украинская хатынь".
               


Рассказ основан на воспоминаниях моей бабушки Мищенко (в девичестве Тишаева) Марии Михайловны (1923г - 2008 г), а также других жертв фашизма, чудом спасшихся во время кровавой расправы венгерских карателей над мирными жителями с. Новое Слобода (Путивльский район)7 июля 1942 года.


Мария едва успела залезть под диван, когда фашисты, словно взбесившиеся псы, ворвались в дом ее отца. С первыми лучами солнца здесь собрались порядка шестидесяти селян, пытавшихся, как и она, укрыться от вездесущих лап убийц. 19-летняя Маша лежала ничком, затаив дыхание, вместе с такими же юными односельчанками, и ждала своей кончины. Тех, кто не успел спрятаться, настигала неминуемая смерть. Выстрел! Второй, третий… Внезапно раздался пронзительный вопль, постепенно переходящий в стон, – последние признаки жизни подавала соседская девочка, которой изуверы вспороли живот. Дом все больше наполнялся утробными голосами полуживых женщин и стариков, надрывным и истошным воем покалеченных детей… Казалось, даже стены с трудом выдерживали давление этого ужаса и готовы были рухнуть в любую минуту, накрыв несчастных развалинами.
Девушка изо всех сил зажала руками уши, которые оглушали душераздирающие крики. Но все ее попытки хотя бы на мгновение забыться были тщетными. Голову распирало от невыносимой боли, сердце рвалось наружу от безудержного страха. В паническом хаосе неразборчивых мыслей она могла уловить лишь вчерашний сарказм, наконец, осознав его угрожающий смысл. «Завтра вам всем будет капут», - ехидничал накануне пьяный мадьяр на оккупированной территории. Теперь план приводился в действие…

…Летом 1942 года новослободцы жили подобно обессилившим зверям, загнанным в клетки. По их земле уже вовсю расхаживали мадьяры и немцы, отчего жители боялись выйти на улицу и отсиживались в своих ветхих хатынках. Хотя всего несколькими месяцами ранее их сердца переполнял оптимизм, если можно так сказать, и уверенность в скорой победе соотечественников. С первых дней войны селяне отличились бесстрашием и преданностью родному краю. Одни мужчины отправились на фронт, другие поддерживали нерушимую связь с партизанами объединенных отрядов С. В. Руднева и С.А. Ковпака, достойно защищая свои земли от незваного супостата. Дома остались только женщины с детьми и старики, которым ничего не оставалось как молиться за спасителей Родины.
Скоро народные мстители приступили к сооружению оборонительных укреплений у села Берюх (ныне село Руднево Путивльского района): строили блиндажи, рыли окопы, противотанковый ров. В их послужном списке в том числе - подрыв моста через реку Сейм и отправление подрывной группы на станцию Хутор Михайловский. Во что бы то ни стало они старались сдерживать натиск непрошеного «гостя», давая понять, кто на путивльщине хозяин. Но уже летом1942 года немецкое командование приготовилось к большому наступлению, в котором приняли участие и венгерские полки. В середине июня мадьярские части начали надвигаться на Объединённые отряды со стороны Путивля и Кролевца, пытаясь окружить и прижать их к болотистым берегам Клевени. Партизанам же до сих пор удавалось не только ускользнуть, но и нанести по врагу новые удары, тем самым навлекая его на себя, чтобы затем снова держать оборону. Как потом напишет Сидор Ковпак в книге «От Путивля до Карпат», такие действия «в создавшейся обстановке были неизбежны. Без тяжёлых оборонительных боёв нельзя было держать под ударом немецкие коммуникации в районе, наводнённом войсками оккупантов». К тому же в эти дни на фронте происходили решающие события: немцы рвались к Дону и Волге. Так что отвлекающие маневры имели весомое значение для советских солдат.
Тут же встал вопрос о выборе удобных оборонительных позиций. Долго думать не пришлось. Некоторые партизанские базы разместились в Софрониевском монастыре и прилегающему к нему лесу, а сами ковпаковцы с объединенным штабом выдвинулись на десять километров к югу, в сторону Ворожба-Курск.
Монастырский лес, как его называли раньше, был очень выгоден для партизан с позиции укрытия. Помимо того, что бойцы наизусть знали здесь каждый кустик и ямку, они чувствовали и Божью благодать, пусть даже на психологическом уровне, исходящую от святой земли. Лес и сегодня тянется широкой полосой в шесть-семь километров между сёлами Новая Слобода и Линово по высокому берегу обширного торфяного болота в долине Сейма. Дорога в нем круто поднимается на изрезанную оврагами гору и ведет к монастырю, стоящему на самой вершине среди разросшихся кустарников и деревьев. Здесь растут в два обхвата толщиной вековые дубы, клен, вяз, заросли орешника и ольхи. Отсюда же просматривается окрестность на десятки километров. Так что в свое время это место являлось еще отменным пунктом наблюдения за противником.
Итак, война была в самом разгаре. Гитлеровцы медленно, но уверенно продвигались к Новой Слободе. Считанные дни оставались до зловещего ада, в который фашисты ввергнут несчастных селян. Им уже удалось взять в плен десять новослободских патриотов. Но партизаны успешно освободили их на следующий же день.
Такая ловкость и сноровка бойцов наряду с внезапными «набегами», разумеется, выводили агрессоров из себя. Ведь имея в своих воспаленных мозгах необузданную идею избранности и всевластия, они не могли допустить, чтобы «советские ватники» одержали над ними верх. А посему нацисты с еще большей озлобленностью потянули к Новой Слободе воинскую часть с танками, орудиями и минометами. Расположившись всего в двух километрах от села, они начали обстреливать зажигательными снарядами местные подворья. Словно спички, вспыхивали дома и сараи, а вместе с ними и невинные люди. Страшно представить, как жены и матери под разрывами снарядов и свистом пуль пытались спасти свое имущество и тушили пожар ценой собственной жизни…
Погром заставил людей собраться 1июля (по другим данным 30 июня) на митинге, организованном кадровым военным комиссаром С.В. Рудневым. Пришли около тысячи человек, в том числе из соседних сел. Решено было формировать девятую партизанскую роту, в которую помимо новослободцев вошли жители Бывалина, Бунякина и Брусков.
В самой же Слободе продолжала действовать патриотическая группа. Люди помогали партизанам всем, чем могли – одеждой, продовольствием, фуражом, разведкой.
Но, несмотря на сплоченность и боевую отвагу, наши защитники проигрывали чужеземцам не только в количестве, но и в военном снаряжении. И уже 3 июля три вражеских стрелковых полка окружили Новослободский лес. В результате партизаны, находившиеся на окраине леса, оказались отрезанными от штаба. Кольцо было настолько плотным, что связным, посланным в братские отряды ночью, пришлось вернуться обратно, а бойцам принять рукопашный бой (у последних закончились патроны и боеприпасы). Схватка продолжалась три дня. Три дня – ни сна, ни еды, ни минуты передышки. Казалось, судьба партизанского отряда предрешена. Лишь с наступлением темноты вдалеке послышалось слабое, отрывистое пение «Интернационала» - на помощь спешили братские, кролевецкий и конотопский, отряды. 
Когда следующим утром каратели пошли на приступ, то из леса не раздалось ни одного выстрела. Партизаны исчезли, словно испарились. В монастырских пещерах тоже никого не нашли. Загнанная по всем военным правилам «добыча» неизвестно каким образом ускользнула, несмотря на расчеты немецких штабов. Это был полный провал карательной экспедиции.
Вот тут-то разъяренные нацисты и забрызжели слюной, решив выместить свою месть на гражданском населении.

…Днем 6 июля полицаи и мадьяры, точно ядовитые змеи, заполонили улицы села, приказав жителям разойтись по домам и никуда не выходить. Иначе – смерть. Разве могли несчастные подумать, что смерть уже давно кралась за ними, тяжело дыша в их прицельные спины. Но страх настолько овладел сердцами людей, что многие из них так и не уснули в ту роковую ночь. Марии Тишаевой тоже не спалось. Мучимая непонятной тревогой, она встала с постели и оглянулась. На печи, отвернувшись лицом к стене, лежал ее пожилой отец Михаил. Рядом на полатях ютилась мачеха. Маша направилась к сеням и осторожно, стараясь не шуметь, приподняла щеколду. Дверь скрипнула, и девушка через небольшой проем скользнула наружу. В лицо пахнуло ночной свежестью. Холодный свет луны слабо освещал двор. Редкие тучи то и дело наползали на небесное светило, отчего тени оживлялись и начинали блуждать по земле, напоминая неприкаянных призраков. Казалось, это души усопших пришли за своими близкими и теперь томились в ожидании утра. Кругом стояла странная, давящая на сознание тишина, которую можно сравнить разве что с затишьем перед бурей. В воздухе веяло неестественной сыростью, отчего к горлу подкатывал ком горечи и удушья.
Сейчас девушка думала о том, что жизнь, пусть порой трудная и непредсказуемая, как непослушный ребенок, все-таки прекрасна, и что ей так хочется наслаждаться ею, отдавая всю свою любовь. ... Только бы не было войны… Ведь ей всего девятнадцать, а она еще многое не сделала: не окончила институт, не встретила свою вторую половинку и, главное, не познала счастье материнства – то, ради чего Бог создал женщину. И если есть Всевышний, то ведь должен Он сейчас видеть страдания ни в чем не повинных людей и уберечь их от Зла! Ведь не для того ей с рождения внушали веру, поднимая ни свет ни заря и подводя к божнице, где она часами вымаливала Божью благодать, чтобы теперь она и ее родные погибли от рук антихристов! Иначе как объяснить насмешливые выкрики на ломаном русском «завтра вам быть капут», которыми еще с вечера чужеземцы настращали селян? Неужели она никогда не увидится со своими братьями, судьбы которых, как и судьбы миллионов советских солдат, вращаются в свинцовых жерновах войны! Петька - тот постарше, мужественный… может, и выдержит фронтовой гнет. А Пашка… совсем еще мальчишка, даже школу не успел окончить.… Куда ему! Неужели Бог не убережет и старшую сестру Ульяну? Любимую племянницу Зиночку? Ради чего они примут несправедливую смерть? Во имя каких таких - психопатических - идей?..
Маша посмотрела в бездонное небо. Далекие мерцающие точки, разбросанные по ночному куполу, начинали бледнеть с приближением рассвета. Сад укрывался туманной дымкой, а на горизонте, за огородами, брезжила первая зорька. Насладившись последними минутами тишины, Мария вернулась в дом. Но она так и не сомкнула глаза, обремененная беспокойными мыслями.
…Было около 9 утра, когда в дверь сильно и настойчиво постучали. Тут же забарабанила непрерывная дробь по окнам. Мария вздрогнула. Снаружи кричали «откройте», «они идут», «убьют» и, может быть, что-то еще - девушка не разобрала. Но какое-то жуткое предчувствие зажгло в левом боку. По спине пробежала мелкая дрожь. Сам не свой был и Михаил Петрович. Он спешно подошел к двери и снял засов. Несколько человек в панике и с обезумевшими от страха глазами буквально ввалились в сени. Это были люди из соседних дворов и с улиц, в том числе малолетние дети. Все они искали укрытия. «Помогите! Ёны идуть!» – заголосила баба в белом платке.
Такие же платки покрывали головы остальных женщин - надеть светлые головные уборы приказал фашистский командир, таким образом «пометив» местных жителей.
- Кто идет? – оборвал ее на полуслове Михаил Петрович.
- Нимцы, мадьяры, - с трудом переводя дыхание, продолжала баба. – Там целые группы ходють по улицам и палють в людей. Уже многих вбили. В окна гранаты кидають…
 Так начался в Новой Слободе праздник Рождества Иоанна Предтечи. Еще на цветах и травах не испарилась роса, а звонкоголосые птицы только начали пробовать свои голоса, карательный отряд 105-й мадьярской дивизии приступил к выполнению операции по уничтожению мирного населения. Первыми начали громить улицы Ковалевку и Набережную, расположенные при въезде в Новую Слободу со стороны монастыря.
Люди в панике, словно загнанные животные, метались по узеньким улочкам, забегая в соседние избы, сараи, погреба. Многие пытались перелезть через заборы, но, настигнутые пулями и штыками, так и оставались висеть на столбах или лежать у подворотни. Разве можно было спрятаться от тех, чья цель была убить во что бы то ни стало! Зло было повсюду. И от этого зла могло уберечь разве что чудо.
Тем временем в доме Тишаевых собралось уже 57 человек. Они надеялись, что кирпичные стены и крыша, покрытая железом, спасут их от пуль. С каждой минутой становилось жарче и душнее, отчего собравшиеся начинали испытывать невыносимую жажду. Дети не выдерживали и стонали: «Пить! Мамочка, я хочу пить!». Старшие падали на колени, молились, не в силах сдерживать истерические рыдания. Кто-то предложил вывести детей вперед и, подняв руки вверх, кричать, что здесь нет партизан. Бедные, не ведающие спасения из засасывающей воронки смерти, они были обречены. Неожиданно на улице, почти рядом с домом, прогремели взрывы, и раздалась автоматная очередь. Поняв, что бойню ничем не остановить, отчаявшиеся наперебой начали залазить под кровать, лавку, в печь, кладовую и другие места, где только можно было сыскать убежище. Маша, растерянная, следуя примеру других, машинально заползла под диван. Те, кто не успел спрятаться, остались стоять посреди комнаты, прижимая к себе маленьких детей.
Дверь резко открылась, звучно ударив по белёной стене, так что отбившиеся куски извести посыпались на пол. Мария, затаив дыхание, наблюдала за происходящим через небольшое отверстие между дном дивана и полом. В проеме появились двое. В руках они держали автоматы, направленные на толпу. Вдруг одна из матерей, видимо, не отдавая отчет своим действиям, бросилась на фашистов, пытаясь вырвать у них оружие. Зачем она это сделала! Ведь тем самым она обрекла себя на мучительную смерть. Что произошло в этот момент, каким образом изверги казнили женщину, Маша не видела, но она долго слышала ее душераздирающие крики среди всеобщего воя и плача. Потом раздалась непрекращающаяся пальба. Стреляли разрывными пулями – чтобы жёстко и наверняка. Обмякшие тела падали на глиняный пол. Раненые истекали кровью, не в силах пошевелиться, хрипели и корчились в предсмертных судорогах. Одних мадьяры добивали ударами приклада по голове, других – контрольными выстрелами. Не щадили и детей, ибо дьявол не знает различия в возрасте: кололи штыками, отрезали головы, выкалывали глаза. Некоторые еще были живы и умирали спустя несколько часов. Войдя в раж, убийцы уже беспорядочно палили в людей, в стены, иконы… И всё изощреннее издевались над своими жертвами. Один изувер грубо пнул старушку, и та упала на колени. Мария зажмурила глаза. Когда открыла, то увидела жуткую картину: садист склонился над пожилой женщиной, одной рукой схватил ее за волосы, другой резал ножом грудь.  И никто не мог откликнуться на ее безнадежно-истошные «Помогите! Больно! Больно!».  Потом варвар бросил несчастную на пол, оставив истекать кровью. Девушке стало плохо от увиденного. Она с трудом сдерживала подкатывающий к горлу крик. Ее руки и ноги оцепенели от ужаса, а сердце заколотилось пуще прежнего. Не успела Маша перевести дыхание, как у самого ее уха протарахтела автоматная очередь, и свинец с грохотом забил по дивану. Тут же молодая женщина, лет 23-25-ти, лежавшая рядом с Марией, несколько раз вздрогнула и замерла, неестественным образом повернув голову в бок. По ее волосам потекла темная-алая кровь, заливая лицо, шею и грудь. Женщина была мертва, и теперь ее бездыханное тело служило девушке преградой от очередных пуль. Мария лежала под еще теплым трупом и неустанно читала внутренно девяностый псалом. Сейчас она видела свое спасение не иначе как в чудодейственной силе животворящей молитвы. «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него..., - едва шевелила она сухими от жажды и страха губами - …Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходяшия, от сряща, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится…». 
Сколько продолжались зверства фашистов, Мария не знала, но ей казалось, что у этого ада не существует предела. Когда вопли стихли и стали доноситься лишь слабые стоны и хрипы, двое вышли. Но Мария не спешила вылезать из убежища и продолжала лежать, словно парализованная. Впрочем, страх действительно парализовал ее тело, и она какое-то время не могла прийти в чувства. Видимо, высшие силы все-таки услышали ее мольбу и оградили невидимой гранью, ибо как раз в эту минуту в комнате раздался оглушающий грохот. После чего в полу образовалась впадина и разрушилась часть стены. Снова грохот и снова обвал кирпичей, лязг разбившегося стекла. Это фашисты бросали в окна гранаты с целью добить раненых. 
За окнами был тот же ад. Свинцовый шквал всё больше жертв затягивал в смертельную мясорубку. Разъяренные, похожие на запрограммированных зомби-роботов, мадьяры уничтожали все на своем пути: беспощадно расстреливали, взрывали, кололи, душили, жгли. Утробные крики полуживых людей разносились окрест с такой силой, что казалось, Земля вот-вот даст апокалипсическую трещину. Даже небо, черное от копоти и горя, не успевало поглощать надрывное эхо проклятий и призывной мольбы о пощаде.
Варвары заставляли выходить пленников из подвалов, поджидая их на выходе с автоматами и винтовками. Если люди продолжали укрываться, вовнутрь бросали гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Некоторых не трогали, давая им возможность отбежать на несколько метров, а потом открывали по ним стрельбу. Просто так, для потехи. Знаете, как в тех фильмах, где маниакальные выродки охотятся на людей ради забавы? Только это не съемки. Это реалии.
Те, кто сумел выбраться, бежали в огороды, прыгали в канавы, колодцы, скрывались за выступами и буграми. Случилось, что бегущие в панике затоптали чьих-то детей, сами того не ведая. Представьте: оголтелая толпа несется что есть духу в поисках спасения, даже не осознавая, зачем и куда - лишь бы выжить!
 За женщинами и детьми мадьяры гнались с ножами и штыками. Настигнув измученных матерей, у которых на руках покоились младенцы, варвары изо всех сил били их оружием в спины. Вот так, по-шакальи, внезапно, сзади, даже не глядя жертвам в глаза. Те падали замертво, оставаясь недвижно лежать на смешанной с кровью и пылью земле, крепко прижав к груди своих малюток. Многим детям преступники тут же отрубали головы, ножки и ручки, при этом выкрикивая, как заклинание, устрашающее «капут».
Что управляло извергами, какая сила заставляла их издеваться над беззащитными людьми, адекватный человек никогда не поймет. Потому что нет и не будет тому объяснения и тем более оправдания. Вот: худенького, по всей видимости, болезненного мальчика чужеземец расстреливает в упор на глазах у его матери. Другого приколачивает штыком к доске, обрекая на величайшие страдания, третьего, схватив за ножки, с размаха бьет о каменный колодец. За что? Что сделали ему эти маленькие православные славяне? И уже не слышно  ответного плача на это жестокое преступление - страх привёл людей в некое оцепенение. Мать лишь беззвучно раскрывает рот, зажав его руками, и бездыханно падает на землю. Ее сердце попросту не выдерживает. А над телом черным вороном склоняется каратель и всматривается в пустые стеклянные глаза, в которых застыли боль, безнадёжность, ужас – действительно ли мертвы?! В этой бойне никто не должен выжить. Все до одного обязаны понести наказание за имеющуюся в крови преданность Родине, неуемную жажду жизни и, следовательно, «наглость» не повиноваться и не сдаваться. Никто и не выжил, даже те, кто физически уцелели. Ибо кровоточащие, зияющие раны, изуродовавшие сотни душ, не заживали до конца их существования на планете Земля. Потому как такие раны не имеют свойства излечиваться в принципе. 
…Бойня, длившаяся примерно три часа, прекратилась так же внезапно, как и началась. По завершении казни головорезы подожгли село, и черная туча мгновенно расползлась над разрушенными и тлеющими избами с погребенными в них грудами обезображенных трупов. Горели улицы, горели дома, горели смертельно раненные, но еще живые, люди. Дикий, нечеловеческий стон сливался с треском пожарища, тонул в едком угарном дыму и разносился по долинам, скрываясь в мрачных – не столько от густоты разросшейся растительности, сколько от скорби - лесах. Сами же каратели преспокойно удалились на отдых, оставив после себя потоки крови, до краев наполнившие новослободскую землю. Позже в свое оправдание перед мировой общественностью с целью скрыть колоссальное преступление фашисты в местной газете «Путивлянин» расскажут бессовестную ложь о том, что они не убивали мирных жителей, а уничтожали отряд Ковпака. Затем на всех убитых, в том числе и на грудных младенцев, как на расстрелянных партизан, составят поименный список и повезут свои никчемные «отчеты» фюреру. 
Те, кому повезло избежать смерти, продолжали лежать, затаившись, в зарослях камыша и рогозы, среди лесных кустарников и крапивы, в канавах и земляных рытвинах, под обломками разорванного металла и начинающими издавать запах разложения телами, не решаясь вернуться в село. И только к вечеру люди с мышиной осторожностью начали выползать из своих укрытий. То, что они увидели, повергло их в шок. Выжженные улицы и сотни убитых земляков являли собой нескончаемое трупное море.
Целый день под телом убитой женщины в доме с десятками казненных пролежала и Мария Тишаева. И все это время она не переставала повторять «Живый в помощи». Лишь когда солнце склонилось к горизонту, и обжигающий зной сменил теплый воздух, девушка вылезла из-под дивана. Очередной ужас овладел ею, когда она увидела полуразрушенные, испещренные пулями и забрызганные кровью стены, разбитые окна, пострелянный потолок и десятки мертвых людей, беспорядочно лежащих друг на друге. Многих из них невозможно было узнать. Осколки разорвавшихся гранат изуродовали тела с такой силой, что их части разлетелись по всему дому. Сверху на убитых изредка падали загустевшие черно-красные капли и вещество непонятного цвета. Маша подняла голову и увидела свисающие с потолка внутренности. Под ними на скользком грязном полу лежал старик с разорванным животом. В глазах Марии потемнело. Ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание, а желудок вывернется наизнанку от приторно-сладкого удушающего запаха. Девушка с трудом взяла себя в руки и среди кровавой массы принялась искать родных. Отец, мама…Живы ли? Да, они остались живы (всего в доме выжило шесть человек, двое из которых умерли спустя некоторое время). Однако приемной матери разрывными пулями перебило коленные чашечки, и теперь она лежала в полубессознательном состоянии, истекая кровью. Лишь изредка женщина издавала еле слышные сиплые стоны. Осторожно перешагивая через преграждающие путь тела, Маша поспешила на помощь мачехе. Идти было сложно, так как ноги по щиколотку погружались в густую липкую жижу и постоянно скользили - повсюду стояли багряные лужи крови.
Большой палец на ноге приемной матери был раздроблен и держался на тонких сухожилиях и коже. Мария взяла в ящике кухонного стола нож и, сжав губы, трясущимися руками у основания фаланги отрезала кусок болтающегося мачехиного пальца. Затем, отыскав в сундуке какие-то тряпки, перевязала раны. Вот только спасти маму Марии не удалось. Она умерла вскоре от большой потери крови.
В тот же вечер Маша побежала к дому, где жила ее сестра Ульяна c трехлетней дочкой Зиной (муж Ульяны ушел на фронт). Дом был разрушен – свой след фашисты оставили и здесь. Но Семьи Басловых в нем не оказалось. Свою сестру девушка увидела среди мертвых, найденных в близлежащих окрестностях села и привезенных на главную улицу для братского захоронения. 27-летняя женщина лежала на брезентовом полотне, нежно обняв красавицу-дочурку, в холодном кулачке которой была зажата надкушенная булочка. Зиночка напоминала спящего ангела. Ее вьющиеся каштановые локоны нависали на белый лоб и обвивали тонкую шею. Уголки рта были приподняты, отчего на пухлых губках создавалось впечатление легкой улыбки и вместе с тем беззаботности, а ямочки на щеках казались более явственными и привлекательными. На лице выражался полный покой и умиротворение. И только сомкнутые веки и неестественная бледность лица выдавали безжизненность ребенка.
Как потом узнала Мария, ее сестру обнаружили в лесу, где та пыталась скрыться с маленькой Зиной. Там ее и настигли фашисты, убив выстрелом в спину. На теле же девочки следов насильственной смерти не оказалось. Вероятнее всего, мама, все время державшая дочь на руках, задавила ее своим телом, когда, смертельно раненная, упала на землю.
Убитых хоронили наспех, всем селом, за огородами. Люди, пришедшие c соседних улиц, собрались на главной у заранее вырытых ям, чтобы проститься с односельчанами. Тела укладывали рядом, плотно прижимая друг к другу. Детей клали на живот родительницам или у ног. Ульяна и Зина Басловы были похоронены тут же, в одной из братских могил, где судьбы десятков человек, общая беда и нерастраченная любовь слились воедино и навечно. Родные же стояли у края могил и молчали, не в силах вымолвить и слова. По их измученным, осунувшимся от горя лицам непрекращающимся потоком лились крупные слезы. Иногда в сумеречной тишине были слышны всхлипывания и слабое завывание скорбящих.  В то утро новослободцы узнали, что такое боль от войны, сумев почувствовать ее своими оголенными душами. И если ад существует, то они его видели именно тогда – 7 июля 42-го года.
Мария смотрела, как черные рыхлые комья сыплются на застывшие лица самых дорогих ей людей. Наверное, она еще не осознала утрату, ибо первое время ее страстным желанием было поговорить с сестрой и обнять племянницу. И когда свежая насыпь сравнялась с землей, Маша еще долго смотрела отрешенным взглядом в пространство, где остались лежать погребенные. И хотя рядом с ней толпились группы односельчан, Мария ничего не слышала вокруг себя и не чувствовала чьего-либо присутствия. Пустота и отчужденность заполнили ее сердце. Она словно пребывала в другом мире - в мире, где нет никого, но есть только она, этот черный кусок земли с захороненными телами и…тишина. Земля – та индикаторная субстанция, которая на философском языке духовенства проводит души в небытие – казалась теперь Маше чем-то спасительным и успокоительным подобно материнской колыбели и в то же время уничтожающим и расщепляющим до полнейшего несуществования то, что еще до недавнего времени было живым и, казалось, бессмертным. Вот та черта, которую рано или поздно достигнет каждый. И уже нет за ней никакой войны, никаких страданий и никакого страха и боли. Так разве стоит поддаваться черт знает каким идеям, развязывая войны и убивая людей, если все равно всех сравняет смерть и каждый – будь то праведник или убийца - ответит перед творцом небесным на великом суде? Разве есть у человека право отбирать чужую жизнь, которую он не создавал? Ради чего? Чтобы, насладившись сиюминутным тщеславием и, наконец, достигнув той всеопределяющей черты, отдать свое тело на гниение сырой земле? Зачем? Для чего? Ради чего?..
Так думала Мария, стоя у могилы и испытывая безутешную боль от потери двух близких людей. Но ей вдвойне больнее было узнать спустя несколько месяцев, что ее оба брата – Петр и Павел - погибли в сражении, и из четырех детей она осталась у отца одна. Именно так: война нещадно забирала у людей братьев и сестер, детей и родителей и старила их на десятки лет, испещряя раньше времени их лица морщинами и окрашивая волосы сединой.
В следующую ночь Маша не спала и в следующий день не отдыхала. Все это время она вычищала родительский дом от развалин и от крови, уровень которой даже после того, как она просочилась в пол, покрывала лодыжку человеческой ноги. Лопатой она соскребала кроваво-скользкое месиво и в ведрах выносила на огород. Но глиняное полотно настолько плотно пропиталось кровяной жидкостью, что спустя даже годы пол окрашивался в бледно-алый цвет. Память о страшной и жестокой расправе нельзя было ничем ни стереть, ни отмыть. Так же, как нельзя забыть и то, что каратели сделали с селом, превратив его в пепелище. Тогда варвары сожгли 1220 крестьянских дворов с их имуществом. Расстреляли, замучили и закололи более полутысячи человек, из которых 195 женщин, 93 мужчины и 172 детей, включая 14 младенцев. И это только официальная статистика. На самом деле послевоенное село оплакивало более 700 селян - многие ушли из жизни от полученных ран позже…
На следующий день, 8 июля, к месту страшной трагедии из партизанского отряда тайно прибыла группа партизан и медсестер с жизненно важным обеспечением и медикаментами. Но еще более года Новая Слобода находилась в оккупации. Красноармейцы освободили ее лишь в 1943 году 2 сентября.

До сих пор Новую Слободу называют украинской Хатынью – по названию белорусской деревни неподалеку от Минска, которая была сожжена вместе с жителями в марте 1943 года. Хотя поистине страшный размах трагедии превысил три Хатыни вместе взятых.
Лишь спустя более десяти лет, в середине 50-х прошлого века, в память непокоренному селу, его мужественным, не сдавшимся жителям, в центре села установили небольшой обелиск, а в 70-м вместо него - памятник «Скорбящая мать». И уже в 2004-м на этом месте состоялось торжественное открытие монумента, сменившего второй, «Колокол скорби», который стоит и поныне и представляет собой часовню с крестом, венчающим купол, и настенной внутри росписью – Спас Нерукотворный. На мраморных плитах, вмонтированных в стены величественного сооружения, золотистыми буквами высечены имена и фамилии 586 человек. В их числе - Ульяна и Зинаида Басловы.
Вечная им память. Вечная память всем погибшим. Пусть Колокол Скорби будет нескончаемым и суровым напоминанием о том жутком пережитом. Пусть взывает к бдительности, чтобы никогда не повторилось подобное и никакие сроки давности не стали властными над священной Памятью.
В свою очередь ежегодно 7 июля здесь собираются сотни новослободцев, чтобы отдать дань всем тем, кто погиб от рук фашистов. В это время с высокой горы далеко окрест разносится звон монастырских колоколов поднявшейся из небытия Софрониево-Молченской пустыни, вселяя в человеческие сердца веру в торжество добра и справедливости, в человеколюбие и, несомненно, в мирное и светлое завтра.