От чего отказался Есенин-34

ОТ ЧЕГО ОТКАЗАЛСЯ ЕСЕНИН

Литературный анализ

(Продолжение)


Великий переполох поднялся в Кремле. Опубликованные главы  «Страны негодяев» убедили тогдашних правителей, что Есенина приручить не удастся. Было время — он пошёл на сближение и даже стихи и поэмы стал сочинять почти на советский лад. И вдруг — неожиданный сокрушительный удар. Можно сказать, из-за угла. Придётся применить последнее средство. Нет человека — и проблем никаких.

Участились чекисткие уловки. Выступления Есенина превращались в драки, и поэт оказывался в тигулёвке. Правда, он и сам не лыком был шит. Поскандалил с милиционером, каким-то дипломатическим курьером, ещё одному высокому чинуше от него досталось. Завели дела в милиции, а потом в ГПУ. Друзья предупредили — готовится арест поэта-дебошира. И Галина Бениславская, неизменная помощница Сергея, тайком пристроила его в лечебницу Склифосовского. Да чекистов провести трудно. Выслали наряд в клинику. Спас, и уже не впервые, директор заведения профессор Ганнушкин — вынес суровым гостям справку: Есенин С.А. страдает тяжёлым нервно-психическим заболеванием, состояние опасное, необходимо срочное врачебное вмешательство, так что — извините. На время это спасло. Но грозу не снимало. И Сергею ничего не оставалось, как попытаться покинуть Русь советскую.

Возможность такая вскоре представилась. Нужно было ехать в Ленинград, вычитывать первую книгу из готовившегося к изданию трёхтомника. А после этого — через границу — в Финляндию. Но случилось непоправимое. Об этой трагедии есть немало свидетельств современников и друзей поэта, правда, крепко припрятанных организаторами убийства. Однако злодеяние утаить невозможно. В печати появились обличительные публикации, скажем, статья Лавренёва «Казнённый дегенератами». Некоторые перечислены в книге Евсина «Судьба и вера Есенина», выпущенная Рязанским издательством «Зёрна» в 2007 году. Приведу две цитаты.

1. «В 1925 году молодой, задорный, полный жизненных сил Сергей Есенин написал строчки, ставшие пророческими:

И меня по ветряному свею,
По тому ль песку,
Поведут с верёвкою на шее
Полюбить тоску.

Пройдёт всего семь лет, и вновь прозвучит пророчество о гибели Сергея Александровича, сказанное его близким другом, поэтом Николаем Клюевым: «Ты, обречённый на заклание за Россию… радуйся закланию своему…» — написал он в письме к Есенину.

Сам поэт в последний год предчувствовал трагическую кончину (знал о ней. — Б.Е.) «Я буду жертвой…», — говорил он своему литературному секретарю Г. Бениславской, а за несколько дней до гибели признался поэту В. Эрлиху: «Меня хотят убить! Я, как зверь, чувствую это!»

2. «В 1997 году в газете «Известия» директор Особого архива А.С. Прокопенко заявил: «Исследователи причин смерти Сергея Еснина давно пришли к выводу о прямой причастности к гибели поэта ОГПУ (отдел государственного политического управления. — Автор книги.) И документы об этом есть в архивах КГБ, да вот уже семь десятилетий не дают читать их. Ради только одного снятия греха самоубийства с души великого поэта должны быть названы нечестивцы, оборвавшие его жизнь».

У меня нет и капли сомнения, что было совершено убийство. Убийство жестокое, наглое, безумное. Написал об этом поэму. Поэму чистосердечной дани великому мастеру слова.

СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ

Разошлись запоздалые гости.
Отогнав нетерпения дрожь,
На диван возле шляпы и трости
Ты садишься и гранки берёшь.

Невесёлое счастье поэта
Душу, будь ты хорош или плох,
В книжки вкладывать. Новая, эта —
Первый том из намеченных трёх.

Но какою щемящею силой
Типографские дышат листы! —
Не забытою родиной милой,
Где в тоске и дома и кресты.

Роковыми годами скитаний,
Где, взрослея, вскипала душа
Против бритвенных жизненных граней,
Каждый шаг свой в крови верша.

Сердце ныло, звенело, страдало,
Но ему не знаком был страх.
Где жестоких прозрений начало?
Может, в этих давнишних строках?

«Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.

И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь разбитый рот:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму всё заживёт»...

Но в далёком незрелом начале
И сегодняшний брезжил день —
Во вселенской смертельной печали,
Божий свет превращающей в тень.

«Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг...
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа»...

Били больно, расчётливо, гнусно:
«Что ж ты всё о себе да себе?
Напиши — вот сегодня искусство! —
О российской свободной судьбе.

За отжившей свой век деревней
Ты не видишь, как новый век
Вызревает надёжней, чем кремний,
Чтоб свободой дышал человек».

Но и взглядом ты видел и сердцем
Сквозь густую словесную тьму,
Что свободы скрипучая дверца
Открывает дорогу в тюрьму.

Открывает дорогу в забвенье,
Открывает дорогу в ничто.
Кто из русских такое смиренье
В сердце впустит? Смирится кто? —

И в кремлёвскую волчью стаю,
Как великий российский пророк,
Ты швыряешь «Страну негодяев»,
Главарей посшибавшую с ног.

Гэпэушники в пене и в мыле.
Всё настойчивей, всё смелей
Намекали, пугали, просили:
«Извинись перед ними, Сергей!»

Мол, одними лишь чувствами дышишь,
И от этого лёгкая жизнь.
Мол, по пьянке чего не напишешь.
Извинись, дорогой, извинись!

Но обман ты ухватывал чутко
И бросал им шутя, на бегу:
«Я ведь всё-таки Божья дудка.
Ничего изменить не могу».

И тогда тебе так сказали:
«Сам к себе ты излишне строг.
Этот год проживёшь едва ли,
Подводи, дорогуша, итог».

Эх ты, жизнь! Ты и вправду приснилась!
И отлит уж для сердца свинец,
И сидишь ты, без права на милость,
Самый лучший российский поэт.

До последней решающей драки,
Где ударят сильней, чем под вдох,
Надо выправить свежие гранки
Первой книжки из плановых трёх.

Пусть твой взгляд уже не увидит
Этой книжки, ведь дело не в том,
Но есенинский все-таки выйдет
Хоть один, но классический том! —

Вдруг разбил тишину «Англетера»
Ключ, упав из двери на паркет.
Вот те раз! — воровская манера?
Но не вор там, не вор там там, нет.

Дверь пинком хулиганским открылась.
Гэпэушники – хуже, чем тать.
«Всё б ты, божья свистулька, трудилась.
Но пора уж и совесть знать!»

И врастяг рукояткой нагана
В переносье ударил главарь.
И вскипела смертельная рана.
Вкус железа во рту, как встарь.

«И уже прошептал ты не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
“Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму всё заживёт”».

Заживёт, Сергей, обязательно заживёт. Потому что на Руси постсоветской наступают времена, когда имя твоё православное, имя Сергия Радонежского, данное тебе при крещении батюшкой Иоанном Смирновым, очистится от чекистского подлейшего кощунства. Очистится по милостивому прощению Господа нашего Иисуса Христа, по воле Вечной Небесной Истины, по воле благодарных твоих читателей.

(Продолжение следует)