Опять искрится дар от Киеввинзавода

*  *  * 



О, розовый мускат под закусь помидора!
Лепечет брат-июнь в конкретной лепоте.
Увы, аптекарь мой, твой корень мандрагоры
не выморил меня... На клетчатом листе -
опять искрится дар от "Киеввинзавода".
Каких уж там щедрот плеснула мне бутыль,
не знаю, но готов от апогея года
и лично от себя воскликнуть, что фитиль
ямбический горит, не гаснет, что с хореем
охотно корешит он за одним столом,

что весям, городам, полкам и батареям -
не будет мало рифм! - Ни завтра, ни потом.
А на душе моей царит просторный праздник:
летят по ней стрижи, восторженно свистя, -
мой мальчик Мирослав, затейник и проказник,
трагичное в своей гармонии дитя,
уже приехал в Крым, в Гурзуф. И по мобиле
услышал с юга я поэзии слова:
"Клубнику продают, черешню. В полной силе,
в цветах, - "иудин куст". И море - 22!"






Помня о Волошине


Скользят по воздуху века
над бухтой Максимилиана,
и перистые облака
зеркальны рыбам океана.
Как чисто видно сверху вниз,
как выпукла хрустальность мира!
На паутинке Крым повис
медовой луковкой инжира.

В горах татарская арба
по рыжему трясётся камню.
Повязка плотницкого лба
белеет и уже близка мне
настолько, что всё чаще я
воображением сквозь зиму
спешу в те вещие края -
Кара Дениза, караима -

где рад я разделить опять
максимализм Максимильяна.
Нас у холма должны распять -
но только бы не слишком рано!
Нас не преминут повязать
соучредители Содома,
чтоб по понятьям дать понять,
кто здесь хозяин пса и дома...

Барыжный берег стал подлей,
чем был при Генуе, при скифе...
Зачем же мы к холсту елей -
кармин и охру на олифе -
несём? Затем ли, что, пока
мы всходим по ступеням разом, -
два тяжеленных моряка, -
вновь перистые облака
легки, как детская рука,
как первородным утром Разум?..