Батискаф

Прибой в отливе жирною чертой старается край обозначить моря,
и пенный сброс, казалось бы простой, плывёт в морском по краю склона соре.
Пузырчатые пятна над песком — картинки из невиданных, но сущих,
на них гадают утром босиком, а вечером, как на кофейной гуще.

А приглядишься, и себя найдёшь, изменчиво-волнистого от ветра.
И память-ветер, или память-дождь здесь можно измерять в словах и метрах.
Игра с прибоем. Карты раздаёт, на ломберный песок тузы сливая,
но я неловок или неглубок и правила опять не понимаю.

И этот край, начало и конец, раздел, граница — два различных мира!
Я только по поверхности пловец, не быть нам вместе, холодно и сыро,
и не читать прозрачных ваших книг, язык не узнавать, ни слов, ни жеста.
Ваш мир и населён и многолик, у вас для нас, у нас для вас нет места.

В железе опускаемся на дно, пространства своего взяв часть объёма,
мы смотрим ваше дивное кино, незваные как вестники погрома.
Меж нами обоюдоострый меч запретом на слиянье подселённых.
Мы тонкою плевой разделены, два дома, хрупких и незащищённых