В приступе безумства

  Пока оркестровые инструменты один за другим раскрашивали цветными фломастерами "Картинки с выставки" Модеста Мусоргского, она попросила меня оставить этот надменный тон.
  Я возразил, считая, что в иную тональность перейдёт благочестивая речетативная беседа, в ходе которой создавалось впечатление будто ко мне внимательно присматриваются, чтобы больше никогда не видеть.
  Неужели я способен производить мимолётное впечатление и не больше?
  Это не оскорбляло, но выглядело унизительным.
  Ведь я столького ещё не успел для неё сделать.
  Между нами и до этого возникали ничего не обязывающие волнующие моменты, переходившие в нежелательные полемики, а затем в споры разносимые внезапными порывами недоверия.
  Мстительность не моя подруга, хотя некоторые её черты, подвергнутые на досуге глубокому анализу, импонировали мне.
  Приближалась гроза.
  Исполосованное дальними зарницами тёмнофиалетовое небо напоминало рубленую мякоть залежавшегося мяса.
  Дальнобойные молнии с океана прицельно били по деревьям, если не четвертуя их, то уж точно разырвая на куски.
  Напряжение росло.
  Общение усугубляемое метеорологическими явлениями, вызвавшими у меня нестерпимую мигрень, становилось невыносимым.
  Я нащупал томогавк, подаренный вождём племени Чероки в штате Теннесси и в приступе безумства начал рубить всё попавшееся под руку.
  В комнату вбежала до смерти перепуганная жена, и с криком, - Опять ты на телефоне с сучкой-Наташкой рубишь провода! - накинула мне на седую голову верблюжий плед, который ей за $850 всучила Доня Хаселева С Манхэттен бич на Брайтоне.