Тётя Груня

(Вот моя деревня 2)

У каждого из нас в потаённом уголке души лежит мысль или придуманная нами штучка, до которой никто, кроме нас, прежде не додумался. В детстве, помню, мы старательно тужились, надувая футбольный мяч. Сжимали сосок камеры зубами, пальцами давили под ушами, чтобы воздух не попадал в слюнные железы - потом неприятное чувство оскомы - но мяч оставался дряблым. Я поступил просто: перегнул сосок и велосипедным насосом накачивал мяч до звона. Перегнутый сосок срабатывал как ниппель - даже визжал взаправдишно! Друг мой Колька всегда иронично относился к моим выдумкам, не сдержался и на это раз: "Что ты там накачал, дай я ещё поддую!" он сунул сосок в рот, разогнул его и с неприличным звуком заглотил воздух. Потом он полчаса звучно отрыгивал, как после добротной газировки! Лет через пятнадцать я прочёл это в "полезных советах" в "Технике молодёжи", но в своем приоритете я до сих пор не сомневаюсь!

В школе я рисовал на полях книг человечков, острым карандашом продавливая бумагу, и по оттиску на следующем листе повторял рисунок, меняя «фазы движения» - положение рук и ног. Потом «веером» пролистывал книгу и получал мультик на пять-шесть секунд.  Человечки были простые – «ручки-ножки огуречик» и минут за десять–пятнадцать рождались примитивные смешные сюжеты: один человечек держит кол, другой бьёт по нему молотом. Промахивается и бьёт первого по голове. Первый пускает струйку в лицо обидчику. Этого было достаточно нашему примитивному чувству юмора. Сюжетов было в избытке: человечек без шляпы бьёт под попу человечка в шляпе и у того подпрыгивает шляпа. В ответ «шляпа» даёт подпопник человечку без шляпы и у того подпрыгивает голова.
 
В то время у нас стояла на квартире тётя Груня, одинокая, говорливая и по-глупому безапелляционная женщина. Она бесцеремонно вмешивалась в моё воспитание, за что мы сестрой молчаливо не уважали её. К сестре она подступаться  не смела, сестра была решительна и скора на язык, а со мной тётя Груня говорила, как с никем: «Женька, ты слушайся старших!» Однажды она решила проверить мой дневник (неслыханная бесцеремонность!) и ей попалась моя «Родная речь» с мультиками. Возмущению тёти Груни не было предела: – Ты посмотри, что он удумал!  Где ты видел, и кто тебя такому научил, чтоб на книжках чёртиков рисовать? Тебе книжки покупают, чтоб ты учился … и т. д. и т. п.  Я хотел «прокрутить» ей фильму», но понял, что сейчас получу этой книжкой по голове, и осмеянный и опозоренный поспешил сгинуть с глаз.

Тем не менее, несмотря на явное неодобрение «кинокритики», эта забава осталась за мной на долгие годы. В институте, на скучной лекции я иногда пускал по рядам общую тетрадь с мультиком, и в аудитории то тут, то там  вспыхивал старательно подавляемый смешок. Профессор недоуменно вскидывал глаза, не понимая, что может быть смешного в его лекции по патологической анатомии. А сюжет был близок к теме: в морге судебной анатомии работала санитарка Маша, мрачная брюнетка могучего телосложения. Как раз среди нас прошла байка, что студенты хотели подшутить над нею, один из них лёг на мраморный стол и притворился мёртвым. Когда Маша заинтересовалась «новичком» в анатомическом зале, студент с идиотской гримасой и закаченными глазами неожиданно сел перед ней. Говорят, Маша автоматически так двинула ему в торец, что тот долго не мог прийти в чувство. Я изобразил это в простой схеме:  Перед Машей в халате колоколом  встаёт лежавший на столе «покойник» и, открыв рот, рыкает. Маша бьёт его кулаком, потом отрывает ногу и ногой добивает лежачего шутника.

Меня не мучает совесть за «неуместные» шуточки.  В учёбе медиков было много всего, что подавляюще действовало на психику.  Разрядка помогала сбросить гнетущее ощущение от безжалостного натурализма учебных будней. Мы, студенты, расширенными глазами смотрели на только что доставленные в морг тела молодых мужчины и женщины.  Мужчина, стройный кудрявый брюнет с посмертно бледным лицом кавказского типа, под прямым носом небольшие чёрные усики, и полнеющая женщина с правильными чертами лица деревенской красавицы. Оба убиты из ружья. У женщины дробовой заряд в верхнюю часть живота вырвал со спины лохмотья сальника, у  мужчины выстрел в упор в области сердца.
- Кто это их? – спросили мы у ассистента.
- Это он, - ассистент кивнул на мужчину, - застал свою женщину в стогу с любовником и убил её и себя.

Но вернёмся из мрачных подвалов изнанки жизни к её светлым коридорам и аллеям. В рассказе это сделать не совсем легко, а в юности мы были полны неуёмной энергией жизни и легко перестаивались на  беспечный лад. Я говорил  о том, что  мультики на книжках довольно долго не оставляли меня  в покое. Подруги моей жены, приносили мне блокнотики и я рисовал их малолетним чадам смешные сюжеты.

Последний всплеск моего кинотворчества происходил в совсем неподходящей среде. На офицерском собрании я, лейтенантик медицинской службы базы авиаполка, вчерашний студент, по привычке студенческой вольницы рисовал в блокнотике простенький мультик. Речь на собрании шла о вещах, не имеющих отношения к медицине, я  вполуха слушал и автоматически рисовал.  Когда сюжет был почти готов,  сидящий сзади и сбоку от меня симпатичный капитан с пресловутым «кавказским лицом» взял блокнотик из моих рук и стал его бесцеремонно его исследовать.
- Это наш Воронов, кэгэбист, - негромко и как всегда иронично сказал мне мой коллега старший лейтенант Алпеев, - ты его не бойся, он только с виду строгий, а так он добрый!
Слышавший его слова капитан никак не прореагировал.
- Что там у вас? – спросил командир базы, полнеющий, замученный служебными проблемами интеллигентный полковник, давно уже выслуживший календарных двадцать пять лет после академии и тайно ждущий приказа на дембель.
Мой блокнотик попал к нему.  Он привычно пустил его веером, ностальгически улыбнулся:
- Помню, в детстве продавали такие книжечки с подобными движущимися фигурками.
Собрание вернулось в деловое русло, а я почувствовал себя несолидным «салагой» и кроме того развенчанным первооткрывателем книжного кино! Блокнотик остался при мне, я скоро окунулся в проблемы медслужбы базы и чувствовал настоятельную потребность во взрослении.

Тётя Груня довольно долго жила у нас, автоматически считала себя главой семьи и давала матери советы по жизни.
«Завязи на огурцах нет? – говорила она, - оборви пустоцвет и высыпи на дорогу. Сразу огурцов девать некуда будет!»
Советы она давала всем.
«Кашляешь? – перекрикивала она дребезжание старого автобуса, наклонясь к своей случайной попутчице, - возьми в аптеке этот, как его, терпин-терпин, три копейки стоит, с одной таблетки твой кашель, как рукой снимет!»
- Женька худой? – успокаивала она мать, - кость такая. Вот Михненки, ту же кукурузу едят, а все справные! Кость такая, - повторяла она, и против этого трудно было что-то возразить.

У меня в то время был так называемый «второй период роста».  За одно лето я вытянулся и в строю в спортзале переместился с левого края «недомерков», на четвёртое по росту место справа.

Однажды я наступил босой ногой на колючку акации. У нашей акации короткие шипы, а эта была какая-то «приморская» с длинными и острыми, как шило колючками. Колючка  с обломком веточки возилась в свод стопы и завязла в сухожильном тяже. Я осторожно потянул её – колючка сидела, как гвоздь в доске.
- Давай я дёрну, - сказал Славка.
Но тут во мне взыграла «заячья кровь», ожидание боли парализовало мою волю. Я никого не подпустил к свой ноге, перочинным ножиком осторожно срезал колючку до сантиметра, и наступая на ребро стопы, приковылял домой.
- Что там у тебя? – спросила мать.
Я с трагическим видом поставил ногу на ступеньку крыльца.
- Давай выдерну, - предложила мать.
- Нет–нет-нет! – запротестовал я.
- Давай!
 Я защитно растопырил руки.
- А ну ка! – сказала тётя Груня, и в следующее мгновение я, схваченный за ногу, повис вниз головой.  Снизу я успел увидеть голубые байковые рейтузы тёти Груни с резинками у колен – расхожая одежда женщин пятидесятых годов, и ещё через мгновение был отпущен с миром. Как тётя Груня выдернула колючку, я не почувствовал.

Боль я терпеть мог, но, очевидно, по настроению. Однажды  в почти взрослой компании зашёл разговор о жестоких играх заключённых в зоне. У кого на ладони прожигали пятёрку сигаретой, тот забирал пятёрку себе.
- А ну ка! – я решительно протянул ладонь.
За неимением пятёрки на ладонь положили рубль.  Мишка приставил к нему зажжённую сигарету.
- … пять, шесть, семь, - считал Мишка.
Купюра  даже не дымилась. Мишка убрал сигарету. На ладони краснел ожог со светлым пятном волдыря в середине.
- Ты чего ж молчал? – переживал Мишка, - это же розыгрыш такой! Все сразу отдёргивают руку, как только припечёт!
Ожог скоро зажил, но страстотерпца из меня не получилось – боль я не любил!

В школе я чинил розетки и мгновенным прикосновением пальцев проверял наличие напряжения на клеммах.  Трепещущий ток успевал добежать до локтя.  В физкабинете мы прикладывали пальцы к выходу настенного трансформатора и от нуля повышали напряжение. Ребята сдавались на сорока-пятидесяти вольтах, я терпел до семидесяти пяти. Но я хитрил – я замыкал (шунтировал) пальцы на металлический корпус трансформатора, пуская ток по металлу.
Это была не боль, но и не карамелька за щекой!

Однажды ещё в начальных классах, я услышал от сестры, как старшеклассники делают «вольтову дугу».  В конец указки вставляются два пёрышка – мы тогда писали стальными перьями – и суют перья в розетку.  На следующий день я зажёг этой идеей второгодника Петьку Рыбальченко.  Тот вставил перья в указку и сунул в розетку.
- Ничего нет!
- Надо, чтоб перья соприкасались, - догадался я.
Петька сделал всё как надо и опять сунул устройство в розетку. Вспыхнуло, грохнуло, шваркнуло и в классе погас свет. Ослеплённый Петька  втянул голову в плечи и замер.
- Ух ты! – восхитились ребята, - аж конец указки расщепился!
- Что у вас происходит? – в класс как раз вошла учительница, - ты что тут натворил? – она взяла у Петьки дымящуюся указку.
- Да вот, - простодушно оправдывался ошарашенный Петька, - Женя сказал, ты пёрышки в розетку вставь…
- Тебе Женя скажет, прыгни в колодец и ты прыгнешь? Позови завхоза!
Завхоз починил пробки и занятия продолжились.

Вторая смена начиналась с двух дня, в декабре в пять вечера было уже темно. Мы, глупой лихости ради, вставляли под цоколь лапочек бумажки и свет не зажигался.  Завхоз проверял пробки и догадывался в чём дело – он не первый год работал в школе. Учительница стыдила нас, она упрекала нас, неблагодарных, что для нас страна ничего не жалеет  и родители тянутся из жил. Она преподавала осточертевшую ей географию, и была рада отвлечься от параллелей и меридианов. Она ловила слог,  у неё были ораторские способности, у неё был звучный голос. Она призывала нас к  сознательности, как Демюлен к взятию Бастилии. На это уходило ещё минут пятнадцать–двадцать. Наконец учительница осознавала, что пора возвращаться к действительности и переключалась на флору и фауну Австралии. Она была добрым человеком и не высмеяла меня, когда я однажды сказал, что в джунглях Амазонки водятся гяуры, вместо ягуары.

Потом мы овладели ещё одной хитростью. На перемене выкручивали лампочки, лепили на контакт комочек жеваной бумаги и возвращали лампочки на место.  Бумага постепенно высыхала, теряла проводимость, и лампочки среди урока гасли одна за другой.  Но и это не было загадкой для видавшего виды завхоза. Классная руководитель, которую мы очень уважали, после такой нашей проделки посмотрела на нас с сожалением и разочарованием,  и у нас отпала охота  к подобным штукам.

 Шуточки с электричеством сходили нам с рук. Но гром и молнию мы почтительно уважали.
Однажды у нас в посёлке грозой убило женщину. Женщины бежали в дождь доить коров и держали вёдра над головой.  Одной молния ударила в ведро, «аж ведро погнулось!». Потом в грозу убило славного мальчишку из нашего класса, Ваню Наумова – в степи он спрятался от дождя под трактор, и молния ударила в трактор. Говорят, нельзя прятаться под деревом в грозу,  лучше лечь на землю и переждать - молния бьёт в высшую точку. Вымокнешь – высохнешь, но в живых останешься. Было поверье, что поражённого молнией надо присыпать землёй по шею, чтобы «ток» в землю ушёл, но этой глупости никто не делал.

Если гроза заставала нас  в степи за посёлком, мы зажимали в руке кусок резины.  Резина первейшее средство против электричества!  В ход шло всё – кусок резинового шланга, найденный на дороге кусок резины от протектора. Но это была игра, как и все обоснования наших проделок. У меня не было ничего, я отгрыз кусочек резинки от трусов и зажал его в кулаке. В то время, в начале пятидесятых, в трусы вдевались полоски резины, нарезанные из автомобильных камер. Резинки были красные и чёрные, хорошо тянулась, трусы с такой резинкой можно было оттянуть и сильно хлопнуть по пузу приятелю.  Из таких резинок, но пошире, получались хорошие «прячи» - рогатки.

Одно было плохо – однажды резинка лопалась, и я, поймав трусы у колен, подтягивал их и бежал домой, держа трусы рукой. Дома находилась булавка, резинка внакладку связывалась ниткой, и я опять был в боевой форме.  О том, что летом мы, пацанва, бегали в одних трусах, пояснять излишне.

Я окончил школу, работал на фабрике и ухаживал за своей будущей женой. Однажды в выходной мы ехали в Горный лес на речку Кундрючку.  Мы едва успели к пригородному поезду, сели без билетов и переживали, надеясь доехать до проверки.  Билеты проверяла проводница, и я с радостью узнал в ней тётю Груню. Она уже не жила у нас, работала проводницей и страшно важничала по этому поводу.
- Всё в порядке! – выпятил грудь я перед своей кампанией, - Свои люди! -  это тётя Груня, она у нас на квартире жила, почти родственница!

Но тётя Груня меня упорно не замечала.
- Ваши билеты?
- Тётя Груня, да это я… мы… здравствуйте!
- Ваши билеты?
Глаз на меня она так и подняла, стыдить безбилетников не стала, но, уходя, проговорила:
 - Я вот, скажу матери, как ты ездишь!

Дружба дружбой, а служба службой!

Август, 2020