Было у батьки три сына

            

                (Из записей Марка Неснова)

У тёти  Симы и дяди Гриши Загорских было три сына.
Моня служил в армии и был там фельдшером.
Фима играл в футбол за сборную города и был всеобщим любимцем.
А Эдик крутился с местной шантропой, за что вечно получал от отца
 подзатыльники.
А рука у дяди Гриши была будь здоров.
Дядя Гриша провоевал всю войну сапёром, а сейчас работал в мартеновском цеху разливщиком.
Сама же тётя Сима пятидесятилетняя крепкая еврейка целый день сидела на крылечке и рассказывала о своих сыновьях, которые были смыслом её жизни.

Сегодня она рассказала о том, что её Моню пригласили на испытание атомной бомбы. Присутствовали: Булганин, Хрущёв, Жуков и Моня.

Говорила она с очень сильным еврейским акцентом, потому, что до революции  жила в черте оседлости, а после в посёлках, которые построила Америка для советских евреев на Украине.
Говорили там все на идише.
И даже проживающие в посёлках русские и украинцы  говорили на своём языке с еврейским акцентом. На идише они говорили чисто.

Никто над её рассказами не смеялся, потому что, если Фима лучший вратарь области, то почему Моня не может лечить маршала Жукова.

И только мадам Гальперин всё подвергала сомнению.

А то, что еврейский мальчик Фима бегает в футбол с этими босяками, угнетало мадам Гальперин настолько, что она за глаза всем рассказывала пословицу:
«Были у батька три сына. Два умных, а третий футболист».

Особой гордостью для нашего проходного двора было время, когда через него проходила вся футбольная команда и забирала Фиму на тренировку.
Стадион был рядом, а потому Фимина мама могла выйти за калитку и кричать на весь стадион:
-Фима! Идите уже есть. Я для кого три селёдки зарезала!Или как?
Публика хохотала. Но Фима был настолько любим болельщиками, что ему прощали даже мамину всепоглощающую любовь.

А потом случилось несчастье.
Была игра со сборной Днепропетровска.
Был два ноль в нашу пользу, и никто из гостей не смог пробить Фимины ворота.
Во время очередной атаки Фима взял убойный мяч, но слёту ударился головой о боковую штангу.
Фиму увезли в больницу, а вся команда, бросив игру, уехала за ним.
Однако Фима, не приходя в сознание, умер.

Хоронили Фиму всем городом.
Плачущую тётю Симу вели под руки сердобольные соседки.

Но сильнее всех плакал Фимин друг, центральный нападающий
 Коля Поливода, здоровенный украинец из пригородного села «Варваровка».
Ни до, ни после, я не видел, чтобы мужчина так сильно плакал.

За Фиминым гробом шла бесконечная процессия, и все говорили о том, что вместе с Фимой из города ушёл футбол.

И действительно, футболисты разъехались по другим городам, и лет пять наша команда серьёзных результатов не достигала.

Тетя Сима поседела за одну ночь.
Она так же сидела на крылечке, но только безучастно внимала тому, что говорили соседки.
Ни возвращение Мони из армии, ни его женитьба на соседской девушке Фене Якобсон, не могло вернуть её к жизни.
И даже, когда младшему Эдику влепили два года колонии, казалось, она этого не заметила.

Так прошло года три, и наступил 1959 год.

И вот однажды на имя тёти Симы пришёл железнодорожный груз из Ленинграда.
Она посчитала это ошибкой и просто выбросила квитанцию.
Однако товарная станция прислала новое уведомление, уже с угрозами назначить штраф.   

Дядя Гриша нанял подводу и с двумя мужиками со двора поехал на станцию.
Весь двор замер в ожидании, потому что такое событие случилось впервые.

С подводы сгрузили большой деревянный ящик, на котором было написано «Осторожно, стекло!».
Мужики стали осторожно его распаковывать.

Когда из обложенного минеральной ватой пространства достали большую картонную коробку, в ней оказался новенький телевизор с названием  «Луч».
Никто во дворе до этого телевизор в глаза не видел.
Разыскали и пакет с инструкцией. В нём оказалось письмо.

             "Дорогие тётя Сима и дядя Гриша. Наконец-то мы вас разыскали.
Мы – это семья Григорьевых, которую вы спасли в Барнауле во время войны от голода, когда нас вывезли из Ленинграда.
К сожалению, мама уже умерла, а мы с Павликом живы. Павлик служит в Германии капитаном артиллерии.
Это он привёз телевизор, когда узнал, что я вас разыскала.
Мы обязательно приедем к вам в гости, если вы разрешите.

Спасённая вами Лена Григорьева и её муж Сергей.»

Целый месяц  только и было разговоров об этом событии.
В Николаеве своей телевизионной вышки ещё не было, но умельцы делали антенну, которая брала сигнал из Одессы.
Весь двор жил ожиданием.

Наконец объявили, что в воскресенье будут запускать.
Двое мужиков стояли на крыше и крутили антенну, а главный умелец снизу командовал.
В комнату набилось человек сорок. Все стояли.
Наконец, экран вспыхнул и появилась голубая настроечная таблица. Зрелище доселе невиданное.
А потом вдруг экран заморгал и без всяких объявлений появилась надпись
«ВРАТАРЬ». И музыка.

Пошёл довоенный фильм. Все были поражены тем, что пошёл именно этот фильм.
Тетя Сима сидела, как каменная.
И только когда на экране начинался матч, она оживлялась и руководила игрой вратаря Кандидова.
-Фима!Фима!- кричала она экранному герою.
И вместе с ней: Фима! Фима! - кричали все остальные.

Больше она телевизор не смотрела. Каждый вечер в их комнату набивалась толпа соседей, а сама она выходила на крылечко и говорила:
-А! Что там смотреть.

А потом у Мони родился сын, которого назвали Фима.
Бабушка сказала, что он будет великим футболистом, как его дядя.

Но футболистом Фима не стал.

Он стал геологом, и как-то из экспедиции привез моему отцу, своему крёстному, большой кусок горного хрусталя, который хранится в нашем доме   до сих пор, как одна из самых дорогих для нашей семьи  реликвий.